Когда я учился в седьмом классе, стал серьезно увлекаться индейцами. Началось все с прочтения романа Фенимора Купера «Последний из могикан». Книга была куплена в книжном магазине города Рыбное, и безумно мне понравилась. Раза два перечитывал, завороженный необычным сюжетом, в котором переплелись погони, приключения, коварство, благородство, отважные девушки и романтическая любовь с самопожертвованием. Книги Купера или Майн Рида в нашем городке достать было практически невозможно. В гарнизонной библиотеке было много чего, но вот с индейской тематикой довольно глухо. Зато в домашней библиотеке моего приятеля Максима, жившего на три этажа выше над моей квартирой, книги про индейцев стояли на полках за стеклом дверок шкафов, как мне казалось, ни разу не открываемые и никем не читанные, как богатый интерьер и показатель социального статуса владельцев. С трудом выпросил почитать, и Максимова мама с великим нежеланием согласилась, приняв мою клятву хранить как зеницу ока и никому ни в коем случае не давать. Проглотил «Зверобоя» и «Прерию» Купера. За ними последовали «Оцеола – вождь семинолов» и «Белый вождь» Майн Рида. Потом ещё что-то и, похоже, «заболел». Индейская романтика, благородные краснокожие, окружающий наш городок лес, тянущийся на многие десятки километров во все стороны. Он давал великолепную возможность игре превратиться во что-то серьезное.
Но главным толчком к началу «индейского бума» в мальчишечьих головах (во множественном числе, потому что не только в моей) послужило восстание индейцев сиу в феврале 1973 года. Все газеты, от «Правды» до «Советского спорта» пестрели заголовками, типа: «Индейцы восстали». «Восстание индейцев сиу», «Вундед-Ни – трагедия американских индейцев». И практически во всех статьях, после рассмотрения события, шел экскурс в историю североамериканских индейцев, униженных, почти истреблённых, частично уцелевших в резервациях. Воспитываемые в духе интернационализма мальчишки мечтали хоть как-то помочь индейцам, но единственно, что они могли сделать – это объявить себя индеанистами и начать изучение индейской культуры, оказывая, тем самым, как им казалось, духовную поддержку этому народу.
У нас все началось с собирания материала по индейской тематике и попытки создать что-то наподобие «штабов». Собирались на чердаке одного из заброшенных домов старого городка, и подолгу просиживали в пахнущем сыростью и мышами углу под потрескавшимся шифером, обсуждая прочитанные книги и изучая вырезки из газет, аккуратно собираемые в альбомы. Однажды нас с шумом с чердака поперли, и правильно сделали, так как балки дрожали при каждом шаге и перспектива провалиться была вполне реальной. Мы счастья своего тогда не поняли, так как никто ничего сломать или повредить не успел, и на чём свет стоит, ругали своих спасителей. Но жесткий запрет был принят безоговорочно, поэтому остаток каникул проходил банально скучно.
Последний день лета 1973 года. Мы с ребятами сидим на скамейке за нашим домом, а так как он крайний, прямо за ним начинается лес. Переговариваемся ни о чём, бестолково проводя заключительный день летних каникул. Порывами налетает ветер, деревья начинают возмущенно шуметь и листья, кружась, падают на землю.
– Послушай, Панас, не долби по деревьям, без твоего стука тошно! – ворчит Юрка Зуев, обращаясь к Сашке Панасенко, который бегал вокруг нас и стучал палкой по древесным стволам. У него настроение, как видно, соответствует моему, а моё можно охарактеризовать как беспросветно-печальное.
– Чегой-то? – глупо засмеявшись, спросил тот. Панасом мальчишку обзывали во дворе, согласно обычаю давать кликухи по фамилиям или по каким-либо личностным характеристикам. Иногда одно другому не мешало, много чего интересного сообщая о характере носителя.
– Так быстро лето прошло, – тяжело вздохнул Колька Пантелеев.
– И завтра уже в школу, – продолжил мысль Юрка Зуев, разглядывая кружащийся в воздухе желтый берёзовый лист.
– И хоть бы шалашик в лесу построили! – вдруг сердито воскликнул Пантелеев.
Мы все живем в одном доме, крутимся в одном дворе, поэтому довольно тесно сдружились. Юрка на год меня младше, Колька – на два, а Панас – на три. Хотя, если по-честному, последний к нам просто пристал, и мы его терпели. Вот и в этот день он за нами увязался. Не гнать же! Хотя, как сказать! Просто, не взяли бы его с собой и избежали неприятных последствий. По крайней мере, я бы точно избежал.
– А что нам мешает это сделать сейчас? – интересуюсь у приятелей, сам удивляясь стрельнувшей в голову мысли. Иногда бывает, причём совершенно неожиданно.
– Ты что, глупый? Завтра в школу!
Чуть не отвесил Кольке подзатыльник за «глупого», но сдержался.
– Ну и что нам школа? – загорелся Юрка. – Да и строить не придется.
– Это почему?
– Есть шалаш.
– Готовый?
– Почти.
– А-а-а. – разочарованно протянул «Коля в Квадрате». Папу его тоже звали Коля, отсюда два Коли. Получается Коля в Квадрате.
– Не акай, Колька, и то хорошо. Там доделать – раз плюнуть! Видно кто-то строил, но потом бросил.
– Идём!? – Юрка резко поднялся со спинки скамейки. Не знаю почему, но все делали именно так: сидели на спинке, а башмаки на седалище. – Только если я с первого раза найду, могу заплутать ненароком.
– Пошли! – мы с Колькой соскакиваем синхронно, будто на «три-четыре».
По одной из тропинок дошли до проволочного ограждения, по периметру отделяющую территорию городка от остального мира. Быстро, друг за другом, перелезли через дыру в проволоке, оказавшись по другую сторону нашей реальности. Широкая просека ведет вглубь леса. Идем минут десять и останавливаемся перед развилкой. Юрка неуверенно шагнул на правую тропу, более узкую и более темную. Высокие прямоствольные сосны возвышаются над нами, со скрипом покачиваясь при каждом порыве почти не летнего, но все-таки теплого, ветерка. Подлесок составляют ёлочки. Они стоят густо, мешая друг другу расти.
– Правильно идём? – оглядываясь, спросил Панас. Шашки его стали уже, мальчишка почти семенил, что нам дико не понравилось.
– Правильно, – буркнул Юрка, покосившись на панасовский, стоящий ёжиком, чуб.
Лес стал гуще. В стороне виднелись стволы поваленных деревьев, с торчащими во все стороны ребрами сучьев. Где-то не очень далеко от этого места начинались болота.
– Может, ну его? – дрогнувшим голосом спросил Сашка. Похоже, он заметно трусил.
– Если боишься, дуй домой!
– Не, один не пойду.
– Тогда молчи. Еще раз вякнешь, получишь! – хлопнув ладонью правой руки по кулаку левой, прошипел Колька. – Понял!?
Ничего не ответив, Панасенко понуро следовал сзади.
Впереди дорога опять раздваивается. Между ними две ели и несколько берёзок. Опять соединившись, тропинка поворачивает вправо и убегает далеко вперед, скрываясь за стеной желтеющих листьев и древесных стволов.
– Уже пришли. – Юрка сворачивает с тропы и лезет между ёлочками с тонкими голыми стволами, стоящими настолько тесно, что пробираться между ними по-настоящему сложно. Выходим на крошечную полянку. К двум сосенкам, стоящим друг от друга метрах в пяти, прибит ствол небольшой ели. К нему, с обеих сторон, с небольшим уклоном, часто приставлены жерди. Это был скелет шалаша. Только треть одной половины покрыта кусками дерматина и брезента. И конечно, нам он показался просто великолепным.
– Материал достанем, – весело сказал Юрка, проведя нас к необхватной вековой сосне. От корней и до первых толстенных веток, начинающихся метрах в 15 от земли, были прибиты деревянные дощечки, служившие ступеньками. Мы, задрав головы, удивлялись смелости человека, сумевшего это сделать.
– Там будет наблюдательный пункт, – важно сказал Юрка. – Кстати, слабо залезть? Я пробовал.
Я смотрел вверх, сильно сомневаясь, но очень хотелось хотя бы попробовать. Не сказав ни слова, ухватился за перекладину и медленно, не глядя вниз, полез к маячащим вверху мощным ветвям. Вот она, вожделенная цель. И только здесь, усевшись на первой шершавой ветви, рискнул посмотреть вниз. Маленькие лица трех человечков величиной с оловянных солдатиков были задраны вверх, голоса пацанов доносились приглушенно.
– Ну как? – кричит Юрка.
– Клёво! – кричу я, захлебываясь от страха и восторга.
По толстым ветвям поднимаюсь выше. Поскрипывая, сосна медленно раскачивается. Еловый подлесок остался внизу, а я сижу на уровне сосновых макушек. Аж дух захватывает, когда ствол медленно идет в одну сторону, останавливается, замерев на несколько мгновений, и так же медленно начинает двигаться обратно. И как в песне Высоцкого: «Весь мир на ладони, я счастлив и нем…»! Восторг сменяется ужасом, когда начинаю понимать, что пора слезать, а это в десятки раз сложнее, чем залезать. Делаю это осторожно и медленно, основательно нащупывая ногой нижние сучья, прежде чем перенести на нее тяжесть тела. Начинаются ступеньки. Они поскрипывают, и все время мерещится: вот сейчас гвозди, которыми доска прибита к сосне, не выдержат, ступенька провернётся или оторвется, и я полечу вниз с высоты четырехэтажного дома.
Не помню, как очутился на земле. Ноги и руки тряслись, сердце нещадно колотилось, как будто выскочить собралось.
– Что видел? – небрежно спросил Юрка, скрывая своё восхищение и зависть. Это потому, что он, как выяснилось, залез только до первой ветки, а я почти до вершины.
– Там болото, – махнул я направо, – а вон там, по всей видимости, полянки. Надо будет потом посмотреть.
Возбужденные, возвращались мы домой. Не заметили, как миновали границу нашего гарнизона, пройдя через проволочное ограждение. Остановились у «Сапун-горы», небольшого, вытянутого холмика, за который в недавнем прошлом проходили целые батальные сражения с ребятами соседнего двора.
– Будем давать клятву, – таинственно и серьезно сказал Юрка. – Повторяйте за мной. Клянусь не раскрывать местонахождение шалаша.
Мы повторили.
– За предательство – пендали!
Панас повторил, засмеявшись. Мы с Колькой на полном серьёзе воспроизвели каждое слово, последовавшее дальше. В конце клятвенного монолога Юрка почему-то сказал «Аминь», но потом, когда понял, что что-то не то «сморозил», как-то подобравшись, выдал:
– Хау! Я все сказал!
– Хау!
– А теперь, для закрепления слов – дело.
Зуев достал откуда-то из-за пазухи папироску, чиркнув спичкой о коробок и, к моему вещему удивлению, прикурил.
– По затяжке. Кто этого не сделает – ненадежен.
Закрыв глаза от отвращения, затягиваюсь. Едкий дым заполняет ротовую полость, язык нещадно щиплет. Быстро выдыхаю и, закашлявшись, передаю папиросу Кольке. Тот неумело сунул её в рот, втянул дым, посерел, и быстро передал Панасу. Видно подражая отцу, по деловому, притоптывая ногой, Сашка курнул пару раз и отдал импровизированную «трубку мира» Юрке.
И тут меня осенило, как будто бес в ребро толкнул:
– Теперь клятва кровью! – объявляю торжественно. – Это самая важная часть ритуала!
О проекте
О подписке