Глава 5

Март выдался холодным – дождливым и ветреным. Кондиционера в их квартире не было, а потому кутались во что только можно.

Читать стала намного меньше: любая свободная минутка посвящалась учебе и ивриту. Работа и домашние дела поглощали свободное время, и это вызывало чувство какой-то смутной тоски и неудовлетворенности. Лишь иногда удавалось найти полчасика, чтобы побездельничать под одеялом с книжкой под аккомпанемент непогоды. Чаще всего это случалось по шабатам.

С Цвикой встречались где-то раз в неделю и, как правило, по будням.

Она молчала, ничего не спрашивая о предстоящей поездке, и уже в начале апреля услышала, что у него намечается семейный вояж. Так и сказал “вояж” – каким-то обреченным голосом и добавил озабоченно:

– Не люблю поездки такими огромными компаниями, но это организуют родители зятя и отказаться нельзя. В итоге едут несколько семей: мы, родители Эйтана, его брат с семьей. Только детей будет пятеро, представляешь? И, наверное, надо будет брать с собой нашу Зою, иначе для Рони это будет мучение, а не отдых.

Лиля кивнула, изобразив понимание и сочувствие.

Да, это действительно проблема – путешествовать с нездоровым человеком. Плюс дети. Пятеро. И вообще, правильно говорят местные:

“Хаим – зе ло пикник.” То есть жизнь – это не пикник, а совсем даже наоборот.

Ей хотелось спросить, куда они едут и насколько. Сколько лет племянникам Эйтана, где они будут жить такой компанией: квартира или отель. И самый главный вопрос, который крутился на языке: а как же их поездка? Не спросила, будучи уверена, что он тут же сам все объяснит, извинится, попросит войти в его положение. И она, конечно бы, поняла. Но он не произнес ни слова. Словно и не было его предложения подумать, куда бы она хотела съездить на каникулах. Но ведь оно было, это предложение; было, и уже почти месяц она предвкушала эту поездку, полет в Европу, жизнь в отеле, завтраки в кафе. Их прогулки по центру города – наверное, это будет Париж или Прага. Города, полные романтики, аромата кофе и запаха сдобы. В которых так приятно побездельничать и отдохнуть от ее довольно утомительного графика работы и учебы. Радоваться ясной погоде или бродить под дождём. Какая разница? Всматриваться в лица прохожих, говорящих на другом языке и, словно в замочную скважину, наблюдать за их жизнью.

– Ты что приуныла? Едем на неделю всего. Пробежит – оглянуться не успеешь. Надеюсь, что все пройдет спокойно, без сюрпризов.

Она кивнула, пытаясь улыбнуться самой безмятежной и беззаботной улыбкой, которая только существует.

Какие там уже сюрпризы? Самый главный сюрприз был ей уже приподнесен.

А потом, буквально за несколько дней до праздника, позвонила Эдна.

– Привет, дорогая, ты уже знаешь?

– О чем?

– Для нас, учителей ульпана, выбили субсидированную поездку в Эйлат на четыре дня, представляешь? Собирай чемодан, отказы не принимаются. Иначе – с кем я буду в одной комнате?

– А Мати?

– А Мати будет радоваться за свою маму и кайфовать с друзьями. Ты же в курсе, что Песах – праздник свободы, потому мы все стараемся на эти дни куда-то рвануть, вырваться из рутины. Гостиница не самая шикарная, но вполне себе ничего. Все включено. И потом – ты же ещё не была в Эйлате?

– А почему я не в курсе?

– Завтра все получат письма, ну, а у меня особые связи, так что пока знают только ты да я. Будут девочки с нашего курса и из других регионов тоже. Едешь? И не вздумай отказываться.

– Еду-еду, хотя это так неожиданно.

– Учись быть спонтанной. Жизнь любит ломать планы и вместо них предлагать что-то другое. И неизвестно, что лучше – запланированное или свалившееся на тебя внезапно.

– Мудро, – оценила Лиля.

– Дарю, пользуйся, подруга. Завтра будем знать подробности: цена, подвозка и прочее. Все, пока, обнимаю.

После разговора с Эдной она задумалась, пытаясь вспомнить, говорила ли ей о семейной поездке Цвики на праздник. Вроде нет. Откуда же она узнала, что она никуда с ним не поедет и что его предложение оказалось пустым обещаниям? Блестящим фантиком без конфетки. Так маленькой девочке обещают куклу, а потом переводят тему, в надежде, что она забудет. Но она не маленькая девочка, она взрослая женщина, у которой уже такой большой сын. И как хорошо, что она ему ничего не рассказала о предстоящей поездке с Цвикой.

Внезапно она, кроме обиды и опустошенности, почувствовала злость.

Вспомнила, как Веня сообщил ей о своих планах по поводу переезда в Америку и приподнес ей эти планы, как приемлемый вариант. Приемлемый, то есть удобный, в первую очередь, для нее и маленького Мати. Это о ней он заботился, когда улетел со своей мамой в эту “страну великих возможностей”, оставив ее соломенной вдовой. А она, дура, еще на что-то надеялась.

И вот сейчас с ней поступают так же. Да, конечно, ситуация совершенно иная, но в чем-то похожая.

“Я уезжаю в дальний путь, но сердце с вами остается”.

“Собака на сене”. Любимый фильм ее юности. Любимые артисты и песни, которые они с девчонками знали наизусть. Она задумалась. Вспомнила слова Эдны о тупике и способе выйти из него. Просто повернуться на сто восемьдесят градусов. Просто вычеркнуть из жизни человека, к которому она непостижимым образом привязалась за эти полгода, который сумел стать важной частью ее жизни, несмотря ни на что.

Выбор. Эдна говорила о важности сделать правильный выбор, и она, похоже его уже сделала.

Они очень хорошо провели эти четыре дня: встретились с однокурсницами, болтали, обсуждая курьезные случаи в ульпанах, пили коктейли и сидели в джакузи под открытым небом. Рассказывали о своих детях и мужьях. Странно, но Лиля практически не ощущала себя белой вороной. Она, без году неделя в стране, чувствовала себя вполне комфортно среди этих женщин, которые, в основном, были старше ее, и это было необыкновенное чувство. Эдна оказалась очень удобной компаньонкой по комнате, и им было по-настоящему хорошо вместе.

– Кавалеру своему доложила, где ты отдыхаешь? – спросила её как-то вечером Эдна безразличным тоном.

И она, неожиданно для себя, рассказала про его семейный вояж и про то, что он даже не счел нужным хоть как-то оправдаться и извиниться.

Эдна понимающе кивнула.

– Мужики, другая планета. А возрастные – это вообще тяжелый случай. Твой-то уже седьмой десяток разменял, правильно? Они хорохорятся, конечно, а толку? Нет, конечно, есть разные, у которых и голова работает, и вообще – такие бодрячки, на велосипедах гоняют, на джипах. Плавают, ходят – хотят продлить молодость. И в зеркале видят себя тридцатилетними. Но природу не обманешь.

Они сидели на балконе, любуясь закатом и наслаждаясь теплым вечером.

– Сколько вы вместе? Полгода? Не затягивай дорогая, ни к чему тебе все это: ни он, ни его компания, ни его больная жена, ни его семейные поездки. Это его жизнь, настоящая. А ты где-то на обочине. Оно тебе надо? Время работает не на тебя, не забывай, милая. Не хочу давать советы, но мне кажется, эта его поездка все расставила на свои места. Совершенно жлобское поведение. Я не права?

–Да, конечно, права, – Лиля отпила кофе и с сожалением отставила чашку. – Остыл, а я люблю погорячее.

– И как ему преподнесешь?

– Да, никак. Просто не буду отвечать на телефон.

– Умница. И поверь мне – отвалится он быстро. Этот не из тех, кто будет петь серенады под окном и посылать букеты.

Эдна оказалась права: не было ни букетов, ни серенад. Несколько звонков, на которые она не ответила – и все.

В мае она выпустила свою первую группу. Её студенты сами организовали прощальную вечеринку, и вот здесь были и цветы, и речи. Море благодарности и комплиментов и невероятно приятное ощущение себя на своем месте. А еще – гордость, что она справилась, что её студенты уже не борются с течением, а достаточно уверенно плывут в этом море нового для них и ни на что не похожего языка.

Она решила отпраздновать это событие дома: заказать пиццу, купить мороженое и позвать родителей.

Папа откликнулся вяло:

– Не знаю, доча, навряд ли мы придем.

Лиля почувствовала внезапный холод, тонкой змейкой скользнувший по позвоночнику.

– Мама?

– Да, нет, меня тут прихватило.

– Что? Давление?

– Ужасно… ужасно болит голова…

– Еду.

Она вызвала такси и через полчаса уже открывала дверь родительской квартиры. Папа, её умный и предусмотрительный папа, сделал пару дополнительных ключей и отдал Лиле:

– Пусть у тебя тоже будут, мало ли что.

Папа полулежал в салоне на диване. Он смотрел виноватым взглядом и явно пытался что-то объяснить, но не мог.

Наверно, хотел сказать: “все нормально доча, прорвемся”. Она так привыкла к этим словам, которые, словно спасательный круг, держали её на поверхности в любых ситуациях.

Скорая приехала быстро, парамедики аккуратно переложили папу на носилки, вполголоса переговариваясь между собой на языке, который она вдруг перестала понимать. Услышала лишь “ируа мохи”. “Ируа”, такое странное слово, слово, в котором так много значений: это и праздник, и происшествие, и событие, и случай, и эпизод. Ее любимый иврит оказался несостоятельным; в нем не оказалось одного, того, единственного слова, чтобы объяснить ей, что случилось с ее папой.

Молодой парамедик посмотрел на нее сочувственно:

– Инсульт, и, судя по всему – обширный. Надо спешить.

Она поняла его русский, несмотря на чудовищный акцент.

– Ты с нами?

Она торопливо кивнула и только сейчас увидела маму, стоящую у двери в спальню и с отсутствующим видом наблюдающую за происходящим.

– Я не могу, – она почувствовала поступающие слезы, слезы бессилия и отчаяния.

Нет, она не может оставить маму одну в таком состоянии.

– Все нормально, – он перешел на иврит. – Подъедешь позже. Твоё присутствие ничего не решает.

Он назвал больницу и добавил:

– Врачи у нас сильные, вытянут. – И добавил на русском: “Все будет нормально”.

“Все будет нормально”.

Фраза, которая звучит одинаково на русском и иврите. И, наверное, на других языках. Фраза, которая признает: да, сейчас есть трудности, но они временные. Надо немного потерпеть, и все встанет на свои места. Все образуется. Как говорил папа? “Всё нормально, доча, прорвемся!”

Она всегда верила папе, но почему-то не поверила этому парню, который другими словами, но пообещал ей то же самое. Она никогда не сталкивалась с инсультом вот так – лицом к лицу, ничего не слышала об этом состоянии, но интуитивно понимала: хорошо уже не будет.

Папа пролежал в больнице месяц, потом ещё два – на реабилитации, а дома продержался всего около десяти дней. Она с Мати по очереди ночевали там, сменяя сиделку и понимая, что все их старания напрасны. Речь к нему так и не вернулась, и писать он не мог – совершенно не слушались пальцы.

Они оба чувствовали, что папа все понимает, и Лиля отворачивалась, чтобы не показать ему свои слезы, свою вымученную улыбку.

Много времени занимали звонки, переговоры по поводу сиделки для мамы.

А на носу был учебный год: учеба, работа. В это сумасшедшее лето она поняла, какой взрослый и надежный сын рядом с ней, какая опора и надежное плечо. Мужчина, так непохожий на своего отца, не пожелавшего взять ответственность за свою семью. Да, гены никто не отменял, но настоящим отцом для него стал дед – Дедалик. Мати бегал к нему в больницу и в центр реабилитации – сам, без малейшего давления с ее стороны.

Как-то, приехав к отцу, Лиля застыла перед дверью, услышав голос сына, который с воодушевлением о чем-то рассказывал деду, на лице которого блуждала слабая улыбка.