Прибежав домой и не включая свет, я уселась под окном (квартира, слава тебе, Господи, была на первом этаже) в ожидании, когда Юрик «стукнет». От окна оторвалась только два раза. Первый, когда метнулась на кухню включить чайник, а второй, когда налила себе чаю, так как в горле, не иначе как от волнения, все пересохло, словно я трое суток блуждала по пустыне без капли воды. Слава Богу, ждать пришлось не очень долго, иначе меня бы точно кондрашка дернула. Юрик и в самом деле, протиснувшись, словно индеец в дозоре, между зарослями сирени, росших под самым окном, тихонько стукнул по стеклу. Хоть я и ждала этого самого «стукнет», но переполошилась так, будто над самым ухом услышала выстрел. Сразу же распахнула окно и, свесившись вниз, зашептала:

– Юрик, это ты?

Друг выплыл из темноты, словно привидение, и недовольно проворчал:

– Я, я… А ты что, кого-то другого ждала? А ну, подвинься, дай человеку пролезть…

И в самом деле, уцепившись за край подоконника, он, несмотря на свою внушительную комплекцию и майорское звание, довольно ловко подтянулся на руках и, перекинув сначала одну ногу, потом другую, оказался весь целиком в моей квартире. Отряхнулся, словно пес, который только что вылез из воды, и, закрыв окно, посмотрел на меня, словно я предала вместе с нашей дружбой заодно и Родину. Честно говоря, мне все это театральное представление уже порядком поднадоело, если не сказать хуже, поэтому, не особо церемонясь, я возмущенно прошипела:

– Объясни мне, наконец, что это за цирк?! Ты со времен раннего детства по окнам не лазал! Что случилось-то? Объясняй немедленно, а то у меня инфаркт вместе с инсультом заодно сейчас случится!

Юрик на меня глянул так, словно я мимоходом свернула голову его любимому плюшевому мишке. Вздохнул и протянул обиженно:

– Да… – Покачал головой и буркнул: – Вот так ты встречаешь друга, который для тебя рискует не только своей карьерой, но и головой…

Мне стало стыдно. И, в самом деле, чего это я? Ведь не ради забавы он по окнам лазает, в конце-то концов! К тому же, Юрик мало напоминал мне романтического рыцаря, да и я не была его прекрасной дамой. Если он и совершил подобное действо, то, уж точно, не ради забавы. И, наверняка, сам все скоро мне объяснит. Сдержаннее нужно быть, душечка, сдержаннее… И держать свои эмоции при себе. Пристыженная сама собой, я состроила повинную рожицу и проблеяла:

– Ну, прости, Юрик… День сегодня как-то не задался. Столько всего навалилось. Вот нервы и сдали. – И, несколько заискивающе, спросила: – Чаю хочешь? Правда, к чаю у меня только банка варенья в холодильнике. А из еды – есть плавленый сырок с просроченной датой годности. – И добавила, оправдываясь перед другом за такое скудное угощение: – С этими делами совсем хозяйство забросила. Так как насчет чая с вареньем?

Я прекрасно знала, на какую «педальку» нужно было давить, чтобы смягчить раздраженное состояние друга, вызванное, к тому же, мною, так сказать, собственноручно. Юрик обожал всякие сладости, и варенье в том числе. Друг взглянул на меня испытывающе, не валяю ли я дурака, и не издеваюсь ли я над ним. Но вид я имела самый что ни на есть покаянный и весьма кроткий. В общем, овца овцой. Тяжело вздохнув, махнул рукой:

– Ладно, тащи чаю с вареньем… – Я метнулась к кухне, а он вслед мне прошипел: – Свет не включай…!

Пока я доставала из холодильника варенье и готовила для своего ночного гостя чай, мысли кружились в панике, словно зайцы, которых по кругу гоняли гончие. Что же это такое творится, люди добрые, соседи честные?! Майор ФСБ влезает ко мне через окно и свет не велит включать при этом?! Что, и вправду, небо пало что ли?! Но тут же призвала себя к порядку. Так… Успокаиваемся. Сейчас Юрик чайку хлебанет, и все мне обстоятельно расскажет и объяснит.

Я приволокла небольшой поднос в комнату. Из-за отсутствия света в моей квартире, слава Богу, проблем не было. Я имею в виду, кромешной темноты. Так как на улице горели фонари, и их свет проникал в комнату через прозрачный тюль, висевший на окне. Так что лоб о дверной косяк мне разбить не грозило. Съев несколько ложек варенья и запив все это счастье чаем, Юрик с каким-то облегчением выдохнул. Потом, словно вспомнив, почему он у меня и каким способом ему пришлось проникнуть в мою квартиру, опять посуровел и сердито спросил:

– Ну и куда ты опять вляпалась?

Я попыталась отнекаться, сделав изумленное лицо и, для убежденности образа, пару раз хлопнула ресницами. Не помогло. Юрик, по-прежнему, смотрел на меня сурово и ждал ответа. Тогда я заблеяла:

– Я же тебе все рассказала… Никуда я не вляпывалась! – Глянув мельком на друга, проверяя его реакцию, затянула гнусавым голосом, как нищий на паперти: – Я уже тебе говорила… В магазин приходил Сташевский…

Юрик сердито отмахнулся.

– Слышали… Давай, что-нибудь новенькое… – А потом, либо просто плюнув, либо позабыв про конспирацию, как рявкнет: – Ты в курсе, что за тобой следят??!!! Тебя вели от самого магазина и до дома!!! И, наверняка, кто-нибудь в твоем дворе сейчас сидит! Ты что, думаешь, лазать по окнам к подругам – это у меня хобби такое?! Я, между прочим, сейчас погонами рискую! Последний раз тебя спрашиваю: куда встряла!?

Я, немного отодвинувшись от него на безопасное расстояние (на всякий случай, мало ли…), отгородилась от него стеной нарочитой обиды. Надула губы и упрямо пробурчала:

– Никуда я не вляпалась… Знать ничего не знаю! Вот, хоть режь меня!!

Юрик, прищурившись, побуравил меня немного огненным взглядом. Поняв, что так он от меня ничего не добьется, заговорил уже нормальным, почти человеческим голосом:

– Тогда, выходит, ты вляпалась, но пока еще сама об этом не в курсе.

Я обреченно пожала плечами, мол, может быть и такое. Он посидел еще немного в позе Роденовского «Мыслителя», а потом заговорил чуть обиженным тоном:

– Ну, смотри, Дуська… Не хочешь говорить – твое дело. Но лапшу мне на уши вешать не вздумай. Мое дело – тебя предупредить. Что это за публика за тобой ходит, я пока не знаю. И пробить не могу без дополнительной информации. А шел я тебя предупредить вот о чем: держись от Сташевского как можно дальше. Будет настаивать на встрече – отказывайся. Придумай… ну, я не знаю что! Хоть в больничку ложись! Только, держись подальше! Ты поняла меня?!

Я усмехнулась, скинув с себя личину обиженной овечки.

– Юрик, только уж и ты мне лапшу на уши не вешай. То, что от этого типа нужно держаться подальше, я и без твоих предупреждений поняла, как только увидела его у нас в магазине. А уж когда ты про него рассказал, и вовсе страшненько стало. Только, не говори мне, что ты, товарищ майор, через окно ко мне лез, чтобы еще раз об этом сказать. Так что случилось?

Друг зыркнул на меня подозрительно-проницательно, как моя бабуля говаривала «словно рублем одарил», и заговорил тихо:

– Я сейчас здесь, потому что мы с тобой друзья. И потому что для тебя, как и для меня, это – не пустой звук. Между прочим, я сейчас, в полном смысле этого слова, погонами рискую… – Сбился он опять с патетики на обиду.

Я не дала ему «допеть» и не очень вежливо поторопила:

– Друг ты мой дорогой… Я очень ценю наши отношения и обязательно тебе при случае выхлопочу какой-нибудь орден за самоотверженность. Но давай-ка ближе к делу, пока меня, и вправду, кондратий не хватил!

Но ближе к делу Юрик никак не хотел, упершись, как тот осел или баран, это кому как больше нравится, и продолжал в одну дуду тему «как все страшно» и «какой я молодец». Я уж было совсем собралась рассвирепеть, но тут поняла: он сам боялся того, что хотел мне сказать! Ох ты, Господи…! Что же это такое ужасно-невероятное, что майор ФСБ сам от страха трясется?! Правда, справедливости ради, нужно было сказать, что трясся-то он не за себя, а за меня. Поэтому и запугивал до самой крайности, чтобы я, значит, прониклась по максимуму. И я заговорила, стараясь быть как можно убедительнее:

– Слушай… Я действительно отношусь к этой ситуации очень серьезно. И обещаю тебе, что буду соблюдать все меры безопасности, какие только возможно… – И тут же поспешно прибавила: – Разумеется, в разумных пределах. Только ты уже говори поскорее, что случилось. Иначе… – Я грозно нахмурилась: – Юрик, ты меня знаешь… Если я взорвусь, то всем будет плохо. Так что, не тяни уже, говори…!

Мой майор повздыхал, повздыхал, да и начал:

– Ну, в общем… Помнишь, когда мы у Малюты встречались, а перед этим ты мне позвонила и про Сташевского спрашивала? Короче, я информацию освежил. И это в нашей конторе не осталось незамеченным. Не то чтобы в этом было что-то предосудительное… – Опять он завел волынку, – но мне намекнули, что мой интерес может быть опасен. Короче, мне прямо сказали, что не моего ума дело. А сегодня ближе к вечеру ко мне пришел один товарищ и под огромным секретом рассказал: дескать, ходит такой непроверенный слух, что там, – он закатил глаза под лоб, пытаясь донести до меня информацию об этом загадочном «там», – кое-кого Сташевский перестал устраивать. У них там свои какие-то «терки». Сдать его правосудию не позволят, так как он слишком много знает. Поэтому решили действовать короче и эффективнее. – И Юрик посмотрел на меня многозначительно. Хотя мне и без его взглядов стало ясно, что это за метод такой «эффективный». А мой друг, поняв по выражению моей вытянутой физиономии, что до меня дошло, что он хотел сказать, продолжил еще тише: – В общем, говорят (я подчеркиваю, что информация непроверенная, на уровне слухов, не более того), что к нам на «гастроли» должен явиться киллер. Да не обычный, а из высокооплачиваемых, к чьей помощи прибегают только в самых трудных и, можно сказать, безнадежных случаях. Если Сташевского просто застрелят, то поднимется такой шум, который дойдет до самых высот. И тогда тут такое может начаться… Полетят не только звезды с погон, а и головы. Так что, Сташевский должен умереть, так сказать «своей смертью». Ну, скажем, под машину попадет случайно, или в реке утонет, ногу судорогой сведет, ну или еще что, в таком же роде. В общем, ты меня поняла. – Я торопливо кивнула, мол, так точно, поняла. Удовлетворенный моим притихшим, если не сказать, пришибленным состоянием, Юрик, довольно хмыкнув, закончил: – В общем, все очень и очень серьезно.

Мы посидели немного в молчании. Юрик ждал моей реакции, а я старательно переваривала его информацию. Потом, помотав головой, будто избавляясь от дурацких мыслей, я с легким недоумением проговорила:

– То, что все очень серьезно, я поняла еще тогда, когда увидела тебя, лезущего в мое окно. Понятно, что киллер такого высокого ранга – серьезней может быть только директор в моей школе, когда он собирался отчислить меня за плохое поведение. Но объясни ты мне, дуре, вот что: а мне-то чего опасаться? Ведь киллер, если, конечно, твоя информация верна, едет убивать не меня, а Сташевского, так? А я тогда при чем? Или ты думаешь, что я, как честный гражданин, побегу предупреждать Сташевского о грозящей ему опасности?