Глава вторая. Лавина

103 километра на запад, за 17 минут до прорыва периметра

В казарме всё стихло пару часов назад. Узор на наливном полу в коридоре представлял собой хаотичное скопление мелких кремовых брызг – гранитных камешков светлых оттенков, вмурованных в тёмную серо‑синюю поверхность гладких бетонных квадратов – бетонки. Уже не одно десятилетие ее полировали половыми тряпками: каждый день, от плинтуса до плинтуса, силами военнослужащих вся площадь казармы прометалась, запенивалась, промывалась и протиралась. В этом пространстве всё было по уставу: расположение кроватей, ширина проходов, размеры табличек на дверях и даже шрифт с цветом надписей на них. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше! Попробуй не выполни! Сейчас все двери казармы, кроме входной, были опечатаны. Рядом с каждым дверным замком из помещения в коридор тянулись короткие верёвочки, прилепленные куском пластилина к плашке. На пластилине красовался круглый оттиск с выпирающими линиями букв: «1-я рота, 309-й полк».

Рота спала. Эта душная, пронизанная комариным писком, сумрачная летняя ночь была для них настоящей негой, подлинным кайфом. Ни далёкий гром, ни тихий бредовый шёпот спящих старожилов были не в состоянии разбудить ни одного из обгоревших на солнце, уставших, потных храпящих парней. Сто десять человек, непохожих друг на друга, но вынужденных казаться одинаковыми. Среди них были и совершеннолетние юноши, совсем недавно покинувшие родительский дом, и чуть более опытные молодые мужчины. Защитники Отечества, накрытые застиранными простынями, изредка переворачивались на скрипучих двухъярусных кроватях. Под каждой из них на специальной полочке, прикреплённой к каркасу койки, покоились резиновые растоптанные шлёпанцы, подписанные белой краской. Никто не знал, как этот ежедневный ритуал с размещением шлёпанцев на качающейся, перекошенной, хлипкой полочке влияет на боеспособность, но выполнять подобные требования они были обязаны.

Спальных комнат-кубриков было всего десять, но они занимали половину этажа. В каждой комнате могло разместиться до двенадцати человек. Двери кубриков летом не закрывали из‑за духоты. Через окно одного из них тусклый лунный свет падал на «взлётку» – центральный коридор.

Рота спала, но не вся. Примерно на середине бетонки, за небольшим столом, на котором громоздились папки и стоял красный телефонный аппарат, нес дежурство дневальный. Незавидна участь солдата, попавшего в дежурство по роте: постоянное поддержание чистоты в казарме, «всевидящее око» старшины и четырехчасовой сон… Избежать этого было сложно, но, к счастью, дежурить приходилось редко, потому что эта обязанность каждые сутки переходила от бойца к бойцу дальше по роте…

Дневальный сидел, прислонившись спиной к прохладным прутьям стальной двери‑решётки оружейной комнаты, и изредка щипал себя за брови. Так парень пытался удерживать сознание от ухода в сладкое царство снов, но глаза то и дело предательски закрывались. Разложенные на столе журналы проверок то осознавались каждый отдельной папкой со своим названием и номером, то сливались в одноцветный плиточный узор с черными штрихами букв на обложке. Технически обязанность по охране комнаты с оружием дневальный выполнял, бессмысленно подперев ноющим телом навесной замок на двери. Но это только пока – пока командиры и начальники не заметили его наглую неуставную расслабленность на боевом дежурстве.

Фантазии об отдыхе в голове дневального сменялись мыслями о доме, девушке, о заветном моменте, когда закончится срок его службы. В своих мечтах он возвращался в родной город к родителям и друзьям, сходил с поезда в красивой новой форме, а не в той поношенной, мешковатой, на размер больше, которую приходилось носить невезучему срочнику. И ещё что‑то прекрасное почти успело прийти на ум, но где‑то заблудилось, и вместо него в памяти возникло что‑то простое, но что‑то нужное, что развеяло все воздушные замки, выстроенные за последний час. Взгляд чуть приоткрытых сонных глаз проскользнул по бетонке, поднялся на закрытую входную дверь напротив, вскарабкался на круглые часы над ней.

«Десять минут назад нужно было разбудить!» – пронеслось в голове вскочившего со стула солдата. Придерживая качающийся на поясном ремне штык‑нож – неотъемлемый атрибут военнослужащего в суточном наряде, – сутуловатый дневальный заскочил в ближайшую спальную комнату. После освещённой лампой бетонки зрачки долго привыкали к темноте. Тихо выругавшись, солдат осторожно пошёл осматривать кровати в упор, прощупывая наличие формы на табуретах, стоящих у торцов коек. Он искал спящее тело в камуфляже и берцах. И вот – удача! Еле заметным бликом лунного света металлический значок в виде щита с надписью «Дежурный по роте» на груди выдал старшего по званию.

– Товарищ сержант! – зашипел рядовой, потряхивая своего временного начальника за плечо. – Товарищ сержант, одиннадцать!

Сержант дёрнулся. Не открывая глаз, начал потягиваться.

–Угу. Иди на место.

Дневальный кивнул и поспешил обратно за стол, проглотив слетающее с языка рефлекторное: «Есть!».

Спустя пару минут из сонного царства к взлётке вышел сержант Багаев. Вытянутый, бледноватый, с ярко выраженной прямоугольной рамой плеч и острым бугром кадыка, сержант растирал отвыкшие от света глаза. У стола дневального он остановился, поправил повернувшийся вокруг своей оси значок дежурного. Штык‑нож, съехавший чуть дальше по поясному ремню, камуфляжная кепка, смещённая на тыльную часть головы, а опухшее лицо логично завершало образ пропойцы. Но общее впечатление было обманчивым, и такой внешний вид сержант имел совсем по другой причине: кратковременный крепкий сон на фоне хронического недосыпа.

Закрытая изнутри, как и должно быть в ночное время, входная дверь дёрнулась, петли скрипнули. Под звук двух глухих ударов о деревянную створку Багаев ускорил шаг, поправляя головной убор. Спросонья он не посмотрел в дверной глазок, а сразу отщёлкнул засов. «Блин!» – сержант быстро осознал свою оплошность, но уже сделал шаг назад, в сторону дневального, готовясь либо делать доклад об отсутствии происшествий, либо получить оплеушину от возможного проверяющего за то, что пускает в расположение роты любого, кто постучит в дверь. А может, его ждало и то, и другое.

На этаж вошёл невысокий прапорщик Антохин, ответственный за первую роту в эту ночь. Багаев спокойно выдохнул, узнав добряка-прапорщика: немного лишних кило, осевших небольшой округлостью на животе, широкие плечи, средний рост, короткая шея, широкое круглое лицо с тонкими губами, носом‑картошкой и чёрными усами над верхней губой. Из‑за стола начал было вставать, поднося ладонь к виску, дневальный, но прапорщик махнул ему – «садись» – и направился в канцелярию. Сержант закрыл входную дверь и неторопливо последовал за ним.

В небольшой узкой комнате с широким окном напротив двери стоял Г-образный стол, составленный из двух письменных. Несколько стеллажей с папками и документами были приставлены к стенам. В углу стола, между монитором компьютера и розеткой, примостился электрический чайник. Ступая по потёртому ковру, Антохин снял армейскую кепку и закинул её на вешалку рядом с входом в канцелярию.

– Слав, давай чайку, – бросил он через плечо заходящему сержанту.

Багаев кивнул, взял чайник и вернулся к двери.

– Дневальный, – произнёс сержант негромко, но чётко, протягивая чайник семенящему в его сторону солдату, – воды набери.

– Есть, – пробубнил тот шёпотом и скрылся за дверью с табличкой «Туалет» в дальнем углу бетонки.

Прапорщик рухнул на скрипнувшее компьютерное кресло и достал из нагрудного кармана небольшой синий блокнот. Сержант сел рядом на стул, потянулся и завис на минуту в глубоком зёве. С покрасневших карих глаз Багаева ещё не сошла пелена нарушенного сна.

Антохин пролистал страницы до нужной и спросил:

– Слав, ты ведь тоже в отпуск на днях уходишь?

– Так да, с наряда снимусь, и считай, пошли мои недельки, – улыбнулся сонный сержант.

– Не, не пойдут, – мотнул головой прапорщик.

– В смысле? – замер в удивлении Багаев.

– Товарищ пра… – затянул стоящий в дверях дневальный, но Антохин оборвал его одобрительным кивком, после чего солдат зашёл в помещение. Дневальный поставил чайник на прежнее место, щёлкнул по кнопке, развернулся и ушёл на пост.

– В смысле «не пойдут»? – продолжил сержант, окончательно проснувшись.

– В прямом. И мои тоже, – грустно улыбнулся в ответ прапорщик. Затем указал на кружки, стоявшие на ближайшей к ним полке стеллажа.

– Ах, да! – Багаев встал, положил по пакетику дешёвого чёрного чая в каждую кружку. – Но почему? Утвердили же уже всё!

– Только что в штабе нам зачитали распоряжение. – Антохин слегка потряс блокнотом в руке. – Послезавтра сюда приедет командующий бригадой со своим преемником. Дела, видите ли, передаёт – обкат владений, мать его, делает! – Голубые глаза прапорщика округлились, подчеркнув тон сарказма.

– И что? – с раздражением спросил сержант.

– А значит, нам всем надо быть в строю, сиять парадной формой на образцовом плацу, самом лучшем в военном округе! За оставшееся до приезда этого проверяющего хрена время мы должны сделать плац таким, чтобы наша войсковая часть вошла в учебники! – Прапорщик с каждым словом усиливал иронию, подчёркивая её своей живой мимикой и жестами. – Чтоб комбриг вошёл на КПП и ослеп на хер от чистоты пола! Чтобы упал в помутневшем своём сознании на «кэпэпэшный» турникет и тут же обоссался от гладкости и лёгкости вращения этой херовины на подшипниках! Чтоб слетел с неё на асфальт перед казармой и начал исступлённо лобзать сие произведение искусства из битума и камня!

Антохин захохотал наконец выдал всё, что накопилось у него в душе во время недавнего ночного собрания в штабе полка. Багаев снова задрал кепку на затылок, усердно растирая пальцами лоб: «Сука! Не было печали, мать его!».

Под звуки забурлившего кипятка чайник с щелчком отключился. Раздосадованный сержант поднялся, взялся за ручку. Кипяток зажурчал по стенкам однотонных зелёных кружек.

Антохин шустро убрал ворох бумаг с клавиатуры, освободив перед собой место для кружки. Блокнот нужной страницей вверх он положил чуть в стороне.

– Слав, а где тут сахар, не знаешь?

– В столе, вроде, – ответил Багаев, осторожно ставя наполненную до краёв кружку у блокнота.

– Так… – Прапорщик выдвигал ящики стола один за другим, пока не нашёл красную коробочку с сыпучими белыми кубиками, положил её перед монитором.

Сержант закинул парочку «сахарин» в свою кружку и, не сдержав негодования от услышанного, выпалил:

– Да гори оно всё! Подписан ведь отпуск! Это ведь бумага со штампом!

– Отменят, Слав, – спокойным, уставшим голосом ответил Антохин. – Я двенадцать лет уже тут. Если командиру полка что-то влезло в голову, то полк это исполняет. Если же это касается командирского продвижения по службе, хоть чуть‑чуть, то тем более исполняем! Причём это у них у всех такая черта была. При мне уже пять командиров полка сменилось.

– И что, опять шевроны‑погоны по линейке выправлять? – спросил, подув на чай, Багаев.

– Родина прикажет – танк остановишь, а прикажет шить – клуб кройки и шитья возглавишь, – хохотнул, размешивая ложкой сахар, Антохин. Он откинулся на спинку кресла, продолжая гонять заварочный пакетик по дну кружки. Чай становился всё темнее и темнее.

Багаев нахмурился, но ничего не ответил. Прапорщик попытался приободрить сержанта:

– Слава, блять, я тоже в этой упряжке! Утром жене нужно объяснить, что билеты на самолёт мы сдаём, потому что кто-то захотел устроить цирк.

Из‑за двери донёсся голос дневального:

– Дежурный по роте, на выход!

– Чё там? – поставив кружку на стол, пробубнил себе под нос сержант по дороге в коридор.

«А ведь обещал Тане, что в этот раз будет море, – с грустью подумал Антохин, собирая разбросанные по столу шариковые ручки и обломки карандашей в органайзер. – Так. Надо будет сгонять за коричневой краской, а то у Михалыча на складе только белая с синей остались. Ещё валик прикупить, хотя нет – пары кистей хватит. Наведу порядок в своей кладовой, пока этот хрен не при…».

– Товарищ прапорщик, сбор объявили! – в дверь заглянул Багаев. – Я к дежурному по части, получать ключи от оружейки. Сигнал «Лавина»!

– Чего? Какая «Лавина»? У нас нет такого сигнала! – Антохин вскочил из‑за стола и поспешил к телефону дневального, захватив по пути со стеллажа папку «Боевой расчёт».

На выходе из кабинета прапорщик бросил взгляд на панель над входной дверью в расположение роты: пластмассовый квадратный триколор горел верхней зелёной строкой «Сбор» и нижней красной «Боевая тревога», оставив в покое жёлтую полосу посередине со словом «Тревога» на ней.

– Ключи получай! – бросил прапорщик затормозившему сержанту.

Багаев дёрнул затвор, распахнул дверь и, крикнув солдату у телефона: «Буди наряд!», убежал по лестнице вниз. Солдатик в обвисшей форме исчез в темноте на «взлётке». Антохин в этот момент набирал номер дежурного по части. Протяжный гудок сменился щелчком поднимаемой трубки, и из динамика донёсся низкий голос:

– Дежурный по части капитан Морозов слушает.

– Товарищ капитан, это прапорщик Антохин, разрешите уточнить: по какому сигналу сбор? – Он неуклюже перелистывал левой рукой страницы «Боевого расчёта» с названиями разных сигналов и схемами, списками, предписаниями под ними.

Заспанные глаза двух дневальных, одевающихся на ходу, плетущихся по линолеумной полосе, сузились от света потолочных ламп, висящих над бетонкой. Разбудивший их боец уже спешил обратно на пост, к оружейке.

– Ты не первый, – донеслось из трубки телефона. – С командного пункта бригады пришёл сигнал «Лавина». Да, у нас нет такого! Командир полка отдал приказ: амуницию – по «Сирене», а порядок действий – по «Вулкану». Как понял?

На этаж вбежал запыхавшийся Багаев, держа в руке опечатанную металлическую колбу, похожую на карманный фонарик.

– Принял! – Антохин положил трубку на место, папка осталась открытой на сигнале «Вулкан». – Дневальный! Рота, сбор!

В казарме вспыхнули все лампы.

– Рота, подъём! Сбор, сбор, сбор! – что есть сил, прокричал хриплым голосом дневальный.

За двумя секундами тишины последовали скрип, шорканье резиновых тапок, глухие удары ног бойцов, приземлявшихся на пол со второго яруса коек. Солдаты в одних трусах забегали в комнатах от окна к окну, опуская светомаскировку – полотна непрозрачной плотной ткани, свёрнутой в рулон и закреплённой вверху у потолка.

Прапорщик указал дневальному на список команд в «Боевом расчёте», который открыл во время телефонного разговора, и скомандовал:

– Давай вот по этому порядку!

– Есть! Первый взвод, для получения оружия у поста дневального становись! Второй взвод, для получения средств индивидуальной защиты… – Под команды, выкрикиваемые хриплым голосом, завизжали петли двери‑решётки.

– Вскрыть «пирамиды»! – отдал приказ второму солдату из наряда, забежавшему в оружейку, Багаев, пока сам поспешно открывал замки на массивных шкафах, сбоку похожих на трапеции. Дверцы у «пирамид» были широкие, складывающиеся в гармошку.

Антохин вернулся в канцелярию. «Так, планшетку!». В одном из ящиков небольшой тумбы у стола он нашёл кожаную сумку с тонким ремешком, заполненную необходимыми принадлежностями для управления подразделением во время боевого выхода. Со шкафа у выхода из канцелярии он снял бронежилет и каску. Через пару минут прапорщик в полной амуниции вышел из кабинета, осмотрев помещение напоследок: «Всё вроде? Всё взял? Вроде всё».

Часть роты вне всякого порядка, вразнобой стояла на «взлётке», экипируясь. Остальные солдаты ждали в двух небольших очередях: одни – с бронежилетами, но без автоматов у оружейки, другие, наоборот, – с оружием, но без броников у комнаты хранения средств индивидуальной защиты. Никто не успел привести форму в порядок: у всех были наспех, криво застёгнуты кители, кое-как завязаны шнурки, заправленные внутрь берцев, а у одного «воина» даже штаны оказались надеты задом наперёд. Выдача ещё не закончилась: дежурный стоял в центре оружейки и, следя за входившими бойцами, наскоро помечал в ламинированном табеле количество выданных автоматов, магазинов, противогазов и прочего. Прапорщик перешагнул порог двери‑решётки вслед за предпоследним солдатом.