И Шимон – этот поистине добрый ангел, которого кто-то сверху послал их семье. И ее знакомство с Цвикой, их общение, которое внесло совершенно новые краски в ее жизнь. Да, не все так, как бы ей хотелось, но разве существуют идеальные отношения? Наверняка, и она не идеал. И это то, что есть. За этот год в Стране она хорошо выучила это выражение.

К сервировке стола отнеслась тщательно и долго колебалась в выборе главного блюда и десерта. Матвей поглядывал на ее возню на кухне, но ничего не спрашивал.

Цвика пришел вовремя, принеся бутылку красного вина и небольшую, но очень изысканную коробочку с темным шоколадом.

Что она ждала? Нет, не так – она ничего не ждала, просто привыкла, что восьмое марта – это день цветов и подарков. Привыкла, потому что была засыпана этими цветами, когда работала в школе. Цветы были к началу и к концу учебного года, к всевозможным датам и праздникам. А на восьмое марта она просто тонула в охапках мимозы. Это были солнечные букеты, дарившие весеннее настроение, несмотря на капризную погоду начала весны. А ещё были тюльпаны: хрупкие, нежные, на длинных стеблях, словно вылепленные из воска.

Ее ученики из ульпана тоже преподнесли ей вчера букет – розы, алые розы в красивой упаковке.

Они стояли в большой вазе, напоминая о празднике, хотя совершенно не пахли. В этой стране были сногшибательно красивые цветы, лишенные привычного запаха. Здесь была ароматная и очень красивая клубника, у которой не было привычного вкуса. Здесь многое было по-другому, и к этому другому еще предстояло привыкать.

Цвика пришел без цветов.

И ей, совершенно не избалованной в этом плане мужем, стало неприятно. Мелькнула мысль, что за время их недолгого знакомства он не подарил ей цветы ни разу. А как же конфетно-букетный период? Или в этой стране нет такого понятия? И о восьмом марта он, наверное, ничего не слышал, здесь это не праздник. Она почувствовала, что пытается его оправдать, объяснить непонятное для нее поведение. При чем здесь восьмое марта? Разве не принято, будучи приглашенным в дом своей женщины, принести цветы? В ее глазах это было не подвигом, а просто нормой.

– Знакомьтесь, это мой Мати, а это Цвика.

И никакой расшифровки кто есть кто. Понятно, что Мати – сын. А вот кто ей этот седеющий, начинающий полнеть мужчина?

Она поймала короткий недоумевающий взгляд Матюши, который был предупрежден, что будет гость. Мелькнула мысль, что все это было дурацкой затеей: сына надо знакомить с мужчиной, с которым у тебя есть планы на совместное будущее. Судя по всему, это не ее случай. И, наверное, хорошо, что папа отклонил ее приглашение. Он бы точно не понял, что делает здесь практически его ровесник. И вообще, она дура, просто дура. Надо было упаковать пару-тройку салатов, испечь торт, купить цветы, заказать такси и поехать к родителям. И справить этот праздник с людьми, которые понимают, что такое восьмое марта. И услышать знакомый тост папы: “За наших женщин!” И наслаждаться радостью в глазах их домашней Феи.

– Пожалуйста, к столу!

Она изо всех сил пыталась скрыть нахлынувшие эмоции.

Беседа за столом была на иврите и походила на низкое пламя, которое никак не желало разгораться. Несколько раз Цвика попытался что-то вставить на русском, но дальше этих нескольких фраз дело не пошло.

– Да, мой иврит намного лучше русского, – удрученно заметил он. – Я бы мог брать уроки у твоей мамы, но она упорно отказывается. – Лиля, я не ожидал, что ты так готовишь, это просто пиршество какое-то.

– У нас дома любят готовить, мама накрывала великолепные столы в Москве. Ну, а я смотрела и училась. Хотя мне до неё все равно далеко.

– Я этим не могу похвастаться, – он замялся и перевел разговор на другую тему.

Еще до подачи горячего Матвей посмотрел на часы:

– Мне пора, я еще должен зайти за Авигайль.

– Подружка? – Цвика понимающе подмигнул.

– Одноклассница. Ну, счастливо вам отмечать праздник, я побежал. Мам, буду поздно.

Лиля кивнула:

– Ключи не забудь. Хорошо вам провести время. Будь умницей.

Мати ушел, а Цвика, с удовольствием расправляясь с салатом, спросил:

– Я немного не понял. Сегодня какой-то праздник?

И Лиля с внезапной грустью поняла, что ей не хочется объяснять вещи, такие очевидные для нее, о которых он ни слухом – ни духом.

– Вообще-то сегодня восьмое марта, – она легко кивнула в сторону вазы с розами, не заметить которую было просто невозможно.

– И? В твоей семье отмечают эту дату? Что это было? Какая-то борьба женщин за свои права? Там, по-моему, была как-то замешана эта социалистка …Клара Цеткин. Или я ошибаюсь?

– Нет, скорее всего, ты не ошибаешься. Я, так же, как и ты, никогда не интересовалась подробностями. Просто в Союзе это был выходной – Международный Женский день.

– А, теперь понятно. И вы в Израиле продолжаете его отмечать. Занятно. И совсем неплохо – ещё один праздник к многочисленным нашим.

Лиля обратила внимание, что он не поинтересовался, откуда розы, кто подарил ей такой шикарный букет, в котором раскрытые цветы словно обручем окружали полураскрытые бутоны.

Лиля водрузила на стол горячее блюдо: курицу, фаршированную рисом, черносливом и тонко нарезанным миндалем.

Ей были приятны аплодисменты Цвики, его восторженное выражение лица.

– Это фирменное блюдо моей мамы, а теперь – и моё.

– Не думаю, что твоего экса так потчуют в Америке. Это просто великолепно! Да и меня так не балуют. Жаль, что ребенок убежал от такого угощения, ну, да в его возрасте еда – не главное.

Некоторое время они ели молча, а потом Цвика заметил:

– Хороший парень. Воспитанный и красавчик. Твоя копия.

– А твоя дочка на кого похожа? – она спросила это совершенно неожиданно для себя.

– Дочка? У нас их две. Старшая живет на второй линии у моря. Там у меня трое внуков. Мальчишки. Хорошие пацаны, толковые, свободно говорят на английском. Мы с женой какое-то время жили в Сан-Франциско, и Эмма родилась там, даже успела походить в школу. Английский на уровне родного языка, фактически единственный язык общения в их семье. Ну, и внуки мои заговорили сначала на английском, а потом уже на иврите.

– А как зовут младшую?

Она не хотела ни о чем спрашивать, а вот… не сдержалась.

– Рони. Совсем взрослая уже, наша малышка. Дочка преданная, сестра замечательная, а какая тетка, поискать! Племянников обожает, а они – ее. Эмма иногда даже ревнует. Ей бы своих родить, пока не поздно.

– А сколько ей?

– Тридцать два будет. Она не любит упоминать про свой возраст, смеётся: мне двадцать пять и еще несколько месяцев. Она у нас медсестра, уход за мамой полностью на ней.

– Так, они живут вместе? – Лиля почувствовала легкий холодок, пробежаший по спине под теплым свитером.

– Ну, да, мы все живем вместе, втроем. Есть, конечно женщина по уходу, но без Рони мы бы не справились.

– А что с твоей женой? – она с трудом произнесла эту фразу.

– Ой, давай не будем углубляться, тема тяжелая, да и диагноз тоже. Аутоимунное заболевание, осложненное психосоматикой. Лечение – поддерживающее и только. У нас дом в Раанане, двухэтажный, вот мы и разбежались с ней по этажам. Я наверху, они с Рони – внизу. Так ее легче и во дворик вывезти, когда есть погода и настроение.

– А Шимон? Он в курсе?

– У нас все в курсе, вся родня и друзья – шила в мешке не утаишь, да и незачем.

– Все в курсе, кроме меня, – она медленно произнесла эту фразу на русском.

– Ты обиделась? Просто не хотел тебя грузить своими проблемами. Да и зачем это тебе? Ну, а если тебя волнует та сторона вопроса – то можешь быть спокойна – её просто нет, уже давненько. Ей это вообще особо не нужно было. Никогда. А сейчас и состояние ее не располагает к близости.

– А тебе, значит…

– Я мужчина, Лили, нормальный здоровый мужчина. Этим все сказано. И мне в прошлом году только исполнилось шестьдесят. Для мужчины это вообще не возраст.

– А ей, твоей жене? – Лиля с трудом выдавила из себя эту фразу.

– Мы ровесники, вместе со школы. И она знает, что я с ней буду до последнего. Могу не прийти ночевать, уехать на недельку в Европу – это все допустимо. Кстати, на Песах у тебя, наверное, каникулы? Можно съездить куда-то на три-четыре ночи. Подумай и дай ответ.

Он тщательно вытер пальцы салфеткой, встал из-за стола, подошел к ней сзади, положив руки на плечи и разминая их – сначала легко, потом – все сильнее и сильнее. Чмокнул в макушку с вопросом:

– Время десерта?

Это был его обычный вопрос, но почему-то сейчас это прозвучало не к месту. Она аккуратно освободилась от его ладоней – горячих, сильных ладоней уверенного в себе человека и внезапно поняла, что именно этим он привлек ее: своей уверенностью, какой-то мужской силой. Он так отличался от Вени, бегающего к властной матери и плетущего с ней паутину планов, которые лишили ее мальчика отца.

И то, что Цвика не отвернулся от своей больной жены, не отправил ее в дом престарелых – все это, по идее, добавляет ему очков. Такое благородство не часто встретишь. Вопрос: нужно ли ей это? Ей, Лиле, матери-одиночке, воспитывающей сына-подростка, хорошо, нет фантастически хорошо устроенной в профессиональном плане. Имеющей определенные цели и идущей к ним. Ей, которой в сентябре будет тридцать четыре года. А его младшей дочери, Рони, будет тридцать два. Ровесницы практически. А та, вторая, мама трех сыновей, говорящих на английском и любящих мороженое… Она старше ее. Лет на пять – шесть. Он рано стал папой, ну да, школьная любовь. Та самая, о которой написаны стихи, песни и сняты фильмы. Та самая, которая плодит короткие браки или же остается на всю жизнь. И это вариант Цвики и его жены.

И, наверное, он был прав, не рассказывая ей про свою жизнь. Понимал, что ее это ранит. И представлять ее своим дочерям не собирался, так как это бы ранило их. Ну, конечно, мама, пусть больная, но жива, а он заводит роман на стороне. Да, они, наверняка, не наивные девочки и понимают, что их папа… Как это он выразился? Нормальный здоровый мужчина. Вот-вот, нормальный и здоровый, со всеми вытекающими из этого подробностями. Но одно дело – предполагать и догадываться, а другое – быть представленными пассии своего папы. “Знакомьтесь, девочки, это моя Лили”. Нет, он никогда не сделает больно своей семье. Они никогда не соберутся вместе за одним столом на праздник, разве что на восьмое марта – на праздник, который и не праздник вовсе в их стране. Она никогда не увидит, какой интерьер он предпочитает, какие книги стоят на его полках, и вообще – чем он живет. Хотя, последнее понятно – он живет своей семьей: ее делами, заботами и проблемами. Все так, как до́лжно в его возрасте. Обожает внуков и своих девочек и, скорее всего – любит свою жену. Любит, несмотря ни на что. А тогда кто она для него? Приятное времяпровождение? Да. И не более того.

– А на десерт сегодня наполеон, – она произнесла это как можно более нейтральным и безразличным тоном. – Пойду поставлю чайник.

Она вышла на кухню, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Промокая глаза салфеткой, она вдруг словно услышала чей-то голос – голос совершенно постороннего человека; голос в котором не было ни грамма участия или сочувствия, а наоборот: плохо скрываемые сарказм и издевка:

– Ну, и что ты теперь собираешься делать?

У нее не было ответа на этот вопрос. Так же, как и не было ответа на его предложение куда-то поехать на Песах.

Она тщательно припудрила лицо и подкрасила губы любимой помадой с завораживающим названием “ночная слива”. Незадолго до отъезда она ходила с Лорой на фильм “Зимняя вишня”. Как мало сюжетов у жизни и как часто они повторяются в самых разнообразных вариантах, создавая иллюзию, что у каждого человека – такая особенная, неповторимая судьба. В деталях, конечно – да. А глобально – все так похоже.

И это она, Лилька-каллиграфия, которая с детства любила, чтобы все было правильно и аккуратно, стала любовницей. Мало того, что мужчина, с которым ее связывают близкие отношения, намного старше. И у него есть жена. Больная или здоровая – это совсем неважно. Сохраняются между ними супружеские отношения или нет – это тоже вторично. Главное – его жизнь там: его двухэтажный дом, его незамужняя Рони, преданно ухаживающая за матерью, и вторая, Эмма, со своими мальчишками, которые говорят на английском и обожают мороженое. Там его проблемы и заботы. Там его счастье и радость. Его праздники и будни. Такой пазл из множества фрагментов – больших и малых, составляющих картину его жизни. Каким фрагментом является она? Каким-то маленьким и никчемным, где-то в уголочке; таким крошечным фоновым фрагментом, что если его убрать – никто и не заметит.

Обо всем этом ей думалось уже в постели, когда, убрав все со стола и разложив по контейнерам остатки салатов, она пыталась заснуть.

Заснуть не удавалась. Она слышала, как вернулся Матвей. Посмотрела на часы: начало четвертого. Не страшно – завтра суббота и можно спать хоть до полудня. И будет время разобраться в этой ситуации и решить – подходит ли это ей. И вообще – утро вечера мудренее.

Они оба проснулись поздно, вместе позавтракали, а потом Лиля предложила съездить к родителям, поздравить маму. Выбрала девять полураспустившихся бутонов из огромного букета: девятка – мамино любимое число. Отрезала солидный кусок торта и прихватила с собой коробочку конфет, принесенных Цвикой, заказала такси.

Они хорошо и душевно посидели и мама – она была почти что прежней – доброй феей с легкой улыбкой. Выдавал взгляд: именно по взгляду было видно, что эта легкость дается ей совсем нелегко.

– Дай Бог так и не хуже, – коротко ответил папа на ее молчаливый вопрос. – Ты знаешь, поликлиника тут совсем рядом, через два дома, мы перешли, я уже все оформил – ездить туда, к вам, это целая история. И представляешь, попалась чудесная врач – внимательная и толковая. Здесь с семидесятых, говорит по-русски. И автобусов тут полно, так что – все нормально, не пропадем. Повезло, что мы остались в одном городе, а то упекли бы нас в тьму тараканью. Да, и квартирка совсем неплохая, чистенькая.

Лиля кивнула: для двоих просто замечательно.

Она отметила, что папа ни слова не спросил про вчерашний вечер. Ждет, пока она сама расскажет. А рассказывать и нечего. Совсем.