Достаю из кармана лист бумаги, снимаю с ворота прицепленную булавку и протягиваю друзьям. Все вымученно на них смотрят, не решаясь первыми протянуть руку. Пришлось показывать пример. Вздрогнув больше от волнения, чем от боли, выдавливаю каплю крови на листок. Через минуту Юрка вымучивает свою каплю. На листе уже два ржавых круга. Колька попытался расковырять заживающую ранку, но сделал только хуже – и крови не выступило ни капли, и боль себе причинил. Потом решился, кольнул, ойкнув, и на листе появилась третья «клятвенная подпись». Очередь за Панасом. Он как-то заскулил и жалобно вопросил:

– Ребята, а можно я дома.

– Нет! – сурово отрезал Юрка.

– А завтра!

– Хорошо, завтра. Но если нет, ты уволен.

На следующий день, после уроков, мы снова собрались в лес. Панас, как угорелый, носился по двору. Девчонки, сидящие на скамейке, удивленно поглядывали на него, изредка покручивая пальцами у виска. Мол, что с дурачка возьмешь!

– Саша, иди домой! – крикнула с порога подъезда его мать, полная, не высокая, крикливая и вредная, по нашим понятиям, тётка. Панас не обратил на неё ни малейшего внимания. – Я к стенке, что ли обращаюсь?

– Ну, мам?! – вопросительно заканючил Сашка, начиная отступление в сторону леса.

– Никаких мам! Домой, я сказала!

Пацан даже не подумал послушаться.

– Ах, ты шельма! Думаешь, я за тобой бегать буду! – мелкой трусцой она побежала за улепетывающим сыном. Зрелище было презабавное. Давясь от хохота, мы с Колькой следуем за ними на порядочном расстоянии. Не заметили, как вбежали в подлесок за домом. Вдруг Панасенко-мать резко остановилась и обернулась. Увидев её раскрасневшееся от гнева лицо, мы несколько трухнули.

– Эй, хлопчик, а ну-ка иди до мене, – сделав приглашающий жест пальчиком, обратилась она ко мне.

– Это зачем?

– Не прикидывайся идиотом, хулиган ты эдакий!

– А разве я виноват, что Ваш сын от Вас бегает?

– Не переживай, за это ему дома влетит! Ты вот скажи, подлюка, что вы его вчера заставляли делать?

– Ничего, – вмешался Колька.

– А ты молчи, с тобой пока не разговаривают, – резко отрезала разгневанная Панасенко, и с ехидцей в голосе продолжала: – А кто заставлял его курить, да ещё кровь по стенам мазать?

– Врёт! Этого делать его никто не заставлял!

– Меня мой Саша никогда не обманывает. Предупреди родителей, что у вас вечером гости.

Больше не обращая на нас внимания, женщина, переваливаясь с ноги на ногу, словно гусыня, уходила к дому.

– Эта скотина нас продала! – выпалил Колька. – Смотри-ка, сюда бежит.

– Не догадывается еще.

– Бить будем?

– Спрашиваешь.

Ничего не подозревая, Панас подбежал с радостной миной на физиономии.

– Ну что, в шалаш идем? А то мне и так влетит!

– А как же! Непременно влетит! – хватая его за руку, процедил я.

– Ты чего? – на лице парнишки отразилась какофония ужаса.

– Так это кто тебя курить заставлял и кровь по стенам мазать? – дав ему пендаля, вопросил Пантелеев.

– Пусти! Никто не учил! – радостное выражение лица моментально перекроилось в плаксивое.

– Так ведь Сашенька никогда не врет?

– Не рассказывал я никому!

– А откуда мамочка всё знает?

Панас залился слезами. Мне стало противно. Я отпустил его руку, повернулся и пошел в сторону сараев, вырисовывающихся сквозь стволы берёзок. Сзади послышался шлепок и вскрик – это Колька всё-таки отвесил предателю более внушительный пендаль и присоединился ко мне. До шалаша мы так и не дошли. Настроение было подпорчено конкретно.

Весь вечер ждал визита непрошенных гостей, хотя в душе все-таки надеялся, что соседи (квартира Панасенко находилась напротив нашей квартиры) по какой-либо причине не смогут нас навестить. Напрасно. Ядовито проблюмкал звонок. На пороге стояла она.

– Мать дома? Позови.

Подошла мама, вопросительно взглянув на меня.

– Я по поводу поведения вашего сына, – и завелась. Оказывается, я еще и побил её Сашу. Если первоначально мне Сашку было немного жаль (он, по сути, еще совсем мальчишка, всего-то десять лет), то теперь вскипел праведный гнев.

– Врет! – не выдержал я.

– Нет, вы посмотрите на него! Кому прикажешь верить, сыну или тебе!?

– Не надо кричать. Я разберусь и сделаю выводы. До свидания! – спокойно сказала мама, выпроваживая соседку.

– Я этого так не оставлю! – доносилось из коридора. – Жаловаться на вас буду! Вырастили хулигана!!!

Дальше голос доносился уже глухо, потому что перед её носом была закрыта дверь. И тут меня осенило, что это уже было, и не так давно. Не совсем то, но события чуть ли не один в один. И самое интересное, те же персонажи!

В конце лета прошлого года, мы с Юркой Зуевым где-то за сараями нашли колесо от велосипеда и с помощью крючковатой палки гоняли его по двору. Оно с грохотом катится, а мы бежим наперегонки, подталкиваем его палкой, и так нам это кажется здорово. Панас завистливо бегает рядом, но подгонять колесо мы ему не даём.

– А я? – заныл он. – Я тоже хочу!

– А ты его у нас купи, – Юрка остановился и поднял колесо за обод. – Гля, какое.

– Сейчас! – обрадовался Сашка и скрылся в подъезде.

Юрка довольно потирал руки.

– Откуда у него могут быть деньги? – засомневался я.

– Найдет. – Панасенко уже бежал к нам. Он сунул что-то Зуеву в ладонь, схватил колесо, которое просто вывалилось из Юркиной руки и, весело насвистывая, покатил его по асфальту.

– Ни-фи-га себе! – в ладони моего приятеля синела пятирублёвая купюра.

– Он, наверное, у матери из шифоньера стащил! – вспоминая своё похождение, предположил я, и как потом оказалось – точно предположил.

– Клёво! – Юрка даже заплясал от радости.

– Юр, надо отдать. Мамаша, как пить дать, хватится.

– Да ладно! Скажем, не знаем ничего, и дело с концом. Пошли, разменяем и поделим.

Побежали в промтоварный. Я давно хотел приобрести фонарик, который стоил как раз 2 руб. 50 коп. Купили, сдачу Юрка забрал себе. Счастью не было предела. Дома сказал, что деньги накопил, недоедая и недопивая в школьном буфете. Вопросов не возникло.

Вечером звонок. На пороге Панасенки: мама и сын. Сашка жмется в прихожке, мамаша сразу наехала на родителей.

– Это что же такое! Выудил у ребенка деньги за какое-то сраное велосипедное колесо!

– Как понять, выудил? – батя сидит на диване, рядом с ним мой ныне покойный братишка Андрюшка, светит мне в лицо купленным мною фонариком.

– Я полезла в шифоньер за деньгами, а там не хватает. Оказывается, ваш хулиган заставил моего наивного ребёнка купить у него старое велосипедное колесо.

– Саш, ты мне деньги давал? – обратился я к Панасу. Тот молчал. – Он мне деньги не давал.

– А кому же давал?

– У него и спрашивайте, кому он давал.

Я никак не мог понять, почему Панасенко, когда его справедливо прижали, свалил всё на меня и ничего не сказал про Юрку, который в действительности был инициатором купли-продажи пресловутого колеса. Всё стало ясно позже, когда Панас, не выдержав материнского давления, заплакал и пропищал срывающимся голосом

– Юре Зуеву давал.

Мамаша его тут же осеклась, словно поперхнувшись, и соседи, не извинившись, ретировались в подъезд. Как это ни странно, на второй этаж, где проживал Зуев, она подниматься не стала, а направилась прямым ходом в собственную квартиру, исчезнув за громко хлопнувшей дверью.

– Ты все понял? – поинтересовался отец, отбирая у Андрюхи фонарик.

– Нет!

– Кто у Зуева отец?

– Не знаю.

– У Зуева отец – начальник отдела, подполковник. Кто твой отец?

Я промолчал.

– Вот так вот.

Так я впервые столкнулся с вопросами социального неравенства и это меня дико возмутило. Как так? Мы живем в Советской стране, где все равны, и вдруг кастовые различия, как в индийских фильмах! Папа Сашки Панасенко был прапорщик, так же, как и мой, а это даже не офицер. Поэтому его мать побоялась идти жаловаться Зуеву старшему на Зуева младшего, чтобы потом это как-нибудь не отразилось на службе Панасенко-папы.

И вот, спустя год, опять Панасенко. Мне пришлось рассказать маме всё, точнее, почти всё, заменив слово «шалаш» словом «штаб», начиная с того, как мы принимали клятву и до того, как мы оставили в лесу хныкающего Панаса.

– Я не стану спрашивать, зачем вы принимаете какие-то клятвы, не моё дело, но держись от этого мальчишки подальше. Усёк?

Я кивнул.

– Всё. Разговор окончен. Пошли ужинать.

На следующий день, прихватив с собой довольно внушительный кусок брезента, который был вчера где-то «надыбан» Юркой, уже втроем мы навестили наш шалаш. Усевшись в кружок под брезентовым куполом, решили обсудить создавшееся положение. Было тихо, только неугомонная кукушка завела свою однообразную песню.

– Тебе влетело? – спросил Юрка.

– Нет. Был дан совет с Панасом больше не связываться.

– Логично. Что будем делать? Панас может продать, привести кого-нибудь.

– Навряд ли! Даже не сомневаюсь, – решительно сказал я. – Это он маме рассказал, потому что еще мелкий, да и в придачу маменькин сынок. Чуть-чуть надавила, и все. Пацанам не расскажет. Да и побоится.

– Согласен, – Юрка был серьезен и в этот момент сильно напоминал мальчишку, сыгравшего главную роль в фильмах «Кортик» и «Бронзовая птица».

– Но все равно, надо менять место. Будем искать новое, где-нибудь неподалеку. Найдем, смастерим шалаш поменьше, чтобы материала хватило для покрытия. Но это место жалко! Уж больно хорошее, особенно наблюдательный пункт на сосне.

Мы с Колей согласились.

– Втроем тяжело все это будет таскать, да и школа, – сконфуженно произнес Колька.

– Может, примем кого? – предложил я.

– Кого думаешь?

– Давай Картошку! Это лето я с ним дружил и знаю его немного. Хороший парень, не болтливый, веселый.

– Картошку, так Картошку, – вздохнул Коля, для которого Вовка Карташов являлся одноклассником. Жил Вовка в первом подъезде нашего дома, его комната была смежная с моей, так что мы через стенку иногда перестукивались, и даже перекрикивались.

Наступило утро следующего дня. Это было воскресенье, хотелось поспать подольше, но не дали. Звонок в дверь.

– Это к тебе, – батя зашел в мою комнату. – Вовка Карташов, собственной персоной.

Отец настороженно относился к нашей дружбе, потому что Вовкин отец был командиром войсковой части с вытекающими отсюда последствиями. Мне же было абсолютно все равно, кто чей отец. По крайней мере, в то время. Нам было интересно друг с другом, и этого было достаточно.

– А ты мне как раз и нужен, – сказал я, провожая приятеля в свою комнату. Я рассказал ему нашу не хитрую историю. Вовка внимательно слушал, перебирая бахрому на скатёрке, покрывавшей мой заваленный всякой всячиной стол. Усыпанное веснушками курносое лицо было серьезным.

– Что скажешь? Согласен быть с нами?

– Согласен! – сказал он, не ломаясь, и засмеялся.

Нас снова стало четверо. Только так получилось, что уже скоро кроме нас с Юркой больше никто не ходил к шалашу. Заканчивалась первая четверть. Картошке было некогда, Коля ударился в учебу. Мы приняли Олега Киклевича, но он тоже вскоре стал отлынивать от совместных походов, ссылаясь на младшую сестренку, с которой его заставляли нянькаться. Когда выпал первый снег, мы с Юркой перенесли весь брезент с остова осиротевшего шалаша и спрятали его под елью, одиноко торчащей среди корявых осинок. Как мы тогда думали, до лучших времен.