Зулумбийское Величество

Семён проснулся к полудню и тотчас пожалел, что вообще открыл глаза. Голова не просто болела – разламывалась на части, как очищенный от кожуры новогодний мандарин. И подправить её было нечем, голяк полный. Даже растирка от бронхита выпита. Он поворочался и попытался уснуть снова, зная по опыту, что тяжёлые времена лучше провести в анабиозе. А там, глядишь, завалится кто-нибудь в гости, и можно будет разжиться табаком, а если повезёт, то и хавки перепадёт. Но сон не шёл, а в животе урчало всё сильнее. Семён откинул одеяло и выбрался из кровати. В голые ноги вцепился холод, забрался под майку и лизнул спину. Семён торопливо натянул джинсы, впрыгнул в тапки и по привычке поскакал к холодильнику.

Увы, холодильник – не скатерть-самобранка, как был пуст, так и остался. Только внизу в ящике для овощей перекатывались две сморщенные картофелины. Что, впрочем, не так уж и мало, если подойти к вопросу рационально – добавить что-нибудь, например, котлету или сала. Сала хорошо бы… Обжарить, снять шкварки и потомить в жире мелко нарезанную картошечку, посолить погуще… Семён вздохнул и тоскливо подвигал ящик вперед-назад, дрын-трын – насмешливо пророкотали картофелины. Может, у соседки лука стрельнуть? Дрын-трын. Нет, не получится. У неё теперь даже вилки под замок спрятаны. Конечно, замок до смешного примитивный – ключ Семён подобрал, как нефиг делать, но вредная старуха, в свою очередь, повадилась в кухонных шкафчиках только отраву для тараканов держать. Дрын-трын, дрын-трын. Старая перечница! И чуть что – вызывает участкового. Даже если всего лишь налить из её кастрюли тарелку супа. Впрочем, по этому поводу давно не вызывала. Она теперь свои кастрюли охраняет, как страус гнездо. Ближе, чем на три шага лучше не приближаться. Ну, и ладно. На соседке свет клином не сошёлся. Вариантов куча: взять денег в долг, настрелять мелочи у метро, поесть творожных сырков в универсаме или пойти в лес, грибов пособирать. Правда, в долг ему уже давно не дают, знают, что не вернёт. Мелочь стрелять – малоэффективно, народ нынче неохотно раскошеливается. А в универсаме за ним сразу охранник пристраивается. Остаются грибы. Не так уж и плохо. И что может быть лучше картошки с грибами? Только грибы без картошки!

Семён быстро собрался: взял все, какие были, полиэтиленовые пакеты, сунул в карман нож и вышел из дому. День был под стать настроению – паршивый. Грязно-серый, словно акварель нищего художника, вынужденного за неимением красок рисовать водой для ополаскивания кисточек. Мелкий дождик, мокрый асфальт, облетевшие деревья и унылые многоэтажки. Даже дорогу перебежала какая-то неопределённая серо-полосатая кошка. Хорошо ещё электричку долго ждать не пришлось. Семён уселся у окна и решил отдаться судьбе – где контролёры высадят, там и выйти. Высадили его на безлюдной платформе «67-й километр». Электричка с шипением закрыла двери и угрохотала прочь, превратившись в точку в конце железнодорожного полотна. Семён спрыгнул с платформы, прохрустел гравием и вошёл в лес.

Под ногами мялся ковёр из сосновых иголок, и выступали из земли узловатые корни. Мокрая трава обвивалась вокруг ног. При каждом порыве ветра с деревьев обрушивался на голову холодный душ и сползал за шиворот бодрящими каплями. Пахло опавшей листвой, и маслянисто блестели голые ветки. Семён вымок, продрог, изголодался и был зол, как чёрт. За два часа шатаний по лесу он даже поганок не нашёл. Только один раз встретился возле тропинки ярко-красный мухомор. Под ногами захлюпало, и следы начали заполняться ржавой водицей. Болото. Дальше идти бессмысленно. Семён осмотрелся. Ещё пару часов и стемнеет, нужно поворачивать обратно. На кочке среди седого мха краснели клюквенные бусины. Семён набрал горсть и бросил в рот. Клюква лопнула на зубах и наполнила рот кисло-терпким соком. Семён сожмурился, крякнул и нагнулся набрать ещё. Из-под руки неожиданно выпрыгнула громадная чёрная жаба. Она тяжело плюхнулась на мох, перевела дух и, натужно вытягивая задние лапы, пошла прочь в заросли осоки. Но уйти не успела, Семён цапнул её поперёк толстого туловища и поднял, рассматривая. Таких жаб он ещё не видел. Угольно-чёрная, с жёлтыми крапинками на спине и уродливой квадратной головой. Жаба завозилась в руках, пытаясь освободиться, и ощутимо царапнула руку. Семён чертыхнулся, но добычи не выпустил, перевернул её на спину. Раздутое ярко-жёлтое брюхо напоминало наполненный водой презерватив и оканчивалось крохотным анальным отверстием. Жёлтой оказалась и внутренняя сторона толстых ляжек. Жаба словно застеснялась бесцеремонного осмотра, подтянула ноги к животу и задрыгалась совсем остервенело. Семён покачал её на ладони, прикидывая примерный вес. Граммов на шестьсот потянет. Интересно, можно ли её есть? Французы едят. Лягушек, правда, но какая разница. А папуасы точно жаб в пищу употребляют. Водится у них в Папуасии мясная жаба Ага. Эта, конечно, не Ага, ну и какая разница. Лишь бы неядовитая была. Да хоть бы и ядовитая! Мелкие чёрные поганки тоже ядовитыми считаются, а как торкают! И галлюциногенные жабы где-то в тропиках живут, аборигены им спины лижут. А вдруг и эта галлюциногенная? Семён совсем разволновался, прикинув, насколько эта жаба может оказаться ценной находкой. Он снова перевернул её спиной кверху и поднёс к носу. Пахла она мерзко. При ближайшем рассмотрении оказалось, что вся спина у неё покрыта мелкими бородавками и тонким слоем слизи. Жаба, в свою очередь, испуганно выпучила глаза, судорожно сглотнула, дёрнулась и выдавила на ладонь каплю мутной жидкости. Семён содрогнулся от отвращения и чуть не бросил её на землю, но, спохватившись, сделал над собой усилие и лизнул. От души, проведя языком от суженного в треугольник основания спины до крепкой шеи.

* * *

– Всё-таки галлюциногенная и мгновенного действия, – обрадовался Семён, глядя, как прямо на глазах изменяется реальность. В голове поплыло, а жаба в его руках вдруг вспучилась и начала так стремительно наливаться тяжестью, что он не удержал её и выронил на мох. Она тяжело шлёпнулась на спину и изогнулась в судороге, продолжая расти. Семён обалдело смотрел, как разворачивается её пупырчатый живот, воронкой стягивается на нём пупок и выше, из двух больших бородавок, вздуваются женские груди с широкими коричневыми сосками. Устье внизу живота закурчавилось жёстким чёрным волосом, судорожно выпрямились ноги, когтистые лапы оформились в широкую человеческую стопу со скрюченными от боли короткими пальцами.

– Нет, пожалуй, не галлюциногенная, а чего похуже, – с тихим ужасом подумал Семён, заворожённо глядя, как короткие передние лапки жабы вытянулись в руки и заскребли землю, срывая ногтями мох. Шея с хрустом потянулась в длину. Голова распухла, словно её надули, как воздушный шар. Из двух еле видных дырочек вскочил широкий нос с резко очерченными ноздрями. Глаза опушились густыми ресницами. Рот вывернулся пухлыми губами. На голове пробились нити волос и разметались по земле. Семён не успел опомниться, как вместо жабы у него под ногами оказалась темнокожая голая баба.

Баба тяжело села, посмотрела на Семёна снизу вверх преданным собачьим взглядом, подползла на четвереньках, обвила руками его колени и поцеловала сырые от шатаний по лесу кроссовки.

– Ты ещё кто? – выдавил из себя Семён.

– Принцесса Зягура, о мой господин! Много-много полных лун пробыла я жабой, пока ты не вернул мне человеческий облик. И теперь я твоя навеки.

Этого ещё не хватало, – испугался Семён и попытался высвободить ноги из её объятий, но баба держалась крепко – не оторвать.

– Ну, ладно. Принцесса так принцесса. Ты бы встала с земли-то, простудишься…

Она радостно вскочила и поклонилась в пояс:

– Ты так заботлив, мой господин! Я буду служить тебе верой и правдой.

Ростом она оказалась невелика, чуть Семёну до плеча доставала, но была туго сбитая, крепкая, и потому казалась выше. Семён посмотрел на её груди, с баскетбольный мяч каждая, скользнул взглядом по полным бёдрам и смущённо отвёл глаза. Зягура перехватила его взгляд, ещё раз поклонилась, «щаскнула» и нырнула в кусты.

«Надо делать ноги!» – решил Семён и рванул прочь. Но не успел он и пятисот метров пробежать, как Зягура в юбке из папоротника выскочила на дорогу и побежала рядом, причитая на ходу:

– Мы спешим, мой господин? Вы можете не ждать меня, я могу быстро и долго бежать. А если отстану, чтобы справить нужду, найду вас по запаху следов.

«Ну, совсем крантец мне, – затосковал Семён. – Даже по следу найдёт, как собака». И поддал ходу. Зягура без усилий тоже увеличила скорость и бежала рядом, ловко перескакивая через корни и отклоняя ветки. Так они домчались до платформы, взбежали по ступенькам и остановились. Дальше бежать было некуда. Семён похолодел от мысли, что совсем скоро подойдёт электричка и ему придётся сесть в вагон с этой голой идиоткой. Да и ладно бы в вагон. Она же, поди, и домой за ним придёт. По запаху следов. Это ему совсем не понравилось, и он предпринял ещё одну попытку:

– Знаешь, я готов подарить тебе свободу. Теперь ты вольный человек и можешь идти, куда хочешь.

– В таком случае, я хочу пойти с тобой, мой господин! – обрадовалась Зягура. – Я могу оказаться тебе полезной. Умею вылечивать малярию и кишечные расстройства, отваживать злых духов и охотиться на антилоп. Могу найти для тебя сокровище, и ты станешь богатым и счастливым.

– Сокровище? – с сарказмом переспросил Семён. – А сейчас можешь? А то нам доехать до города не на что.

Зягура жёлчи не заметила.

– Могу! – радостно вскинулась она, соскочила с платформы и ломанула в лес. Только кусты закачались и затрещали сухие ветки.

Семён прикинул: или правда сокровище найдёт, или, бог даст, в лесу заблудится, или к электричке вернуться не успеет – в любом случае хорошо.

Вскоре провода залязгали и вдалеке показалась тёмная точка приближающейся электрички. Зягуры всё ещё не было, и Семён, затаив дыхание, сжал кулаки на удачу – пусть бы не успела! И только когда вскочил в вагон и двери закрылись, вздохнул с облегчением.

Проплыла мимо табличка с надписью «67-й километр», за окном, балетно поворачиваясь, побежали в противоположную сторону мокрые ёлки, на стекло длинными росчерками косо ложились дождевые капли. В вагоне горел свет, и дремали утомлённые дачники, подтянув к ногам корзины и рюкзаки с овощами. Свободных мест было немало, но Семён вдруг понял, что войти в вагон и сесть на скамейку рядом с людьми не сможет. Вдруг стало страшно, что каждый пассажир, заглянувший в его глаза, прочтёт в них полную историю совершённой подлости. И оправдаться Семёну будет нечем. Он представил себе, как Зягура мечется по пустому перрону, ловит в воздухе его запах, а вокруг сгущается вечер. А потом, когда она поймёт, что брошена, спрыгнет на пути и пойдёт в сторону города. Или не пойдёт. Будет сидеть на платформе и встречать все проходящие мимо электрички полным надежды взглядом. Семёну совсем стало дурно – хоть выпрыгивай на ходу и обратно иди. «Сойду на следующей остановке и вернусь. Может, найду», – решил он.

Дверь, ведущая в соседний вагон, с лязганьем открылась, пропуская в тамбур двух дюжих тёток с повязками на рукавах. Следом показалась Зягура, одетая в мешковатый оранжевый жилет поверх всё той же папоротниковой юбки. Она радостно вскрикнула и кинулась к Семёну.

– Вот он! Я с ним еду!

– Ну, Слава Богу, – заулыбались контролёры. – Получай, парень, свою невесту. Билеты-то у вас есть? Нету? Ну, неважно. Девчонка твоя рассказала, в какую переделку вы попали. Повезло ещё, что всё хорошо закончилось. А ты, парень, с виду и не скажешь, что такой героический. Ну, бывай, Зяма! Жилетку себе оставь, нам ещё выдадут.

– Ты чего им наговорила, – спросил обалдевший Семён, когда тётки прошли в вагон и начали шерстить пассажиров.

– Почти правду. Что ты меня от смерти спас, – она замялась и сменила тему. – А я тебе сокровище нашла! Вот, глянь, – Зягура достала из-за пазухи пучок грязных корешков. – Это корень зулу! Самое ценное в нашем государстве. У кого есть хотя бы один корень зулу, тот не работает и живёт в хижине из баобаба. А два корня есть только у короля. У тебя теперь много корней зулу, как пальцев на двух руках и одной ноге. Ты – самый богатый человек, который встречался мне в жизни!

Семён покрутил корни в руках. Вот ведь ирония судьбы! Самый богатый человек, а едет на халяву в электричке и умирает с голоду. И хижина из баобаба ему даром не нужна, и от корней этих в его мире проку мало. Зягура радостно смотрела на него снизу вверх, только хвостом не виляла, по причине его отсутствия. И разочаровывать её не хотелось.

– Ладно, – вздохнул Семён. – Ты замёрзла, наверное. Бегаешь полуголая. На вот, свитер мой надень. Он длинный, тебе как раз до колен. Как платье будет.

Зягура натянула свитер и радостно улыбнулась.

– Ты очень добрый. Самый добрый человек, который встречался мне в моей жизни. А теперь ещё и богатый. Возьми меня в жёны. Я тебе хорошей женой буду. И титул мой унаследуешь.

– Какой ещё титул, – загрустил Семён. Если и титул, как это богатство, никчемушный, так на фиг надо.

– Станешь королём Зулумбии! И все-все будут обращаться к тебе «Ваше Зулумбийское Величество», будут стоять в твоём присутствии и почтительно обходить твою тень на дороге.

«Липовый титул», – приуныл Семён и уставился в окно.

Уже совсем стемнело, и выкатилась на темно-синее небо жёлтая луна. Проплывали мимо силуэты деревьев, и бежали вдоль полотна, ломаясь, квадраты освещённых окон. Проскочили с грохотом мост над рекой, блеснула под луной вода, показались домишки с треугольными крышами. Там сейчас уютно и тепло, там пьют вечерний чай и расстилают кровати.

– А ещё у тебя будет самая сухая хижина и много жён. А подданные будут приносить тебе самые крупные орехи и самые спелые плоды, – продолжала щебетать Зягура.

Электричка въехала в город. Домишки сменились гигантскими сотами многоэтажек. Вдоль железной дороги растянулось шоссе, и побежали по нему лупоглазые автомобили. А Зягура всё расписывала прелести королевской жизни.

– Каждый житель Зулумбии станет твоим добровольным рабом и предоставит тебе право первого куска мяса.

При слове «мясо» желудок Семёна уныло сжался.

– Это как – «право первого куска»?

– Охотники будут приносить тебе пойманную дичь и просить разрешения её съесть. А ты сперва отрежешь себе лучший кусок и выберешь самые сладкие мозговые кости. А если что-то останется, отдашь им.