Сенька, чуть выступив вперед, широко улыбнулась, как старому другу, и ответила, подстраиваясь на ходу под интонации отца Андрея:

– Господь с вами, батюшка… С вашими изделиями все в полном порядке. Торгуем помаленьку. А привело нас, прости, Господи, обычное любопытство. – И тут же быстро поправилась: – Или не так… Любопытство – чувство суетное и недостойное. Скорее, любознательность. Так будет правильнее…

А я чуть рот не открыла, несколько удивленная такими речами сестрицы. Нет, разумеется, я не думала, что в ее лексиконе только нецензурная брань. Но чтоб так… Что называется, «высоким штилем»… Честно скажу, не ожидала.

А Сенька продолжала разливаться соловьем, как по писанному:

– Сестра моя вот, донесла до меня сведения о том, что в ваших архивах появилась какая-то старинная библиотека, найденная в подвалах монастыря. И что даже над ней уже работают какие-то ученые с благословения самого митрополита. Вот об этом-то мы и хотели поговорить с вами, если, конечно, у вас найдется для нас немного времени. – И она обворожительно, но, разумеется, не выходя за рамки, положенные в таком месте, как это, улыбнулась.

Отец Андрей смотрел на нас с некоторым удивлением, видимо, пытаясь понять, что это на нас накатило. Он даже высказался как-то невнятно на эту тему, пробурчав:

– Похвальная любознательность к истории родного края. – Потом, спохватившись, проговорил поспешно: – Что же это, мы тут стоим! Пойдемте в трапезную, чайком побалуемся. Там все и обсудим… – И сделал приглашающий жест рукой, следовать за ним. Но в его голосе, когда он говорил о нашей «похвальной любознательности», мне послышалось некоторое напряжение. Или нет?

Отец Андрей пошел с Сенькой впереди, мило беседуя о том, о сем. А я чуток приотстала. По вполне себе банальной причине. Камешек в туфлю заскочил и натирал, зараза, ногу. На мою задержку никто внимания не обратил. Зато я обратила внимание на очень напряженную спину благочинного. Будто он подсознательно ожидал сзади удара ножом. Такое напряжение бывает у охотников, лежащих в засаде и ожидающих, когда кабан-секач выскочит прямо на них (не понаслышке об этом говорю). Не знаю, с какого такого перепуга я обратила внимание на подобную мелочь. Тем более, что я была уверена в боевом прошлом отца Андрея. Нет… Все точно катится к диагностированию у меня паранойи! У меня уже монахи стали подозрение вызывать! Глупее и придумать ничего невозможно!! Это мне первая Дуська пыталась мозги прочистить. А вторая Дуська, как нашкодивший кот, «слушала, да ела», как говорится. Несмотря на все громкие возмущения первой Дуськи, решила держать ушки на макушке, монастырь это или не монастырь, и за отцом Андреем понаблюдать повнимательнее. На что Дуська первая только сокрушенно вздохнула, безнадежно отмахнувшись, мол, делай, что хочешь, раз такая умная! Вы только не подумайте, что я стала подозревать священника, и не просто священника, а монаха (!), в каких-то злых (упаси, Боже!) намерениях. Но мне показалось (подчеркиваю, что именно показалось), что отец Андрей, как говорится, в теме. Или, по крайней мере, знает что-то большее, чем просто хочет показать.

Я догнала Сеньку с благочинным уже в коридоре монастыря. Мы вошли в трапезную, обставленную довольно просто. Деревянные столы с лавками возле них, небольшие шкафы по стенам со всякой кухонной утварью, небольшой буфет и столик, на котором стоял обычный электрический самовар. В трапезной, возле шкафов, суетилось двое служек-монахов, расставлявших посуду по местам. Отец Андрей кивнул им головой, не говоря ни слова, и те, на углу большого стола, кинулись накрывать все к чаю. Чаю я не хотела, но и отказываться от проявления гостеприимства сочла некрасивым. Тут еще сестрица глянула на меня строго, мол, не фокусничай. И я, скромной мышкой, уселась на краешек скамейки. Служки нам разлили чай по чашкам, поставили перед нами несколько мисочек со сладостями, медом, какими-то плюшками, и отец Андрей начал нас потчевать, расхваливая мед с собственной пасеки и варенье собственного монастырского особого приготовления. Отдав должное угощениям, Сенька опять завела разговор о найденной библиотеке.

– Отец Андрей, возможно, нам хоть краешком глаза глянуть на это диво-дивное? Согласитесь, не каждый день находят подобные раритеты…

Благочинный посмотрел на нас внимательным и серьезным взором. Видимо, поняв, что мы от него просто так, только лишь попробовав медку, не отстанем, с тяжелым вздохом проговорил:

– Ну что ж… Пойдемте.

Мы прошли все теми же длинными и мрачными коридорами, которыми я уже проходила не так давно (неужели это было только вчера??), затем спустились в самый низ бесконечными лестницами и переходами. Отец Андрей опять поколдовал над замком и отворил дверь. Сенька оглядывалась кругом, чуть ли не разинув рот от восхищения. При этом она охала, ахала и бормотала восторженные комплименты «пчелиному трудолюбию» людей, раскопавших и приведших в порядок «такое великолепие». Отец Андрей поглядывал на сестрицу с легким недоверием в глазах, силясь понять, это она так действительно думает или издевается? Чтобы избавить его от всяческих сомнений, я присоединилась к Сенькиным вздохам-охам, защебетав:

– И вправду, отче… Такой титанический труд вашей братией был проделан…

В глазах благочинного мелькнула легкая тень недоумения и, я бы даже сказала, некоторого разочарования. Надо полагать, до этого момента он почитал нас за умных с сестрой. Ну да ладно… Дурочками побыть иногда очень даже полезно. Дурочек не опасаются. Вдруг и тут пригодится?

Оставив нас одних посреди зала и попросив подождать, наш провожатый отправился искать архивариуса, которым являлся, уже известный мне по прошлому разу, брат Иов. Правда, тогда мне было не до описания невзрачного маленького человечка в длинной черной запыленной рясе, которого я едва и рассмотреть-то успела, загруженная мыслями о книге с известным рисунком. Но, справедливости ради, должна сказать, что хоть внешность его и не была героической или выдающейся, как, например, у отца Андрея, но все же заслуживала особого внимания. Как я уже сказала ранее, вид он имел невзрачный, незаметный, какой-то мышиный, что ли. Маленькое личико с острым носом, кругленькие глазки-бусинки непонятного то ли карего, то ли зеленого цвета, небольшие очки в простенькой оправе времен семидесятых годов, с трудом удерживающиеся на узкой переносице – весь его вид как раз-таки и соответствовал понятию «книжный червь». Брат Иов предстал перед нами, как тот сказочный Сивка-Бурка, ну, я имею в виду, «как лист перед травой», окинул нас внимательным, если не сказать, любопытным взглядом и тихо поздоровался, совсем не «по уставу»:

– Здравствуйте…

Голос у него был тоже тихим, шуршащим, будто кто-то по полу ногами прошаркал в больших, спадающих с ног тапочках. Мы недружно и как-то вразнобой поздоровались с ним. Сенька в некотором недоумении смотрела на «брата», что не осталось незамеченным со стороны отца Андрея. Благочинный усмехнулся в бороду и проговорил своим обворожительным глубоким и, прямо-таки, бархатным голосом:

– Не смотрите, матушка (это он Сеньке), что брат Иов мал, да тих. У него докторская степень в миру была по истории. Умнейший человек, должен вам сказать. Так что никто лучше него вам про эту библиотеку и не расскажет.

«Матушка» (в смысле, Сенька) несколько конфузливо улыбнулась, да и брякнула (другого слова не подберу сразу):

– Другого и не помыслю, отче. Знаю, абы кого к такому серьезному делу вы не приставите. – И, сказав это, почему-то вдруг покраснела. Лично я думаю, от досады на саму себя и на меня заодно, что втравила ее в историю.

От таких речей отец Андрей даже слегка растерялся. И у него во взгляде опять мелькнуло давешнее недоверчивое выражение, а уж не издевается ли над ними моя сестрица. Но тут заговорил брат Иов, который все это время стоял и разглядывал меня, подслеповато щурясь. А потом вдруг радостно разулыбался, что совершенно преобразило его лицо, превратив из неприметного мышонка в озорного мальчишку.

– А я вас сразу узнал! Вы вчера иконы наши получать приезжали и интерес к найденной библиотеке проявляли, правда?

Упираться я не стала, обреченно кивнув головой, промямлила:

– Правда… Это я и была…

Но брат Иов все продолжал радоваться неизвестно чему:

– Вас ведь Евдокия зовут, так? – И тут я не стала с ним спорить, покладисто кивнув головой, мол, истину глаголешь, брат мой. А «мышонок» поправил очечки на переносице, с которой они все время сползали на самый кончик носа, и продолжил со все возрастающим вдохновением: – Очень красивое имя… А вы знаете, что оно означает?…

Но тут отец Андрей прервал его восторженную речь, так и не дав мне услышать, что же означает мое собственное имя. Чуть нахмурившись, видимо, призывая брата своего к порядку, он проговорил:

– Брат Иов, наши гостьи интересуются найденной нами библиотекой. Не мог бы ты рассказать немного, что тебе удалось выяснить при изучении этой во всех отношениях удивительной находки?

Брат Иов растерянно заморгал коротенькими ресничками, глядя на свое начальство, словно он уже и позабыл, что находится не на кафедре, а в монастыре. Потом как-то сразу сник, будто спустился с небес на землю, и несколько покорно и пришибленно закивал головой:

– Конечно, конечно, отче… Только что именно интересует наших гостей? Библиотека-то большая, да не изучена почти совсем. Я ведь только-только начал…

Я было открыла рот, чтобы, не мудрствуя лукаво, сразу, так сказать, в лоб, спросить, а что это за такое «Журавлиное братство» и книга такая с тиснением, которую изучали тут ученые из историко-архивного института? Но тут в зал вбежал запыхавшийся монашек и, подлетев к отцу Андрею, пренебрегая общепринятым правилом не шептаться в присутствии нескольких людей, что-то зашептал ему на ухо. Благочинный монашка выслушал, хмуря брови, и, кивнув головой, сухо проговорил посланцу:

– Хорошо… Ступай…

Монашек поклонился и с прежней скоростью ринулся обратно из подвала. А я подумала, что, если бы они пользовались сотовыми телефонами, не пришлось бы так носиться по лестницам. Но тут же себя отдернула. Со своим уставом…, ну и так далее. А отец Андрей, все еще продолжая хмуриться, обратился к нам:

– Извините меня… Но настоятель срочно требует моего присутствия. Так что, уж не обессудьте, я вас оставлю на попечении брата Иова. Надеюсь, он вам расскажет обо всем, что вас интересует. А у меня дела… – При этом он так взглянул на архивариуса, что у того кровь от лица отхлынула, и он, трудно сглотнув, поклонился поясно и залепетал что-то невнятное, наподобие «как скажешь, отче».

Да… Отец Андрей своим поведением вызывал у меня все больше и больше сомнений и вопросов. Правда, в чем эти самые сомнения заключались и какие это были вопросы, я бы и себе ответить не смогла. Просто сомнения с вопросами, и все тут!

Мы остались втроем в этом огромном гулком зале. И теперь с сестрицей напоминали двух голодных волчиц, окруживших беззащитного барашка. И, кажется, брат Иов чувствовал то же самое, потому что слегка от нас попятился, пока не наткнулся на стул, на который и плюхнулся. Мы присели по сторонам от несчастного архивариуса, и я, чтобы не тратить времени на бесполезные «китайские приседания» и прочие ненужные разговоры, решила взять, как говорится, быка за рога, и сразу приступила к расспросам:

– Брат Иов… А расскажите нам, пожалуйста, что это была за книга такая с интересным теснением на обложке? Ее еще люди из историко-архивного института изучали тут вчера? В ней еще говорилось о каком-то «Журавлином братстве». Нам это очень интересно. Никогда о таком не слышала. – И решила немного добавить «медку», чтобы успокоить, почему-то перепуганного монаха: – Вы ведь тоже ученый и, наверняка, знаете лучше всех эту тему. Тем более, имея такую чудесную библиотеку!

Брат Иов захлопал на нас растерянно коротенькими ресницами, переводя взгляд с меня на сестру и обратно. Во взгляде его явственно читалось: «А бить не будете?» Мы с Сенькой дружно улыбнулись ободряюще и даже чуток зазывно, хоть здесь это было и не положено. Брат Иов заерзал на стуле, стянул с носа очки и начал их усиленно протирать. Мы терпеливо ждали. Затем он как-то настороженно огляделся по сторонам, словно хотел убедиться, что его никто не подслушивает. А я мысленно благословила настоятеля Феофила, а заодно и того заполошного монашка, что увел от нас отца Андрея. Мне, почему-то, показалось, что в его присутствии мы бы из архивариуса и слова не вытянули про это братство.

Водрузив на нос идеально чистые очки, Иов слегка прокашлялся и тихо заговорил своим шаркающим голосом:

– Ну… Журавлиное братство, насколько я сумел понять из документов, это была очень древняя, еще дохристианская община, наподобие ордена. Общество было настолько тайным, что о нем не было известно даже правящим кругам того времени. Люди в него отбирались из самых знатных, можно сказать, самых древних арийских родов. Волхвы обучали их специальному бою, как сейчас говорят, бесконтактному. Также изучались врачевание, различные способы волховства, точнее, той его части, которая была посвящена защитным и боевым заклятиям. Для этого их, забрав от семей еще в отроческом возрасте, тренировали в тайных обителях, о местонахождении которых знали только волхвы самого высочайшего уровня и мастерства. В задачу этого братства входила защита тайных знаний в виде библиотек и самих волхвов как носителей этих самых учений. В военных действиях это братство принимало участие только в самых крайних, так сказать, безнадежных случаях, когда исход битвы был уже предрешен. И представьте себе, в самые безнадежные моменты наши войска вдруг, внезапно, к изумлению врагов, одерживали победу. Но подобные случаи были довольно редкими, так как численность самого братства была не особо велика, и их старались беречь ради каких-то судьбоносных моментов в нашей истории. Насколько я понял, они давали строжайший обет хранить эти тайны даже ценой собственной жизни. К тому же братство за многие века сумело накопить несметные сокровища, которые не имели права трогать до того времени, когда наступит ЧАС. Но что это за час, я пока разобрать не сумел, так же, как и до конца не понял, в чем именно были выражены это самое сокровище. То ли это были какие-то сакральные знания, хранимые тысячелетиями, то ли какое-то тайное оружие, неведомое до сих пор нашей цивилизации, а может быть и что-то более материальное. Хотя я склоняюсь к первому варианту. На мой взгляд, было бы как-то глупо хранить золото столько веков и отдавать за него жизнь. Древние вообще золото никогда не почитали за ценность, считая ценностью именно что знания. – И он продекламировал нараспев тихим шепотом: – «И заповедаю я вам хранить тайну сию до времени, когда наступит положенный час, дабы послужили они на пользу земли нашей и потомкам нашим…» – Он смущенно улыбнулся, явив нам в очередной раз образ озорного мальчишки, и проговорил, словно поэт, который прочел первым слушателям часть своего драгоценного творения: – Вы, конечно, понимаете, что это мой, так сказать, вольный перевод с древнего языка. Над этим еще предстоит работать. Но я уже нашел ключ к этим древним письменам. И надеюсь, что расшифровка рукописей пойдет быстрее. Хотя… – Он вдруг замолчал и испуганно глянул на нас, словно сболтнул что-то лишнее, чего нам знать не полагалось. А потом заговорил поспешно и как-то умоляюще: – Только я вас очень прошу, не говорите благочинному, что я… так подробно вам все рассказал. (А я про себя с усмешкой подумала: сиречь – проболтался.) Эта информация пока закрыта. И, насколько я понимаю, не будет обнародована… – И он опять, сдернув очки с острого носа, принялся протирать и так, уже чистые стекла.

Мы с Сенькой со всей искренностью, на какую только были способны в данный момент, приложив для убедительности обе руки к груди, клятвенно стали заверять его, что мы – могила. Поняв некоторую двусмысленность слова «могила» в данном контексте, быстро поправились, уверяя перепуганного монаха, что ни боже мой, ни в коем разе, и вообще, ни-ни! Брат Иов только начал немного успокаиваться, как сестрица возьми, да и спроси:

– Брат Иов, а как же ваша секретность вяжется с тем, что тут из историко-архивного института люди работали с этой книгой?

Архивариус сокрушенно вздохнул и проговорил с легкой тенью досады:

– Не знаю, откуда взялись эти люди… Говорят, с благословения самого митрополита. Но я думаю, что он допустил большую оплошность, пустив в наши хранилища посторонних людей… – Он, словно споткнувшись, опять испуганно заморгал своими коротенькими ресницами и поспешно затараторил: – Но кто я такой, чтобы обсуждать или давать оценку святейшим отцам церкви нашей. – И добавил уже более спокойно, почти обыденно: – Простите… У меня еще плохо получается изжить в себе ученого. Да, что там, греха таить. Я ведь, несмотря на монашеский постриг, так и остался в большей степени ученым, чем монахом. Думаю, и пострига-то я удостоился только потому, что нужно было кому-то разбираться со всем этим хозяйством… – Он обвел любовным взглядом обширные книжные полки. – Но знаете, я не жалею. Здесь для любого изыскателя открывается целый мир, доселе неведомый никому… – И он вдруг мечтательно улыбнулся, словно сбылась его самая сокровенная мечта.

Я, было, так сказать, под шумок, пока брат Иов пребывал в таком расслабленном, склонном к разговорам состоянии, хотела задать еще вопрос по поводу этого загадочного братства, который мог бы приблизить меня к тайне ключа. Но тут опять влезла Сенька (вот же, неугомонная!):

– А скажите, как все это… – Она тоже, как совсем недавно брат Иов, обвела взглядом книжные полки, – ну, я имею в виду, волховство всякое и информация о нем, как это согласуется с нашей христианской церковью, которая, насколько я знаю, почитает подобные вещи за ересь, если не сказать, за грех?

Ох ты, Господи!!! Куда же это тебя понесло, родная?! Я чуть от досады не плюнула, приготовившись, что брат Иов, если нас и не выгонит тут же, то сам сбежит от подобных вопросов. Но, видимо, наши разговоры и впрямь разбудили в нем ученого, потому что он с мудрой и слегка насмешливой улыбкой ответил:

– Вы же не думаете, что в хранилищах Ватикана хранятся только те документы, которые относятся к католической вере? Все это – наша история. И если мы хотим понять, что нас ждет в будущем, мы должны как можно лучше понять и изучить наше прошлое…

А я подумала, что очень ошиблась в своей первой оценке этого маленького, похожего на незаметного мышонка человечка. В нем сейчас чувствовалась та самая сила духа, коей всегда был славен наш народ. Он даже как-то вырос в моих глазах, став похожим не на бестолкового, запуганного грызуна, к чьему семейству я отнесла его поначалу, а на мудрого, очень уставшего и старого ворона.

Мы немного помолчали, каждый обдумывая свое. И я, наконец, решила задать ему вопрос, который смог бы нас приблизить к разгадке ключа. Я уже, было, открыла рот, собираясь спросить, как взгляд архивариуса стремительно переместился мне за спину, и я услышала глубокий голос отца Андрея:

– Ну что, матушки мои… Удовлетворили ли вы ту жажду знаний, которая привела вас в нашу обитель?

Брат Иов так посмотрел на нас, что мы, не раздумывая, чуть ли не хором с сестрицей, стали благодарить благочинного за возможность прикоснуться к знаниям и бла, бла, бла… Взгляд отца Андрея был строг и проницателен, но «голубые глаза» нас с Сенькой выручили. Честнее и безмятежнее взглядов даже представить себе было невозможно. Кажется, они вполне успокоили вопрошающего, хотя напряжение, запрятанное в самой глубине его глаз, никуда не делось. Весьма в вежливой форме он нам намекнул, что пора бы и честь знать, что, мол, устав в монастыре предусматривает свое жесткое расписание, и дабы не нарушать его, нам следует удалиться. Мы, поблагодарив брата Иова за потраченное время, посеменили за благочинным к выходу. Оглядываться я не стала, чтобы не вызывать ненужных подозрений, но затылком чувствовала, как брат Иов смотрит нам вслед с немой просьбой во взгляде.