Цитаты из книги «Тени истории»

Именно Витте сделал первый ход в партии, окончившейся его отставкой и войной, когда решил строить Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД). Из двух вариантов завершения Транссибирской магистрали — по берегу Амура или через Харбин по китайской территории — Витте выбрал второй. Во-первых, это короче и позволяло сэкономить десятки миллионов рублей. Во-вторых, железные дороги рассматривались как средство не только передвижения, но и завоевания новых рынков. Наводнение Китая российскими товарами обеспечило бы средства для очередного витка промышленной модернизации России. Но внешняя экспансия имеет свою логику: обеспечение работы КВЖД требовало русского персонала, охраны, полосы отчуждения. И там, где Витте хотел остановиться, другие увидели лишь стартовую позицию для создания в Маньчжурии «Желтороссии» и продвижения империи к теплым морям. Частично эти планы реализовались, когда в 1898 году Петербург под видом 25-летней аренды аннексировал Квантунский полуостров с Порт-Артуром, ставшим главной военно-морской базой российского флота на Тихом океане. С этого момента у России начались проблемы.

В итоге болгарский царь Фердинанд 14 октября 1915 года обратился к народу с манифестом, призывающим силой «освободить братьев в Македонии из-под сербского ига». Манифест читали с восторгом! Теперь уже Болгария ударила в спину сербской армии изнемогавшей в борьбе с австро-венграми и немцами на дунайском фронте. Сербия потерпела страшное поражение и была оккупирована, а болгары на короткое время реализовали свою мечту об объединении с Македонией. В российских газетах тогда много писали о том, что в болгарах «татаро-монгольские черты подавили славянское начало, превратив Болгарию в форпост азиатского варварства в цивилизованной Европе». Действительно, тюркские народности, булгары и половцы, участвовали в этногенезе болгар. Собственно, в результате слияния булгар, местных славянских племен и остатков фракийского населения и родилась болгарская нация. Но в пропорциях ли славянской крови тут дело?

Именно тогда в Софии впервые прозвучали речи о том, что лучше бы в 1878 году болгар не освобождали, а дали ограниченную автономию в пределах сан-стефанских границ. Естественный ход событий рано или поздно привел бы к развалу Османской империи, и болгарский народ получил бы свободу чуть позже, — зато неразделенным. Но дело даже не в утрате Македонии, хотя для болгар она остается незаживающей раной по сей день. В самой фразе «мы вас освободили» они видят определенное лукавство. Ведь слово «освобождение» подразумевает одновременное наделение субъекта свободой воли. Но Россия под ним подразумевала лишь освобождение от турок (а в 1944-м от немцев и царского режима), но не от обязательств перед освободителями, каковые должны были превратить освобожденную страну в сателлита империи. Если славянофилы середины XIX века мечтали о «славянском союзе» равноправных царств, то к концу его имперские публицисты мыслили куда жестче. «Неужели было бы справедливо нам, победителям и первому в славянстве, а теперь и в мире народу садиться на корточки ради какого-то равенства со славянами?» — писал Сергей Шарапов в 1901 году. В ответ болгары… отказывались считать себя славянами. В июле 1914 года, за месяц до начала Первой мировой войны, в разговоре с русским посланником Савинским болгарский премьер-министр Радославов подчеркнул: «Мы не славяне — мы монголы, и ничего у нас нет общего ни с сербами, ни с русскими».

Наступление румын обессилевшая болгарская армия сдержать не могла. Пришлось капитулировать и подписывать договор, по которому Болгария лишилась не только Македонии, но и части Добруджи, захваченной румынами. Для болгар это была катастрофа, ведь Македония составляла треть ее этнической территории. А теперь македонцы, считавшие себя болгарами, оказались в составе Сербии и Греции и тут же подверглись жесткой ассимиляции.

В том же 1912 году Сербия и Болгария начали войну с Турцией, быстро разгромив ее армию. Но вожделенного моря Белград не получил: Австро-Венгрия и Италия, опасаясь появления на Адриатике базы русского флота, пролоббировали создание Албании. Сербия решила компенсировать свои потери за счет Македонии, благо, пока болгары пытались взять штурмом Стамбул, большая часть македонской территории была оккупирована сербской армией. В это время в Петербург, улицы которого были запружены восторженными «славянскими манифестациями», прибыла болгарская делегация. Болгары, которых от Стамбула отделяла лишь нить фортов чаталджинской позиции, просили русский Черноморский флот оказать помощь демонстрацией поддержки, это заставило бы турок растянуть свои резервы по всему побережью. Однако в то время как толпы на улицах радовались победам «братушек», в правительственных кабинетах делегацию окатили холодным душем. Ведь Россия сама мечтала когда-нибудь захватить Стамбул, снова переименовать его в Константинополь и водрузить православный крест на Святой Софии, а тут какие-то болгары… Им посоветовали отказаться от штурма, обещая взамен точное соблюдение границы в Македонии, ибо по договору 1912 года Россия выступала арбитром в этом вопросе. Как вы уже, наверное, догадались, в итоге болгары не получили и Македонии: в Петербурге, поняв, что на двух славянских стульях не усидеть, решили сделать ставку на Сербию и отдать спорную территорию ей. В итоге в 1913 году из-за македонских земель разразилась новая война — Болгарии против Сербии и Греции.

Смерть Александра III положила конец этой «холодной войне», и в 1900 году отношения потеплели. А в 1912-м под эгидой России был создан военный союз непримиримых ранее Болгарии и Сербии. Им удалось договориться об окончательном разделе европейской части Османской империи: болгары получали большую часть Македонии, а сербы — выход к морю за счет албанских территорий.

В своем дневнике Стамболов описал, как вчерашние русофилы становятся русофобами: «В нашей борьбе с турками Россия была для нас святая, мы на нее смотрели с полным и беспредельным доверием, от нее мы ожидали, что она нам поможет и нас освободит, и, действительно, наши надежды оправдались!.. Сейчас многие болгарские деятели, которые 10–12 лет назад отдали бы жизнь под русскими знаменами в войне с Германией, Австрией и Англией, не подумали бы помогать русским и даже желали бы, чтобы русские были… побеждены, чтобы Болгария могла свободно вздохнуть и укрепиться внешне и внутренне как государство. Одно время турки душили болгарскую свободу и народность, сейчас то же самое хотят делать наши братья освободители. Одно время всякое зло для болгар шло из Цариграда, сейчас идет из Петербурга… О, как изменились дела: поэтому не странно, что изменились и симпатии болгар. Послушные до вчерашнего времени русским, мы сегодня боимся их как огня и чумы… и началась между Россией и нами страшная и непримиримая дипломатическая война, война между освободителями, сейчас превращенными в грабителей, и освобожденными…»

вскоре Петербург вдрызг разругался и с болгарскими консерваторами — из-за железной дороги. Болгары хотели тянуть ветку к границе с Сербией, а через нее — в Австро-Венгрию. Это открывало для них возможность продавать зерно на европейском рынке. России, самой торговавшей зерном, конкурент был совсем ни к чему, она настаивала на строительстве линии София — Русе, пересекавшей страну с севера на юг и имевшей сугубо военное значение. Если бы Баттенберг согласился на русский проект, он подорвал бы свою репутацию в стране. Но русские дипломаты традиционно усматривали в любом «нежелательном отклонении» австрийские происки, и в Петербург полетели донесения о том, что «князь переметнулся».

Этот эпизод странным образом заставляет вспомнить более близкий нам — времен президентских выборов в США, прошедших в 2016 году. Битва Дональда Трампа с Хиллари Клинтон временами вполне напоминала преддверие Гражданской войны XIX века, настолько глубоким оказался раскол Америки как в ходе президентской гонки, так и по ее итогам. Общим местом стало мнение, что победа Трампа явилась бунтом «настоящих американцев Среднего Запада» против «диктатуры политкорректности и толерантности», исповедуемой либеральными элитами Восточного побережья. Проигравшая Клинтон едва ли с этим согласится, но в ее книге «Что случилось?», в которой она пытается объяснить причины странного, на ее взгляд, выбора американского народа, есть весьма характерный эпизод. Речь идет о формировании избирательного штаба Клинтон. «Чтобы удостовериться, что мы построили самую разнообразную команду, когда-либо собранную для президентской кампании, я назначила Бернарда Коулмана первым в истории менеджером по вопросам разнообразия, — пишет Хиллари. — Он должен был обеспечить, чтобы половину штата нашей команды составляли женщины, а также нанять сотни цветных сотрудников, в том числе на топовые руководящие позиции». При всех различиях ситуаций, Клинтон в 2016 году исходила из тех же соображений, что и Мид в 1864-м. Для Бернсайда на первом месте стояла эффективность боевых действий, для его начальника — вопрос политкорректности. Кто оказался прав, показала практика, лучший, по Марксу, критерий истины.

К зиме «польский вопрос» теряет актуальность и уходит с первых полос европейских газет. О военной тревоге весны-лета теперь вспоминают с легким недоумением: что это было? Неужели мы и в самом деле собирались воевать из-за Польши с Россией? В конце концов, русские действуют в пределах собственных границ, а не вводят войска на соседнюю территорию, как в начале Крымской войны. Разумеется, никто и не собирался воевать. Но в итоге все получили то, что хотели. Германия и Англия понижают градус отношений Парижа с Петербургом. Бисмарк получает от России карт-бланш на войну с Данией за «немецкий Крым» — Шлезвиг-Гольштейн (в 1848–1849 гг. пруссаки уже пытались отбить его, и тогда Николай I прислал в Копенгаген с толстым намеком Берлину эскадру. На сей раз благодарная Бисмарку за поддержку Россия и пальцем не пошевелит). Наполеон III не позволил оппозиции использовать горячий польский вопрос на принципиально важных в свете начавшейся либерализации империи выборах. О размолвке с Петербургом он не беспокоится. «В политике России восточные дела имеют первостепенное значение, но ей нужен союз с Францией, так как она не сможет найти здесь общий язык ни с Англией, ни с Австрией», — говорит император Будбергу.