«Дерево Могикан»

Это была шумная школьная перемена. Я стоял у окна, делая безуспешные попытки сосредоточиться на странице учебника «Зоологии».

– Трясёшься? – услышал я веселый звонкий голос. Скосив глаза, увидел Мишку Родина, закадычного дружка и балагура. Одно время мы стали реже видеться. Родителям дали трехкомнатную квартиру в доме номер 23, в котором живем и ныне, а это довольно далеко от места первоначального пребывания. Не так давно Мишкины родители переехали в соседний дом, так что его балкон я ежедневно вижу из окна своей комнаты. Вполне понятно, что мы снова стали закадычными друзьями.

Мы познакомились с ним на Западной Украине, в горах Закарпатья. Прошло более полувека, но все так же дружим, хоть и видимся редко. Он живет в нескольких часах езды от Комсомольска-на-Амуре. И если у нас здесь вечер, то у них там раннее утро. Огромная у нас страна, ничего не скажешь. Весёлый был мальчуган, Мишка Родин! Он и остался таким же задорным, жизнерадостным и шумным, как в нашем детстве. А познакомились мы при весьма интересных обстоятельствах.

Моего отца перевели с Урала в Ивано-Франковскую область, где в одной из частей ему предстояло проходить дальнейшую службу. Комнату дали в коммунальной квартире облупленного трехэтажного дома. Я выхожу во двор погулять и, если повезет, с кем-нибудь познакомиться. В песочнице сидит насупленный бутуз, приблизительно моего возраста, то есть, лет пяти или чуть больше, и делает «куличи»: насыпает совочком в ведерко влажный песок, утрамбовывает его, потом опрокидывает ведерко, хлопает по дну, двумя руками медленно поднимает ведёрко и остается песочный «кулич». Рядом с ним уже штук 6-7 таких сооружений. На меня не обращает ни малейшего внимания. Пытаюсь подрулить и для начала хвастливо заявляю:

– А у меня есть солдатики!

Бутуз отрывает взгляд от кулича и бросает сипловато:

– А у меня ружо.

Я не совсем понял, что подразумевалось под этим «ружо», но, по всей видимости, обрадовался. Начало положено. Присаживаюсь рядом и продолжаю:

– А у меня есть паровозик!

Мишка поднимает голову. А его звали именно Миша, и тем же тоном вещает про наличие у него «ружа».

– А у меня, у меня… – захлебываюсь я от восторга и неожиданно получаю ведерком по лбу.

– А у меня ружо! – констатирует мой будущий друг.

Удар был неожиданный, не болезненный, но, тем не менее, весьма обидный, поэтому я заорал, залившись горькими слезами. По всей видимости, довольно громко. Выбежали наши мамки, привели нас домой, и поставили в разные углы, из которых мы показывали друг другу кулачки. В общем, так и познакомились.

Смутно вспоминается, как мы «грабили» детский сад. Точнее, грабить мы ничего не собирались, просто хотели поиграть с тем обилием игрушек, которые были аккуратно разложены по полочкам в группе, которую мы посещали. Больше всего нас прельщала железная дорога, бывшая пределом детских мечтаний. В детсадовской группе ребятишек было много, поиграть толком не удавалось, поэтому хотелось в тишине и покое, чтобы никто не мешал, соединить рельсы в широкий круг и пустить по ним локомотив с двумя вагончиками, изредка устраивая «понарошные» крушения.

Мишка заверил, что надо только снять пломбу, дверь и откроется. Под пломбой подразумевалась пластилиновая печатка на косяке, соединяющаяся ниточкой с такой же печаткой на двери. То, что она (дверь) еще и на замок закрыта, до нас как-то и не доходило.

Чтобы дотянуться до этой печатки, натаскали кирпичей. Мишка, балансируя руками, на них забрался и снял веревочку с пластилина. За этим занятием нас застукала моя мама. Она как раз эти пломбы и ставила, выполняя роль сторожа детсадовского имущества. Здорово попало обоим. Потом было еще много всякого разного интересного и не очень, что нас связывало в наших детских отношениях.

Самое занятное, что встретились мы опять в Брянске. Его отца также перевели в ту же часть, что и моего. Только Мишка Родин учился уже в четвертом классе, чем безумно гордился, а я в третьем, что меня совершенно не огорчало. Можно сказать, что дружить начали заново, уже «по-взрослому». Мы были, как говорится, «не разлей вода», хотя ссориться приходилось. Как без этого. Одна размолвка оказалась наиболее тяжелой.

Была зима. Скорее всего, начало марта, что, в целом, ничего не меняет. Мне тогда очень хотелось приобрести игрушечный футбол. Можно сказать, бредил этим приобретением. Футболисты обеих команд зеркально распределены по полю. За воротами, на панели игры, ряд рычажков по числу футболистов. Отводишь какой-нибудь, и у игрока, связанного с этим рычажком проволокой, тянущейся в поддонье футбольного поля, отводится назад нога. Отпускаешь рычажок, и нога встает на свое место. Получается удар, и если металлический шарик, изображающий мячик, находится в этот момент у ноги, то он отфутболивается дальше. Слабый удар, шарик «перепасовывается» другому футболисту, можно, по неопытности, «игроку» чужой команды «перепасовать»; удар посильнее, можно и за пределы поля выкинуть. Главное, не перестараться. Игра захватывала, и для меня, третьеклассника, являлась верхом вожделения. Но стоила она дорого – целых пять рублей. О том, чтобы мне её купили, не могло быть и речи.

Однажды я залез в шифоньер, не помню зачем, и на одной из полок, под аккуратно сложенным бельем, обнаружил тоненькую стопочку денежных купюр. Было там несколько синеньких пятирублевых бумажек – семейный «загашник». Хотел положить все на место, но вдруг представил вожделенную игру. «Может мама и не заметит, если я возьму пять рублей», – размышлял я. – «Скажу, что нашел и куплю, наконец-то, «футбол»».

Изрядно помяв пятирублевку, и даже надорвав ее в двух-трех местах, чтобы придать потрёпанно-устаревший вид, побежал на улицу. Во дворе встретил Мишку. «А дай-ка я его надую!» – сквозанула шальная и дурная мысль. Мы пошли к гаражам, где трактор, расчищая от снега дорогу, оставил на обочинах огромные снежные кучи. В одной из таких снежных куч мы выкопали довольно внушительную пещеру. Получился снежный «штаб», в который в данный момент и направлялись. Мишка немножко отстал, занявшись своим валенком, а я, пройдя немного вперед, вдруг заорал:

– Мишка, я пятерку нашел!!!

– Какую пятерку?

– Бумажную, какую еще!

Забыв про валенок, мой друг быстро оказался рядом. Мишка в то время страстно собирал деньги. Экономил на пирожках, лимонаде, складывая врученные ему родителями копейки в кубышку. Как-то он передо мной ею тряс, дико радуясь тяжелому громыханию собранного «сокровища». И вот сейчас, горящими глазами он созерцал «найденные» мною деньги. Он начал разбивать ногами комья снега, разгребать его руками. А я, с плохо скрываемым смехом, наблюдал за его поисковой работой.

– Может, это какой пьяный потерял? – врал я, размахивая драгоценной бумажкой.

– Слушай, давай делить: мне три, а тебе остальное, – вдруг предложил он.

– Что? – вытаращив от удивления глаза, переспросил я.

– Ну, зачем они тебе? А я собираю, ты ведь знаешь.

– Нет, что ты! Мне они не меньше твоего нужны.

– Значит, не дашь?! – глаза его сузились и стали злыми. – А ещё друг, называется!

– Нет, не дам.

– Ну и подавись своей драной пятеркой! – сквозь зубы процедил он и, отвернувшись, пошел к серевшему сквозь деревья дому.

– Я для футбола! – крикнул я.

Мишка не обернулся. Я тогда не совсем соображал, что произошло. Махнув рукой, побежал домой, рассказывать маме о находке, а потом, как надеялся, покупать игру. Дома меня уже ждали.

– Мама, я пять рублей нашел! – похвастался я.

– Дай-ка, посмотрю.

Она тут же ушла в спальню, где стоял шифоньер, через минуту-две появилась. Такой сердитой я её еще никогда не видел.

– Ну, рассказывай, как до этого додумался и дошел до воровства.

Дальнейшее опускаю. Было плохо. Физически не наказывали, зато моральное наказание было внушительным. Кроме долгой беседы, сначала с мамой, потом с папой, я был лишен, и довольно надолго, многих детских прелестей жизни, как то: десерта в виде и так не очень частого мороженого и лимонада, походов в «Дом офицеров» для просмотра мультсборников и кинофильмов. Ну и, наиболее страшное из этой серии, гулянья, когда захочу.

Мишка тогда очень сильно обиделся. Только месяца через два помирились, и то очень не просто. Впоследствии он говорил, что был сущим обезумевшим придурком, наподобие искателей золота из рассказов Джека Лондона. Я также признал свою неправоту. Дошел до воровства, да еще показал его подернутым денежной лихорадкой глазам уворованную купюру. Пришли к заключению, что мы оба попали под какое-то колдовство, проявив себя с самой, что ни на есть, отвратительной стороны.

Закадычными друзьями мы оставались всегда, как бы не разносила судьба. Нас объединяли одни увлечения, одни интересы и одна многолетняя игра в индейцев. Даже не игра, а образ жизни, определивший обоюдное восприятие окружающего нас мира.

Сейчас, стоя у окошка с раскрытой «Зоологией» в руках, как я не был рад его видеть, плачущим голосом попросил отстать от меня до следующего переменки.

– Мишка, задницей чую, спросят! Не успеваю повторить!

– Ладно, зубри, потом расскажу свою грандиозную идею.

Прозвенел звонок, сильнее прежнего зашумела школа и, через мгновение, всё стихло. Начался очередной урок, который тянется неимоверно долго, когда есть шанс получить двойку. Время на уроке всегда ползёт, если ты осознаёшь, что тебя вот-вот вызовут к доске, но, по какой-то причине, это не происходит.

На перемене сам отыскал Мишку.

– Что за идея посетила твою умудрённую голову?

– Моя идея проста. Ты читаешь про индейцев, и я читаю про индейцев. Давай построим в лесу вигвам и соберем своё племя?

– Ооооо! Это самая мудрая идея, которая когда-либо рождалась в твоей голове! – засмеялся я.

Мой друг, Миша Родин и я

– Надо где-то брезент достать для вигвама. Ты говорил, что у вас был шалаш, и вы с Юркой Зуевым спрятали покрывавшие его куски брезента.

– Это верно, но надо для начала с Юркой поговорить, а то нехорошо получится.

– Поговори. В воскресенье пойдем искать место для лагеря.

Юрка не возражал, но пойти с нами по каким-то причинам он тогда не смог.

Первая неделя марта. Уже по-весеннему греет солнце. Ярко-белые сугробы ослепительно сверкают, ветки деревьев укутаны шапками и шубками снега. Мишка уверенно их раздвигает, осыпаемый снежной порошей. Намёл напоследок Морозко, в месяц не растает! Сплошной стеной стоит ельник. Мой друг нерешительно остановился.

– Свернём?

– Давай прямо.

Поежившись, Мишка поглубже натянул на лоб шапку, поднял воротник и ступил под ёлки, на колючих ветвях которых висели огромные кипенно-белые хлопья. Они срываются от малейшего прикосновения и беззвучно падают в сугробы.

Настоящими дедами-морозами мы вышли на большую поляну. Чуть левее внушительный бугорок. Под ним город муравьев. Здесь летом кипит жизнь, и снуют миллионы неутомимых тружеников.

– Надоело бродить, давай здесь остановимся, – взмолился Мишка, стряхивая с плеч снег.

Я придирчиво осмотрел поляну.

– Слишком велика.

– Ну и что? Большому куску рот радуется!

– Как-то не очень уютно. Пошастаем еще немного.

– Только иди теперь ты вперед, я малость притомился.

Поглубже натянув ушанку, я храбро шагнул под сень укутанных снегом ветвей, тут же чуть ли не по пояс утонув в сугробе. Идти первым через снежные заносы намного сложнее. Пришлось продираться сквозь ветви и принимать на себя весь снегопад. Так мы тащились минут десять, огибая завалы и старательно уклоняясь от больно хлеставших по рукам и лицу веток. Ускоряемся навстречу долгожданному просвету между елями. Напоследок получив по щеке еловой веткой, выхожу на аккуратную полянку. Прямо перед глазами толстенный дуб, застывший в своей гордой величественности. Тут же окрестили его «священным деревом могикан». Левее – другой. Ствол его делал лукообразную дугу и только две толстые ветви отходили вверх. Третий дуб был наклонен в южную сторону под углом в тридцать градусов. На высоте шести метров он молнией устремлялся ввысь и там разветвлялся. Вся поляна окружена плотной стеной ёлок.

Мишка скинул с плеч куртку и полез на лукообразный дуб. Устроившись между двух веток, он насмешливо смотрел на меня.

– Ну что? Устраивает? – спросил я.

– Маловата будет.

– Пошатаемся, только ты топай впереди.

– Устраивает, – тут же соглашается приятель.

– Это ведь зеленая крепость, со всех сторон не пробиться, – как можно убедительнее продолжил я. – А это «Дерево пыток». А на этом дубе мы вырежем наш тотем. На чем ты сидишь – это «Дерево Духов». Где мы еще найдем такое? Даже если еще часа три будем бродить по этому лесу и перемесим все сугробы. Такого больше не найдем.

– Всё, убедил. Как мы будем называться? – вдруг спрашивает Мишка.

– Думаю, мы примем имя могикан.

– Последних?

– Последних.

– Почему?

– А представь, что мы сражались с дикими, свирепыми ирокезами, и племя могикан было разгромлено. Лишь немногие спаслись и ушли в непроходимые канадские леса. И мы будем мстить за свой народ. Нас мало, и у нас нет ружей, но томагавки в наших руках, сильнее ружей, – вытаскивая из-за пояса нож, говорю я с пафосом. – И пусть дрожат, поджав хвосты ирокезы, пусть визжат от страха их союзники, гуроны! Могикане не разгромлены, могикане продолжают существовать!

Мой монолог произвел должное впечатление.

– Ого! Впечатляет! – восхищенно протянул Мишка. – Брат, ты достоин быть вождем нашего племени.

– В котором только два человека – ты да я!

– А Юрку забыл?

– Забыл, – я сконфузился.

– Племя будет. – Мишка спрыгнул с ветки, напялил куртку и спросил, уже буднично: – Брезент далеко отсюда спрятали?

Мне чуть не поплохело, когда я осознал, что самое «интересное» в виде переноса тяжеленный кусков подмерзшего брезента еще впереди.