Им не советовали забирать его домой, рекомендуя дом престарелых, но они отказались, решив попробовать, веря, что дома и стены помогают. Не помогло ничего. Бесполезными оказались их вера и надежда. И любовь оказалась бессильной.

Папа ушел на Рош а шана в возрасте шестидесяти двух лет. Всего полжизни из тех ста двадцати, за которые традиционно поднимают тост на юбилеях и днях рождениях.

На кладбище Мати был окружен друзьями, а она держала за руку маму, не в силах поверить в случившееся. Были соседи и учителя из ульпана, мелькнула еще пара знакомых лиц с курса, их привела Эдна.

И Лиля вдруг резко ощутила свое одиночество, поняла, какое место в ее жизни занимал папа. А мама сегодня не в счет: ничего не осталось от той Феи, трепетавшей крылышками и согревавшей своей улыбкой весь дом. У нее свой мир, в которой нет хода никому. Но пока можно держать ее за прохладную руку, обращаться к ней и видеть, как она серьезно кивает в ответ или улыбается какой-то летучей улыбкой. Улыбкой, направленной не на собеседника, а адресованной себе.

Понимает ли она происходящее? Лиля не была уверена в этом. На кладбище мама не пролила ни слезинки, а, когда они вернулись домой, долго бродила по квартире, недоуменно пожимая плечами, а потом жалобно произнесла:

– Алик ушел. Ушел без меня. Как же так?

Она бессильно опустилась на диван, глядя перед собой невидящим взглядом. Мати присел рядом, обнял ее за плечи и зашептал что-то на ушко, как когда-то, в детстве. Мама кивала в ответ, и недоуменное выражение ее лица постепенно сменилось на понимающее и умиротворенное.

– Повезло тебе с сыном. Золотой мальчик, – вполголоса произнесла Эдна.

– Мы долго жили вместе, – объяснила Лиля. – Он всегда был очень близок и с бабушкой, и с дедом. Особенно с дедом, – добавила она.

– Да, понимаю, – Эдна сочувственно покачала головой, протягивая ей салфетку.

Она взяла её, не понимая зачем. Зачем ей салфетка, ведь она не плачет, сдерживаясь изо всех сил ради мамы и Мати. Не плачет…

Следующий год был очень сложным: второй и последний год учёбы, вечерняя группа в ульпане, которая так отличалась от ее первой группы: возрастные и даже очень возрастные люди, которые прилежно ходили на занятия потому, что так надо. Потому, что бесплатно и близко к дому. Потому, что можно встретить ровесников и поболтать о том-о сем. Рассказать о детях, похвастаться внуками. Им не нужен иврит, разве что на уровне супермаркет- поликлинника-аптека-банк. Вот, пожалуй, и все.

Они изумленно смотрели на таблицы глаголов, которые Лиля аккуратно вычерчивала на доске, многозначительно переглядываясь и пожимая плечами. Было ясно, что они совершенно не готовы погружаться в пучину этого странного языка, в котором даже не было гласных, а согласные походили на странные иероглифы и назывались наподобие букв древнерусского алфавита. Не “а”, а “алеф”, не “ г”, а “ гимель”, не “х”, а “хет”. Ей задавали вопросы, на которые у нее не было ответа: почему один звук может обозначать совершенно разными буквами; почему некоторые буквы в конце слова меняют свое написание и называются “конечными”; почему в этом древнем языке нет заглавных букв даже при написании имен и фамилий.

Как и в прошлом году, они вели одну группу с Эдной и та, в ответ на стенания Лили, лишь улыбалась в ответ: “ Они такие милые, ваши старички, такие интеллигентные. Просто удовольствие с ними общаться. Ты усложняешь ситуацию. Плыви по течению.”

Она и сама понимала, что усложняет. Что никто из этих возрастных учеников не овладеет ивритом на нужном уровне по одной причине: им это просто не нужно. Они будут подрабатывать на таких работах, про которые пишут: “знание иврита не требуется”. А эти длиннющие письма из разных инстанций им будут читать и переводить дети или взрослые внуки. И у них будет прекрасная старость с морем, солнцем, апельсинами, посиделками в парке со своими ровесниками. С русским телевидением и прекрасным медицинским обслуживанием, которое оказалось не в силах помочь ее родителям.

Маме нужна была круглосуточная опека, которую Лиля обеспечить ей не могла. Было много беготни в поисках хорошего дома престарелых. И снова помог Шимон – и с выбором, и с оформлением многочисленных документов. А главное – и он, и Эдна смогли убедить ее, что в данном случае – это единственно правильное решение для всех.

И действительно, место оказалось очень приличным: мама всегда была чистенькая, причесанная с ясным взглядом. Их Фея. Самая молодая в отделении. У нее в ульпане занимались ученики намного старше, и эта мысль не давала покоя, не отпускала, Не получилось ее родителям добраться до пенсионного возраста, возраста, когда можно гулять по побережью, любуясь закатом, сидеть беззаботно в парке, подкармливая хлопотливых голубей. Не успели они привыкнуть к этой стране, к ее многочисленным праздникам и такому странному климату, когда лето длится до ноября, а в январе уже начинается цветение. Не успели.

К маме Лиля ездила часто, а на Хануку даже осталась на вечеринку, которую организовал хозяин для своих пациентов. Осталась по приглашению одной из медсестер, которых в этой стране называли просто “сестра”.

Она была всего лишь на пару лет старше мамы, и Лиля чувствовала ее неформальное отношение. Оно выражалось во взгляде, в том, как она поправляла мамину подушку, как справлялась о ее самочувствии. Постепенно они сблизились и иногда подолгу разговаривали в шабат – единственный день, когда Лиля могла побыть у мамы подольше.

– Интересно, какой Фаечка была в молодости.

Они сидели во дворике, наслаждаясь теплым солнечным февральским деньком.

– Мама? Она была очень красивой, – Лиля почувствовала как наворачиваются непрошенные слезы. – Папа называл ее “наша Фея”. Она и была нашей Феей, а потом…

– Да, милая, никто не знает, что ждёт каждого из нас и что будет когда-то потом. Может, это и к лучшему.

Она легко поправила одеяло у мамы на коленях.

– Вы еще посидите, погрейтесь на солнышке, жаль такой погожий денек пропустить, а мне пора в отделение.

– Пока, Нина, хорошей смены. Спасибо за все.

Лиля прикрыла глаза, чувствуя на лице приятное тепло. Да, Нина права, надо ловить момент. Эта зима выдалась очень холодная и дождливая и такой день – просто подарок. И Нина – тоже подарок. Такой ангел – хранитель, который им послала судьба. Она часто размышляла на эту тему и пришла к выводу: если судьба забирает что-то, то непременно что-то дает. Да, это не всегда равноценно, но все же.

Как сказала Эдна? Про вашу семью можно писать книгу. И это правда: они так много успели за эти три неполных года в стране – и она, и Мати. Но цена за этот успех была непомерно высока. Она предпочла бы работе в ульпане уборки квартир и подъездов, лишь бы папа был рядом. Любящий и терпеливый муж, фантастический отец и невероятный дедушка. Дедалик. Лиля нечасто ходила на кладбище, но папу вспоминала ежедневно. “Ничего, доча, прорвемся!” Она часто говорила это себе с папиной интонацией. И еще она поняла: тяжёлые вещи в жизни случаются сами, без видимых на то причин. А за хорошее надо бороться. Пробиваться. Особенно в новой стране. И как она повернется к тебе – спиной или лицом – зависит только от тебя. А те, везунчики, о которых говорят: им просто повезло, зачастую везут себя сами. Просто об этом никто не догадывается.

Она посмотрела на маму, которая задремала в кресле с блаженным выражением лица. Что ей снилось? Возможно, то время, когда был жив папа, а она была Феей – заботливой, хлопотливой, умеющая одной только улыбкой согреть всех окружающих. Да, она уже давно не Фея, и в основном молчит, лишь изредка бросая какие-то короткие фразы. Но она улыбается, она здесь, рядом. Ее можно обнять, причесать еще густые волосы, порадовать чем-то вкусненьким, и Лиля молила бога, чтобы так продолжалось ещё годы и годы.

На восьмое марта она красиво поздравила Нину: к окончанию смены принесла букет крупных лилий – длинные стебли и белоснежные, словно вылепленные из воска, цветы. А еще – коробку шоколада и бутылку белого вина.

– Лилии – от Лилии, – протянула она с улыбкой, не зная, как Нина отреагирует.

– И точно, именной букет. Красота, – восхитились Нина. – А вино какое! Спасибо милая. У меня предложение – приходи ко мне на Песах. И вино разопьем, и конфеты откроем. Бери сына и приходи. Если, конечно, нет каких-то других планов.

– Спасибо, Ниночка, я скажу Мати, если он захочет. В прошлом году я на Песах была в Эйлате, от работы, а его пригласил к себе друг из класса.

– Да, это известная практика – местные приглашают к себе на праздник вновь прибывших. Но вы-то уже не олим хадашим, так что приглашаю просто по-дружески.

– Будет много народу?

– Да, нет, по-семейному. Сын приедет с семьей. Двоюродная сестра с мужем и дочкой. Все, наверное.

– Я сообщу заранее. Спасибо за приглашение.

– Непременно. Жду.

Мати на приглашение отреагировал приблизительно так, как она и ожидала.

– Ой, мам, а меня к Шону пригласили, как в прошлом году. Сказали: если хочешь – и маму бери. Там будут и его двоюродные, они тоже в нашей компании.

– В общем, скучно не будет. Конечно, сынок, иди и не думай. Мы с тобой просто важные персоны – нарасхват.

– Точно, – Мати улыбнулся. – А мы с тобой можем на следующий день посидеть. Ты сделаешь бабку, как раньше, помнишь?

– Конечно, сделаю.

Лиля улыбнулась, вспомнив, как ещё в Москве маленький Матвей допытывался, почему это блюдо из мацы называют “бабка”, а не “дедка”. Как давно это было и как недавно. Тому маленькому кудрявому Матвейке этим летом будет пятнадцать. Он очень вытянулся и возмужал после бар-мицвы, расставшись со своими кудрями. Как-то вдруг она обратила внимание, что потемнели его светлые волосы. Прежней осталась лишь улыбка.

– Надо что-то купить к Шону? Может, сделать бабку?

– Не, мам, не нужно. Там стол грандиозный, семья большая, каждый что-то приносит. Я возьму вино.

Она кивнула. В этом плане ее сын был самостоятельным: уже год он подрабатывал на каникулах и вопрос карманных денег у них не стоял.

– Хотя, твоя помощь мне может понадобиться – кто мне продаст вино?

– Никто. Поэтому за покупками пойдем вместе.

Они бродили вдвоем по супермаркету, присматриваясь к многочисленным скидкам и акциям, наполняя свою тележку и зная заранее, что никогда их покупки даже не приблизятся к покупкам местных, которые катили к кассам тележки, наполненные с верхом.

Ну, да, у них большие семьи, много детей, возможно, что часть продуктов берется для родителей. А что надо им с Мати? Совсем немного, так, чтобы слегка прикрыть дно тележки. Мужчина, за которым они встали в очередь, оглянулся на них, с интересом кинув взгляд на их покупки: яйца, маца, растительное масло, молоко, йогурты, вино, шоколад.

– Проходи, гверет, – он кивнул на кассу. – С таким набором в очереди стоять?

Он кивнул на Мати:

– Сын?

И, не дожидаясь ответа,положил к Лилиным продуктам прозрачную коробку миндальных печений.

– Кашер ла Песах, ему понравится.

– Брурия, – помахал он кассирше. – Эти печенья не пробивай у гверет, я заплачу.

Кассирша равнодушно кивнула: ок.

Это было совсем неудивительно в этой стране – заплатить за совершенно незнакомых людей, особенно сейчас, в преддверии праздника. Несмотря на длиннющие очереди, люди улыбались, переговаривались, согретые весенним теплом после такой затяжной и рекордно дождливой зимы девяносто второго года.

Лиля почувствовала, что она тоже улыбается, наверное, впервые улыбается вот так – беспричинно и беззаботно – после смерти папы.

Хотя, почему беспричинно? Впереди праздник, самый важный праздник ее народа, праздник весны и свободы, и вообще – все должно быть хорошо.