Глава 4

Лиля часто думала, что редко кому из прибывших так повезло и благодарила судьбу, что их соседом стал Шимон, который явился добрым ангелом для всей их семьи.

В конце февраля мама с папой получили амидар – небольшую квартиру от государства. Это был не лучший район Тель-Авива. Настолько не лучший, что они долго обсуждали целесообразность переезда.

– Даже не думайте, – махал руками Шимон. – Тель-Авив! Вы просто не понимаете , что это! Получить Амидар в Тель-Авиве! Вы что, хотите жить в Сдероте или Димоне? Или на севере? Центр – это центр.

По той горячности, с которой он настаивал на переезде, было понятно, что он принял участие и в этом проекте.

Как-то Лиля, сидя с Цвикой в кафе, поинтересовалась:

– Откуда у Шимона такие связи? Он , вроде, не из самых состоятельных, раз живет в таком стареньком доме. И в общении очень прост.

– О! Шимон! – усмехнулся Цвика. – О его связях можно только догадываться. И о его состоятельности тоже. И вообще – он не так прост, как кажется. А живет здесь, потому, что не хочет ничего менять – это квартира его покойных родителей, ему комфортно, привык. Район хороший, удобный. Но то, что вам с ним повезло – это без сомнения. К тому же, он из тех, которые считают своим долгом помочь новым репатриантам. Тут все помогают, но большинство – советами или какими-то вещами: мебелью, одеждой. А у него есть возможность помочь реальными делами. И он это делает. Мы знакомы так давно, что и подумать страшно. Он у меня на свадьбе ещё гулял.

Он замолчал и замялся, словно упомянул то, о чем не следовало говорить.

Они были знакомы уже почти полгода, но темы, связанные с их прошлым, не обсуждали, кроме краткого упоминания о ее муже, живущем в Америке. Ей казалось неловким задавать вопросы о его семье, и сейчас она сделала вид, что не заметила его замешательства.

За время их общения они ни разу не встречались в шабат, он ни разу не пригласил ее в гости. Ей приходилось иногда достаточно сложно вырваться в будний день: с утра была учеба, три раза в неделю – вечерние группы в ульпане. Она вела группу поочередно с Эдной, с которой они вместе заканчивали курсы по методике преподавания.

Это была яркая крупная брюнетка со стрижкой под Мирей Матье. Свободные туники, яркие украшения из натуральных камней, умело наложенный макияж – она обращала на себя внимание не только внешностью, но и манерой держаться. Родом из Франции, приехавшая маленькой девочкой, она, словно, привезла с собой этот парижский шарм, элегантность и умение произвести впечатление, чем явно не отличались большинство израильтян.

Еще на курсе она взяла Лилю под свое крыло, поражалась ее ивриту, и сделала все, чтобы они попали в один ульпан.

Она была старше лет на десять, но они очень сдружились, и выходили иногда в кафе. Эдна неизменно оплачивала эти посиделки, произнося одну и ту же фразу:

– Кто приглашает, тот и оплачивает. В Израиле так принято.

Она с готовностью подменяла Лилю пару раз, хотя было понятно: эта работа была ей нужна не ради заработка.

Эдна была единственной, кто знала о Цвике. Пришлось рассказать тогда, когда они уезжали на три дня на север.

– А почему не на конец недели? – она посмотрела с удивлением, искренне не понимая почему. – Нет, ты не думай, я тебя подменю, не в этом проблема. Просто странно. Он тебя с детьми познакомил?

Лиля покачала головой.

– Пытаюсь понять, насколько серьезны для него ваши отношения. Приятно провести время с симпатичным мужчиной – наверное, это неплохо. Но ты молодая, могла бы ещё выйти замуж и даже родить Мати братика или сестренку. На сколько, ты говоришь, он тебя старше?

Лиля растерянно пожала плечами:

– Понятия не имею. Знаю, что у него есть внуки, он с ними ходит в кафе, угощает мороженым.

– Этой информации более, чем достаточно. Допустим, что он женился в двадцать пять, а его дочка выскочила замуж в двадцать. Маловероятно, но – допустим. Это значит, что он в свои сорок семь он стал дедом. Внуки, скорее всего, лет семи-восьми. Младше – навряд ли, а старше на пару лет – вполне возможно. Вот и считай, дорогая моя. Чтобы справиться с такой задачкой, не нужно быть учителем математики. Хорошо за пятьдесят твоему ухажеру.

Лиля молчала.

– Я что, открыла для тебя Америку?

Этот разговор состоялся в декабре, перед их поездкой и там, на севере, в уютной домашней гостинице, она совершенно выбросила из головы этот разговор. Да, он старше, но какая ей разница на сколько? Им так хорошо вместе. Да, много недосказанностей и каких-то белых пятен, но ведь они и знакомы без году неделя. И она не собирается расспрашивать и выяснять. Все в свое время и, наверное, это время еще не пришло.

Про работу она тоже не спрашивала – это не её дело, как мужчина зарабатывает. Это были слова Эдны, и она была с ней согласна.

Родители переехали в середине марта, когда закончились воздушные тревоги и ожидание обстрелов. Остался позади период, который в семье все, кроме Лили, перенесли достаточно спокойно, даже мама.

Переезд был сложным: все дружно паковали вещи, которых собралось немало. Даже Матвейка принимал активное участие, каждый день принося коробки из соседнего супермаркета и тщательно их надписывая: книги, стекло, одежда. Шимон договорился с машиной и грузчиками, и великое переселение состоялось. Квартира опустела и казалась нежилой и похожей на какой-то склад с разбросанными коробками, рулонами изоленты и ворохами упаковочного материала.

– Ну, вот, сын, остались мы вдвоем, – печально протянула Лиля, чувствуя, что ей уже не хватает маминого взгляда; что она уже скучает по разговорам с папой.

Матвей мгновенно считал её настроение и заметил:

– Не о чем переживать, мам. Мы в одном городе, и автобус к ним идёт прямой, без пересадки. Дедалик сказал, что они будут часто приезжать в гости.

Он пытался держаться бодрячком, но Лиля чувствовала, что ему тоже не по себе. Их просторная квартира, снятая для трех поколений, казалась теперь какой-то непомерно большой для них двоих. Зато теперь у Мати будет полноценная комната, большая, с двумя окнами, а не та половинка, в которой он ютился и которую хозяева представили, как полноценную комнату.

За это время после бар-мицвы он здорово вытянулся и в целом – повзрослел. Как-то незаметно заговорил на иврите, впрочем, Лилю это не удивляло – у детей все намного проще и быстрее.

Она понимала, что теперь будет сложнее в материальном смысле – ей самой придется оплачивать и съем, и коммуналку. В планах было закончить учебу, получить нужный диплом и перейти работать в школьный ульпан. Она ежедневно мысленно благодарила папу: именно благодаря ему, она приехала в Страну с хорошим ивритом, что дало возможность так фантастически быстро устроиться на такую работу, миновав этап уборок чужих квартир и ухода за старушками; этап, который проходили практически все.

О переезде родителей она рассказала Цвике.

– Надеюсь, теперь ты пригласишь меня на чашечку кофе и познакомишь с сыном? – он улыбнулся. – Сколько можно прятаться, как школьникам? Хотя, у нас и школьники не прячутся; другое поколение – все открыто и все очень рано.

Она кивнула. Ей и самой была в тягость эта ситуация, когда она не могла напрямую сказать, где была и с кем.

Решила всем вместе отпраздновать 8-е марта.

Пригласила родителей, но папа отказался.

– Прости, доча, но мама сейчас не очень стабильна, видимо, этот переезд сыграл свою роль. Смена места жительства – это всегда стресс. Это внешне она держалась молодцом, но ты же сама понимаешь.

– Да, конечно. А таблетки?

– Принимает, но надо менять, организм привыкает. А очереди к невропатологу длинные. Ничего, справимся. Пока все под контролем. А вы… Посидите втроем.

Лиля изумленно замолчала.

– Да в курсе я, в курсе, Шимон как-то проговорился. Маме ничего не сказал – ее не стоит перегружать лишней информацией, ты же понимаешь. Да, и тебя понимаю и не обижаюсь. Все в свое время. Представишь нам еще своего кавалера.

Ей неловко было приводить Цвику в квартиру, еще хранящую следы переезда родителей: нет, они с Матюшей сразу вынесли неиспользованные коробки, упаковочный материал и непривычно большие бабины клейкой ленты. Она привела в порядок загерметизированную комнату, с каким-то яростным удовольствием отдирая с окна полиэтиленовую защиту. Перемыла все, что можно было перемыть, но уюта это квартире не добавило. Навряд ли они в ближайшее время будут менять жилье: здесь школа Матвея, хорошие соседи и прекрасный район – тихий и такой удобный для жизни. А уют – это дело наживное. Потихоньку, леат-леат, как говорили местные. Надо будет прикупить мебель, хотя бы самое необходимое. Ну, и всякие мелочи: коврики, занавески, светильники. Неплохо бы съездить на блошиный рынок, о котором ей рассказывала Эдна; там за бесценок можно найти что-то симпатичное и интересное. Да, а еще комнатные растения, о которых она когда-то так мечтала. Квартира большая, площадь позволяет. Правда, здесь нет привычных подоконников, но можно присмотреть оригинальную этажерку.

Долго сомневалась, как представить Цвику Матвею, проговаривала мысленно:

“ Знакомьтесь, это мой сын, Мати, а это Цвика, мой…”

И правда, кто ей этот человек, который сумел приблизиться к ней настолько близко? Который легко и без видимых усилий снес воздвигнутые ею надежные преграды, которыми она окружила себя. Эти рвы с водой, через которые не просто добраться до замка, если подняты мосты. Фортификационные сооружения… Да, именно так это называется. Непонятно, откуда всплыло это словосочетание, наверное, из какой-то книжки. Но факт оставался фактом – после отъезда Вени мысли о противоположном поле ее даже не посещали. Ее главным мужчиной стал Мати. А Цвика – друг, ну, конечно, так она и представит его: друг.

Хотя, что-то мешало, царапало, как заноза, которую не удается вытащить. Друг, который за полгода ни разу не пригласил ее домой. Друг, который не познакомил ее с семьей, не представил детям. Который толком не рассказал, чем он занимается в жизни. Она не спрашивала, это правда, не лезла в душу, не копала, не пыталась по каким-то крошечным фрагментам воссоздать цельную картинку. Хотя, какие фрагменты? Не было ничего, никаких фрагментов, кроме краткого упоминания о внуках, благодаря которому умница Эдна вычислила его возраст.

Если разобраться – весьма поверхностные отношения, приятное времяпровождение, не более. Она поняла это вдруг, настолько внезапно, что замерла от удивления: как это ей раньше не приходилось в голову? Друг? Никакой не друг! Так и представит его: “приятель”. И понаблюдает за его реакцией. Хотя, наверное, достаточно и имени.

Она планировала ужин втроем, но Мати за несколько дней сообщил, что посидит немного для приличия, а потом будет вынужден уйти.

– Понимаешь, у Ширли день рождения и мы договорились сделать ей сюрприз.

– Где?

– Дома у Шона.

– Да, конечно, – она кивнула, стараясь не показать своего разочарования.

Мати летом четырнадцать и он не может сторожить ее. К тому месяц с лишним сидения дома без встреч с ровесниками – это, конечно, ужасно. Ужасно и противоестественно.

Ее радовало то, что за год с лишним пребывания в Стране он неплохо овладел языком, а самое главное – был принят классом. У него появились друзья и он, на правах старожила, помогал вновь прибывшим, которых было пока совсем немного в их школе. И если у него классная вечеринка с сюрпризом, было бы нелепо просить его остаться. Лиля понимала это прекрасно и часто задумывалась: совсем взрослым стал ее Мати, через четыре года он закончит школу и пойдет в армию. Рассматривая фото, она немного грустила о том забавном малыше, который когда-то называл ее по имени и который вырос, не зная своего отца.

А ее мечта о двух детях так и остались мечтой. Когда-то, в тех, детских переписках, ей желали огромное количество счастья. А что такое счастье? Наверное, тот момент, когда сбываются все мечты. Навряд ли это возможно. Хотя, разве можно назвать ее несчастливой? Рядом совсем взрослый сын, хороший мальчик, с которым они прекрасно ладят и выражение “переходный возраст” для нее всего лишь понятие из толстых книг по педагогике; понятие, которое практически не имеет никакого отношения к ее Матюше.

У нее совершенно замечательные родители. Дедалик – папа и дед, на которого можно положиться и это его “ничего, доча, прорвемся” не раз наполняло ее надеждой, верой и уверенностью и держало на поверхности.

Да, беда с мамой, но не было дня, чтобы Лиля не вспоминала того врача, который дал им толчок к отъезду. И совсем неизвестно, что было бы с ней сейчас в Москве. Переезд не вернул прежнюю маму – легкую фею, одно присутствие которой создавало особую атмосферу дома – атмосферу сказки. Но жаловаться грех. Она стабильна – так оценивают ее состояние врачи, да они и сами видят, что прием препаратов вернул ее к жизни. И пусть будет так и не хуже. Эти слова сказал папа и она была полностью с ним согласна.

А она сама? Если вдуматься, ей фантастически повезло. Да, это везение не пришло на ровном месте – она хорошо помнила, как два года сражалась с ивритом, занимаясь ежедневно далеко за полночь. На каком-то этапе, наверное, через полгода, это сражение плавно перешло в нечто другое. Словно она упорно воевала с бурным течением горной реки, которая вдруг широко и привольно разлилась по равнине, вырвавшись из теснины скалистого ущелья. И она, отчаянно барахтавшаяся в холодной воде, вдруг поплыла – спокойно, уверенно, не затрачивая ненужных усилий. Язык перестал казаться трудным и странным, наоборот – в нем было много логики и четких правил. Язык-конструктор, в котором слова строились по схемам. И вместе с тем – такой мелодичный и совсем несложный для произношения. Она непостижимым образом поймала его интонации и говорила почти без акцента. В этом плане она очень продвинулась на курсе и помнила удивление Эдны, когда ответила на ее вопрос, любимый вопрос местных: “Кама зман ат ба арец?”