Достоевский

Про великих часто говорят: у каждого он свой. Для Людмилы Ивановны Сараскиной Достоевский не средство для постижения читателем глубоких истин, не проводник по миру идей, он самоценен как символ русской культурной сложности и главный наш философ. Представим себе путь к его маленькой квартирке в Кузнечном переулке: из подземелья вы поднимаетесь на эскалаторе метро и выходите – не на Достоевской! – на Владимирской, и первое, что видите, – Собор. От Собора никуда не деться по пути к Достоевскому, это невозможно, как и поймать взгляд писателя, забронзовевшего в памятнике на Большой Московской улице – смотрит он всегда вниз и в сторону. Да, как было бы проще с Достоевским, если б он прекратил писать или умер в 1870 году, не создав и “Бесов”: с христианством “Идиота” наша интеллигенция ещё могла смириться, но мировое православное царство с русским народом-богоносцем ей уже было не проглотить. Со своим разночинным происхождением, опытом каторги, вниманием к “бедным людям” он мог стать идолом либералов, а стал их кошмаром: консерватор, антисемит, антинигилист, славянофил… Небезызвестный критик Владимир Ленин окрестил его книги “реакционной гадостью”, и поколения советских литературоведов пытались как-то обойти неудобные черты мировоззрения писателя и подчеркнуть его “народность”. Среди главных русских писателей Достоевский “получил” ЖЗЛ-овскую биографию далеко не первым, а работы, разъясняющие отношения Ф. М. с революцией и подпольем в широком смысле стали появляться уже после 1990 года. Сегодня на переднем крае борьбы за “переоткрытие” Достоевского находится Людмила Сараскина, чьи многолетние литературоведческие и биографические изыскания соединились в многостраничной, одной из крупнейших за всю историю серии книге.

Достоевскому не очень повезло с первыми исследователями....

Достоевскому не очень повезло с первыми исследователями. Его многолетний друг, критик Николай Страхов то ли из зависти к чужому гению, то ли из раболепства перед своим корреспондентом, Львом Толстым, написал о покойном: “зол, завистлив, развращён… его тянуло к пакостям. Лица наиболее на него похожие, - это герой “Записок из подполья”, Свидригайлов в “Преступлении и наказании” и Ставрогин в “Бесах”. Нелестная оценка близкого человека надолго испортила репутацию Ф. М., но куда более опасной была рождённая ей традиция отождествлять писателя с его персонажами, обычно самыми отталкивающими. Сараскина уделяет много внимания опровержению этого стереотипа: интересен её взгляд на Свидригайлова как положительного персонажа, который в пространстве романа не совершает плохих поступков, напротив даёт денег Дуне и Сонечке. Ставрогин трактуется и вовсе как антипод Достоевского: красивый, богатый, мефистофелевский персонаж – его прототипом автор считает загадочного Николая Спешнева, товарища Ф. М. по кругу петрашевцев, человека, “скользившего” вблизи подполья и нашедшего своё просветительское призвание в сибирской ссылке. И уж конечно, Достоевский совсем не развратник Фёдор Павлович Карамазов; не мог им быть человек, который после смерти трёхмесячной дочки писал: “Где эта маленькая личность, за которую я, смело говорю, крестную муку приму, только чтоб она была жива?”. И всё же нельзя полностью отмести долгую дискуссию на тему соотношения прозы Ф. М. с жизнью: может быть, дикая Настасья Филипповна и не похожа на нигилистку Аполлинарию Суслову, а Лужин не свояк Достоевского Карепин, но места-то те же! Каторга, игорные дома, колодцы Петербурга, гнилые барские усадьбы – это места действия романов писателя или его жизненные остановки? – видимо, и то, и другое, а потому соблазн низвести Достоевского до нездорового наблюдателя за чужими и собственными пороками сохраняется.

Его часто обвиняли в болезненном себялюбии, мнительности, раздражительности. Нервным, больным человеком он остался в воспоминаниях современников. Но откуда взялось это расстройство? Долгое время литературоведы обвиняли отца Ф. М. – военного врача Михаила Андреевича Достоевского: мол, и выпивал крепко, и детей не жаловал, и жену в могилу свёл, а погиб от рук своих крепостных в чистом поле (как утверждала в своих мемуарах дочь Достоевского Любовь Фёдоровна). [Вспоминается пьющий и жестокий отец Бетховена – тоже нервного человека; с другой стороны жестокая мать Тургенева Варвара Петровна, чуть ли не Салтычиха, тихо умерла в собственной постели]. Людмила Ивановна проводит целое расследование смерти отца писателя и приходит к выводу, что никаких доказательств его насильственного конца попросту не существует. Вообще, М. А. Достоевский в книге полностью реабилитирован: это был доблестный хирург, оперировавший солдат войны 1812 года, счастливый муж и отец восьмерых детей, давший им прекрасное образование, но, к сожалению, неудачливый хозяин: купленное имение не приносило доходов, и на учёбу сыновьям в Петербурге отправлялись действительно последние деньги. Тем обиднее читать про расточительность молодого Ф. М.: поверивший в своё литературное призвание студент-инженер то устраивал обеды для друзей в лучших ресторанах, то сидел без гроша, сдавая книги в ломбард. Кажется, нервность, заметная у Достоевского ещё до главных испытаний ссылки и каторги, родом из 1846-1848 годов, когда автора “Бедных людей” провозгласили наследником Гоголя, а затем так же ниспровергли с литературного Олимпа за несогласие с Белинским. Ранняя смерть матери, затем отца, сомнения в своём таланте, крутые горки литературной жизни привели уже измождённого, разочарованного в былых кумирах Достоевского к кружку идеалистов-петрашевцев и впоследствии к ключевому его экзистенциальному переживанию, пересказанному князем Мышкиным. Опыт каторги научил Ф. М. вещи, определяющей для последующей русской литературы, – истина приходит через страдание. Никакие кружки и разговоры не приблизят к Христу, вековечному идеалу человека, только опыт страшных мук. И как же мог Достоевский после этого не стать парией в литературных кругах?..

Неверно спрашивать, почему поздний Достоевский полностью развенчал опыт революционной молодости и встал на путь славянофильства и охранительного православия. Это не было эволюцией, Христос всегда был в нём, и Ф. М. рыдал и краснел, когда Белинский смеялся над “дремучим христианством” молодого товарища. Поэтому для писателя естественным стало неприятие логики революционного подполья, когда цель оправдывает средства. Для Людмилы Сараскиной именно роман “Бесы” – лучшее произведение Достоевского, его предупреждение потомкам, готовым рукоплескать нечаевщине. “Пошли бы вы, сударь, предупредить полицию, что Зимний дворец готовятся взорвать?” – “нет, не пошёл бы” – “и я бы нет! Мне бы либералы не простили”… Для некоторого понимания идеологии позднего Достоевского, времён “Дневника писателя”, нужно помнить контекст эпохи, когда после явного поражения от Запада в Крымской войне реформы по западному опять же образцу полностью дискредитировали либеральную идею, привели к росту насилия и нетерпимости во всех слоях общества и, что было особенно больно для Ф. М., к кризису семьи, веры, распаду любых человеческих связей (об этом в “Братьях Карамазовых”). И не таким уже нелепым выглядит позднее русофильство Достоевского, если вспомнить необычайный расцвет русского искусства в 1860-70-ых. [Показательны воспоминания, приведённые Сараскиной, о путешествиях Ф. М. за границу: его интересуют человеческие лица, а не памятники и картины; что и говорить, находясь рядом с великими европейскими музеями, Достоевский раз за разом сбегал к игорному столу]. И в этом же ключе стоит рассматривать антисемитизм писателя, по утверждению Сараскиной сильно преувеличенный: евреи во множестве ушли в подполье и революцию, отреклись от собственных корней, что было, конечно, ненавистно Достоевскому. Впрочем, автору куда интересней поговорить об одном конкретном еврее, нежели о многих, - Ротшильд появляется в романе “Подросток” как олицетворение идеи обогащения, и вот в эту-то идею, зная вечную нищету и неустроенность Достоевского, и стоит, пожалуй, поверить: пора уже Россию обустроить не словами, а делами…

Не нужно, однако, думать, что книга Людмилы Сараскиной посвящена лишь сложному, непонятому Достоевскому. Для автора любимый писатель вовсе не объект для анализа и упражнений в словоблудии, это человек, который и полтора века спустя кажется более живым, чем многие наши современники. Это могучий ум, гипнотизирующая личность, философ, пытавшийся примирить все русские партии в своей Пушкинской речи; но это и непутёвый муж, закладывающий драгоценности жены, чтобы сыграть в рулетку, и порой невыносимый собеседник, отказывающийся говорить на нелюбимые темы… В книге есть уморительные места, например, о том, как жена Ф. М. Анна Григорьевна бегала по Женеве в напрасных поисках любовницы писателя и находила мужа одиноко читающим газету в кафе, или о перипетиях романа подруги Достоевского Аполлинарии Сусловой со страстным испанцем. В большущую 800-страничную книгу уместились, кажется, все сколько-нибудь значительные факты жизни писателя, и остаётся посетовать лишь на недостаточное раскрытие темы Петербурга в жизни Ф. М. да на скудное изложение препираний Достоевского с его литературными современниками (а интересно было бы прочитать поподробнее, например, о сложных отношениях с Тургеневым). Но и без того биография читается прекрасно, а голос автора грамотно дополняет мощную личность героя, так же, как и в романах самого Ф. М., - лучше похвалить, думаю, нельзя.

Толстая современная биография Ф.М.Достоевского, написанная с любовью к личности и творчеству писателя. Написана научно и в то же время увлекательно.
Автор Людмила Ивановна Сараскина, историк литературы, доктор филологических наук, один из ведущих специалистов, исследователей Достоевского и его времени сегодня.
Современная биография лишена советского идеологического взгляда на жизнь и творчество писателя. В начале даётся краткий анализ отношения к Достоевскому, от "архискверного писателя" по Ленину, неприязни к его творчеству Горького, и актуальности исследования его жизни и творчества в наше время.
Л.И.Сараскина подробно рассказывает о жизни писателя, основываясь на воспоминаниях современников, письмах, исследованиях, обобщая огромный материал накопленный за прошедшие годы, и даёт краткий анализ его произведений, с точки зрения влияния на них фактов жизни писателя. Что служило источником его вдохновения, какие реальные факты были преобразованы в процессе творчества, что повлияло на формирование его личности и идей...
Биография написана с большой любовью к писателю, увлекательно, живо, неприглядные факты упоминаются, но будто бы вскользь, как не стоящие внимания.
К стыду своему признаюсь, что я профан в области творчества Достоевского, со школы мне всегда больше нравился Толстой, но на свежие впечатления от посещения дома-музея писателя в Старой Руссе (прекрасный музей, всем советую попасть, кто не был), я решила исправить несправедливость моего отношения к Ф.М. И данная биография оказалась очень удачным выбором. Восхищение личностью писателя, глубина его мысли о России и русских людях, трудная судьба оставили глубокое впечатление.
Прекрасно описана семья и семейная жизнь в родительском доме, в Москве, атмосфера, личность родителей

Бог дал родных, чтоб учиться на них любви

. Жаль, что писатель так скоро лишился этого дорогого приюта. 15 лет было писателю, когда умерла мать и всего через 2 года - отец.
Выбор судьбы и первый успех.

В решимости броситься в литературное море было что-то отчаянное и дерзкое - ведь родные с полным основанием могли считать его бессовестным лентяем, проматывающем скудное отцовское наследство"

Но решимость не была безрассудной, Достоевский понял своё призвание, и как Микеланджело, рано осознал свой талант, даже гениальность. Он знал, что может писать так, как никто другой, и первый успех, будто принимал, как должное. За что его наказали современники. Его главное отличие от других писателей XIX века в том, что он не имел никакого другого постоянного дохода для жизни, кроме литературного труда. Что и сформировало его как писателя в том числе. Интересно его отношение к деньгам. Он из тех людей, для которых деньги нужны для жизни, и только, и поэтому постоянно будто "утекают сквозь пальцы", если б у него было состояние, он бы его промотал. Я не в дурном смысле, это всё от широты души. Слишком страстная натура к жизни, чтоб ещё и любить деньги.
Отлично описано окружение Достоевского, его друзья, писатели, критики, полемисты, доброжелатели и недоброжелатели. Как трудно чистому сердцу выжить в среди людей талантливых, но и полных зависти к чужому таланту, пережить предательство, клевету, злую критику. Неприязнь к барину Тургеневу, подкреплённая его злой критикой. Злые слова героя-западника из "Дыма" о России, на которые рассердился, и справедливо Достоевский, всё же мне кажутся не словами самого Тургенева, а точно подмеченными им выражением мыслей определенного круга лиц, каких и сейчас увы, много.
История с арестом и путь на каторгу, без надежд заниматься делом жизни. Арест за слова, за мысли, по стечению обстоятельств. И инсценировка казни, это изощренное издевательство. Немудрено сойти с ума от такого.

Что же с душой в эту минуту делается, до каких судорог ее доводят?.. Кто сказал, что человеческая природа в состоянии вынести это без сумасшествия? Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное?

Слышала историю, что также почти чуть не расстреляли и сына Достоевского, Федора, уже во время революции, спасло имя отца.
И о любви. Печальная история первой женитьбы. История любви к А.Сусловой, игра страстей, сделавшая женщин в романах Достоевского, такими "сумасшедшими", за что я не люблю их. (Мне понравилось про открытие элемента НФБ). И ангел-хранитель последних лет его жизни, милая Анна Григорьевна, будто награда за все его прошлые мучения. Достоевский будто библейский Иов: сначала счастье первого признания дела жизни, потом испытания веры, каторга - как чрево кита, и в самом конце награда, признание и семейное счастие.
Достоевский - главный голос русского мира, полного противоречий, пороков, но и любви, красоты, добра. Думаю, он ближе всех понимал, чувствовал и выразил душу народа, характер, ибо был ближе всех к простым людям.
Мне нравится православие, как его понимал Достоевский, как любовь к жизни, "видеть в ней счастье и рай", человеколюбие, вот эта его жажда жить, хоть на аршине земли, но жить, она живительна, прекрасна. Толстой думал умом, а Достоевский сердцем.
Сила таланта Достоевского в том, что он никого не оставляет равнодушным, идеи и проблемы в его творчестве живы и актуальны до сих пор.
Пойду теперь читать и перечитывать Достоевского.

"Читайте книги серьезные. Жизнь сделает остальное"(Ф. М. Д.)

Очередная книжка о том, как любил, творил и мучился Ф. М. Достоевский. Читалась до середины – со скукой, дальше – с упоением. Творчество Ф. М. и жизнь его крепко связаны. Именно в жизненных перипетиях (которые по убеждению Достоевского невероятней любого вымысла) рождались, чтобы потом преобразиться в таинстве творчества образы, сюжеты.
В биографических исследованиях, наверное, главное – максимум беспристрастности - отсутствие как попытки идеализировать, так и попытки очернить .
По-моему, Л. Сараскина именно и пытается приблизиться к беспристрастности, провозглашая заведомую провальность попыток трактовки Ф. М. в своих «партийных» интересах (вопреки большому соблазну):

«Отношение к Достоевскому в России всегда было лакмусом – сверхсильным реактивом на политические кислоты и идеологические щелочи. Нынешнее время располагает думать, что рухнувшие оковы духовной несвободы придадут новый импульс постижению великих творений Достоевского, его жизни и судьбы. Однако у всякого времени свои оковы. Теперь от Достоевского тоже ожидается польза – учительство и духовное руководство <…> Но Достоевский не есть средство».

Понимание творчества писателя, по Сараскиной, может стать личным делом читателя, но никак не полем для идеологических игр.

Если Сараскина и пристрастна, то к Достоевскому-творцу. Его творчество она защищает – от искаженного понимания, от поношений.
Человеческий же портрет писателя оставляет, со всеми его острыми углами за гранью трактовок, чреватых поспешными суждениями с последующим навешиванием ярлыков.
Широкий фон – родственники, критика, друзья, знакомства, поклонники, насмешники (к примеру, монахи из Оптиной), ненавистники (к примеру, В. И. Ленин, который Достоевского читать не мог… «тошнило») . Л. Сараскина знакомит читателя чуть ли не со всеми находками в области «достоеведения» - тут и генеалогия с глубоко закопанными татарскими корнями Ф. М., и практически детективная линия со смертью Достоевского-отца (которого якобы убили крестьяне). В угоду детальности повествования личность Ф. М. часто уходит на задний план, чтобы подробно представить, к примеру, фигуры Петрашевского, Спешнева или Аполлинарии Сусловой…
Биограф не забывает нарисовать и исторический фон – разъединенность, следы болезненности и разложения в обществе по всем фронтам («наша консервативная партия такая же говенная, как и все остальные», - характеризует Ф. М. лагерь, к которому принадлежал), все чем дышит и от чего задыхается Достоевский-писатель и Достоевский-человек.

"Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут все, когда-нибудь, образованы, очеловечены и счастливы", - вот гражданский и патриотический символ веры Достоевского
Это "когда-нибудь" пока так и не наступило...

Большое внимание уделяется общественному резонансу, рожденному творчеством Достоевского. Помимо вечных склок русской критики и восторженно падающих в обморок фанатов, интересно заметить, что уже при жизни харизма писателя была такова, что тот успел побывать персонажем некого «горячего» французского фанфика и пережил это стоически (привет Акунину с Кутзее).
***
Спасибо Сараскиной, наконец-то разобралась с тем, что смущало меня в «Идиоте»; начала, кажется, понимать «Бесов» (подробные разборы тогдашней политической ситуации и личной ситуации Достоевского помогли) и мн. мн. др. А Достоевский на страницах этой биографии ужасно «широкий», разный – и недоросль с болезненным самолюбием, и одержимый страстями, и больной, и жалкий, и трогательный, и смешной. Сомневающийся и верующий, эгоистичный и глубоко любящий, раздавленный обстоятельствами и величественный, увлекающий за собой и охлаждающий всякий пыл. Сопротивляющийся всяким попыткам его типировать, психоанализировать, канонизировать, демонизировать и проч. и проч.:

«Вы думаете, я из таких людей, которые спасают сердца, разрешают души, отгоняют скорбь? Многие мне это пишут – но я знаю наверно, что способен скорее вселить разочарование и отвращение. Я убаюкивать не мастер, хотя иногда брался и за это. А ведь многим существам только и надо, чтоб их убаюкали».