Выбрасывать фотографию мне и в голову не пришло, поэтому, недолго думая, я повесил рамку на стену – там, где она, скорее всего, и висела раньше, судя по оставленному гвоздику. Затем, мысленно поблагодарив Каринэ Еприкян за постельные принадлежности, я быстро расстелил их на кровати.

Спустя час, осмотрев комнату, я убедился, что в плане чистоты меня всё устраивает, и принялся разбирать вещи. К счастью, всему нашлось место. За окном стемнело, и я включил свет – жёлтый, но уютный.

За дверью раздались голоса и смех неугомонных мальчишек. Они заставили меня вспомнить о дочери. Присев на край кровати, я достал телефон и стал листать галерею с её фотографиями. Один, в чужом месте, за тысячи километров от неё… Сердце сжалось от тоски. В глазах защипало, но я не дал себе расплакаться. Шмыгнув носом, спрятал телефон в карман и, не желая поддаваться грусти, поспешил выйти на вечернюю прогулку.

Она заняла почти полтора часа. Людей на улицах было мало – доносились лишь отголоски семейных ссор из приоткрытых окон да приглушенные звуки телевизоров. Уличного освещения хватало, чтобы разобрать вывески на зданиях. Теперь я знал, где находятся сельсовет, школа, столовая, библиотека и местная баня. Вечер оказался не только спокойным, но и познавательным.

Вернувшись, я прихватил полотенце, зубную щётку, мыло и отправился в общую ванную. По традиции пришлось постоять в очереди, ловя на себе пристальные взгляды. К счастью, никто не пытался завязать разговор.

Лёг в постель чистым и бритым – а значит, хоть немного счастливее. Сон пришёл незаметно спустя пять минут.

Снилось мне, будто я сижу в помещении, похожем на СИЗО, и ко мне на свидание приходит пятилетняя дочь. Я не успел сказать ей ни слова, как к решётке подошла моя бывшая жена, принялась стучать дубинкой по прутьям и кричать:

– Приём окончен!

Я открыл глаза с ощущением сонной тяжести и подавленности. Сон тут же рассеялся, стоило этому стуку ворваться в реальность. Сначала я не понял, откуда он исходит. Кто-то снизу методично бил по потолку, словно колотил шваброй. Ритмично, настойчиво.

Я пролежал ещё минуту, глядя в потолок, надеясь, что звуки вскоре стихнут, но нет. Терпение лопнуло. Я сел на кровати, спустил ноги на пол и несколько раз резко топнул. Стук прекратился – и на том спасибо.

Правда, уснуть мне уже не удалось. Вместо этого мучила жажда. Вот зря я не поставил рядом с кроватью чашку воды. Судя по наручным часам, было два часа ночи, и ничего не оставалось, кроме как отправиться на кухню.

Я натянул штаны и свитер, сунул ноги в тапки и вышел в тёмный пустой коридор. Прошёл мимо трёх квартир, отворил дверь общей кухни и вошёл, не сразу заметив, что здесь уже кто-то был.

– Извините…

– О, Алексей Дмитриевич! Рад вас видеть! А я как раз жду, пока чайник вскипит.

Я узнал голос.

– Фёдор Дмитриевич?

Пожилой человек сидел на табурете у плиты, его силуэт слегка освещало синее пламя, пляшущее под брюхом жестяного чайника. На нём был толстый вязаный свитер с высоким воротником. Если бы не отсутствие бороды, его можно было бы принять за полярника. Или на худой конец – за барда.

Когда я подошёл ближе, заметил, что у него на коленях пристроился Тимофей. Один его глаз тускло горел в темноте, внимательно глядя на меня. Сначала взгляд был круглым и огромным, но, стоило коту меня узнать, сузился до полумесяца.

– Вас тоже разбудили шумные соседи? – спросил я.

– Нет, – усмехнулся Пахомов, почесывая кота за ухом. – Соседи у меня такие же тихие, как камни на дне океана. Просто люблю чайные церемонии за полночь. Ничего не могу с собой поделать – привычка. Возьмите ложечку заварки из жестяной банки, по вкусу. Конечно, это уже не тот чай, что продавался у нас когда-то, но среди того, что нынче есть, этот хотя бы терпимый.

Я с радостью принял приглашение. Глаза уже привыкли к темноте, и света плиты хватило, чтобы без труда найти на столе железную баночку. Насыпав две ложки чайных листьев в стакан, сел рядом с Пахомовым на свободный табурет.

– Значит, с сегодняшнего дня мы соседи.

– Да, – кивнул я, вслушиваясь в довольное урчание кота. – Уже прикупил кое-что из необходимого в местном магазине. Обживаюсь.

– В какой квартире остановились, позвольте поинтересоваться?

– Там, где раньше жила Каринэ Еприкян.

– А, – протянул Пахомов. – Хорошая была женщина, пусть и занималась не самым… богоугодным делом.

– Так она действительно была ведьмой?

– Гадала на картах и на кофейной гуще, лечила людей травами и заговорами, наводила и снимала порчу, пила самогон собственного изготовления и курила трубку. Если это не делает женщину ведьмой, то что тогда? Надеюсь, не её озорной дух разбудил вас?

– Нет, – усмехнулся я. – Во-первых, я ни в ведьм, ни в духов не верю. Во-вторых, меня разбудил сосед снизу.

Пахомов задумчиво протянул «хм», и морщины на его лице углубились. Кот заёрзал у него на коленях, потоптался, покружился, затем вновь свернулся калачиком. Перед тем как прикрыть глаз, он посмотрел на меня пристально, будто оценивая.

– А что, если я скажу, что под вами никто не живёт?

– Отвечу, что вы ошибаетесь. Стук явно доносился снизу.

– В таком случае, друг мой… Вы не против, если я вас так назову?

– Почту за честь.

– В таком случае, друг мой, у меня есть два предположения. Либо у вас под полом завелись очень активные мыши, либо… это барабашка.

Я усмехнулся, но он говорил серьёзно.

– Квартира под вами давно заколочена, – продолжил Пахомов. – Там когда-то жили муж с женой, оба сильно пили, нигде не работали… Вот кто были настоящими шумными соседями.

– Вы ведёте к тому, что они оба померли от пьянки? – попробовал я угадать.

– Нет, – покачал головой старик. – Хотя пьянка в их случае сыграла ключевую роль. Муж забил жену молотком в пьяном угаре. Она умерла на месте, а его отправили в тюрьму на четырнадцать лет. Если не выпустят по амнистии, сидеть ему ещё четыре года. А до тех пор их квартира пустует.

По спине пробежал холодок.

– Чувствую себя мальчишкой, который слушает страшные истории у костра в пионерском лагере, – сказал я, стараясь побороть дрожь в плечах.

– Ха! С вашей новой работой таких историй будет столько, что хоть книжку пиши.

Чайник вскипел, оповестив нас протяжным свистом.

Пахомов молча передал мне кота, и я, так же молча, принял его, устроив на коленях. Тимофей жалобно мяукнул, бросил взгляд на хозяина, но вскоре опять свернулся калачиком.

– Как прошло знакомство с Александром Викторовичем?

– Не так, как я себе представлял, – признался я, наблюдая, как Пахомов разливает кипяток по чашкам. Приятный душистый аромат тут же расплылся по кухне.

Мой тёзка по отчеству вернул чайник на плиту, переставив его на другую конфорку – первая всё ещё горела, отбрасывая мягкий, колеблющийся свет.

– Он был пьян и груб. К тому же предложил мне помощь в оформлении бумаг на покойного за вознаграждение. Решил, что я родственник его пациента.

– Да… Безбородов не меняется, – вздохнул старик, медленно размешивая сахар. – Пьяница и грубиян. Хотя я застал времена, когда он был другим.

– Почему вы не рассказали мне заранее, какой он на самом деле? Может, я бы и не разочаровался.

Пахомов усмехнулся.

– Никогда не любил тех, кто рассказывает, чем закончится книга, тому, кто её ещё не читал. А может, просто не хотел, чтобы вы сбежали из посёлка, так и не составив своего мнения о Безбородове.

Мне пришлось согласиться с его опасениями. Если бы Пахомов сразу рассказал мне всю правду о старом патологоанатоме, то, когда я вернулся в Старые Вязы во второй раз, с Тимофеем на плече, направился бы не в больницу, а обратно на вокзал.

– Знаете, я даже рад, что меня разбудили мыши… или барабашка, – признался я, осторожно глотнув горячего чая. – Чувствую себя ребёнком, который не хочет утром идти в детский сад. День стал чуточку длиннее, а значит, вторая встреча с Безбородовым наступит чуть позже.

– Поверьте, Алексей Дмитриевич, Безбородов, или просто «Борода», как его здесь называют, – прекрасный специалист и не такой уж плохой человек. Надо просто узнать его поближе. Он многому вас научит.

– Если только будет трезв, – пробормотал я, поглаживая Тимофея.

– Будет, – заверил Пахомов. – По крайней мере, первое время. Сейчас он видит в вас соперника, а значит, захочет доказать главврачу, что ещё чего-то стоит. Как минимум месяц он будет «как стёклышко». Это ваш шанс: если сможете проявить себя, показать характер – он научит вас всему, что знает сам.

– Другими словами, мне стоит ждать от него подстав?

– Скорее, экзаменационных испытаний. Он захочет увидеть вас в деле. И если выдержите этот экзамен, работа будет в радость, а не в тягость.

– И что за испытания мне предстоят? – спросил я, не заметив, как осушил стакан.

– Это знает только Безбородов. Но я вас предупредил, а значит, вооружил. Этого, возможно, хватит, чтобы не ударить в грязь лицом.

– Судя по тому, как вы говорите о нём, вы хорошо его знаете.

– Я бы не стал преувеличивать… но да, мы с ним старые приятели. Познакомились ещё в Чернобыле. Я работал в группе ликвидаторов, а он уже три дня оказывал помощь пострадавшим. В те годы он был заядлым трезвенником – запах алкоголя на дух не переносил.

– Что же изменилось?

– Всё пошло наперекосяк, когда от него ушла жена. Это было в начале девяностых.

Мне хотелось спросить, почему она ушла, но воспитание не позволило. Пахомов тоже не стал вдаваться в подробности.

– Ликвидация аварии как-то повлияла на ваше здоровье? – вместо этого спросил я.

– Раз в два-три года прохожу полное обследование в диагностическом центре. Врачи говорят, что с моим иммунитетом могу дожить до ста лет, разве что сердце может подвести. А вот как чувствует себя Безбородов – не знаю. Он не из тех, кто жалуется.

Я кивнул и задумчиво посмотрел на чаинки, осевшие на дне стакана. Будь Каринэ Еприкян жива, наверняка предложила бы погадать.

– Спасибо за беседу и за чай.

– И вам, Алексей Дмитриевич. Если понадобится помощь – обращайтесь.

– Кстати, о помощи. Не подскажете, где можно купить крысиного яда или мышеловку?

– Зачем? – Пахомов кивнул на кота, который всё ещё дремал у меня на коленях. – Тимофей справится с грызунами лучше. Оставьте его у себя на пару дней – он избавит вас от мышей. К тому же запах кота распугает остальных незваных гостей.

– Что скажешь, Тимошка? Пойдёшь ко мне?

Кот лениво мяукнул и впился когтями в моё колено, будто разминаясь перед охотой.

– Спасибо, – сказал я, с улыбкой потрепав его по спине.

– Не за что.

Пахомов поднялся с табурета, забрал мою посуду, сполоснул её под краном, затем выключил плиту. В кухне мгновенно стало темно.

– Завтра купите молока и поставьте блюдце на подоконник, – его голос раздался из полумрака. – Угостите барабашку. Вдруг шумит всё-таки он, а не мыши…

3.

Меня разбудило урчание Тимофея. Кот устроился у меня на груди и смотрел единственным глазом с укором. В зубах он сжимал крупную дохлую мышь. «Пока ты спал, я трудился», – словно говорил он. Я одобрительно погладил его по пушистой голове, и урчание тут же стало вдвое громче.

Встав с кровати, я оделся, умылся, почистил зубы и отправился на работу. Утром нежелание встречаться с Безбородовым стало ещё сильнее, чем накануне ночью. Но я заставил себя перебороть неприятное чувство. В конце концов, я уже не мальчишка, который с букетом гвоздик идёт в первый класс.

Коридор больницы, как и вчера, был полон народу. Многие старались попасть на приём к терапевту, чтобы отсрочить визит к Безбородову. Среди пациентов я заметил вчерашнего хулигана, который представился как «Петя». Увидев меня, он поспешно отвёл взгляд. Рядом с ним сидела продавщица из местного магазина – та самая, с которой я тоже вчера познакомился. Оказалось, они мать и сын.

Проходя мимо, я услышал, как она строго сказала:

– А я ведь тебя предупреждала! Сколько раз говорила – мой руки перед едой. Вот и подхватил глистов!

– Мама! – прошипел он сквозь зубы, краснея.

Я не стал задерживаться и вскоре почувствовал на себе тяжёлый взгляд Магдалины Алексеевны Калинкиной, а попросту – Мады. Поздоровавшись, я не дождался ответа и поспешил дальше по коридору.

У двери с табличкой «Только для персонала» я свернул и спустился вниз по лестнице. Лифт здесь был, но использовался исключительно для транспортировки тел в морг.

Оказавшись в отделении, я прошёл мимо прозекторской и открыл дверь в кабинет патологоанатома.

Несмотря на то что до начала рабочего дня оставалось ещё полчаса, Безбородов уже сидел за столом, заполняя журналы. Он был гладко выбрит, от него резко пахло тройным одеколоном, а влажные седые волосы были зачесаны назад.

Увидев меня, он вздрогнул и выругался:

– Бляха-муха, невезуха!

От его резкого голоса рыбки в аквариуме, стоявшем у стола, метнулись в укрытие.

– И вам доброе утро, коллега.

– Какой я тебе, нахер, коллега, печень с кистой!

Как оказалось, трезвым он был ещё более недоброжелателен. Но я уже был морально готов к дуэли и успел хорошенько себя накрутить.

– Вчера я думал, что ты мне привиделся с бодуна. А ты, оказывается, реально существуешь! – продолжил он раздражённо. – Свою широкую улыбочку нацепил. Противно! Покинь отделение немедленно!

– Александр Викторович, я проделал долгий путь не для того, чтобы слушать оскорбления от асоциальной личности, коей вы являетесь, – ответил я, стараясь не выходить из себя. – Нравится вам или нет, но я буду здесь работать. Вы пожилой человек. Хотите вы того или нет, но рано или поздно вам придётся уйти, и тогда посёлок останется без патологоанатома. Что тогда прикажете делать?

– Вот когда почувствую, что устал, что у меня больше нет сил, или вовсе подохну на рабочем месте – вот тогда и приходи! А сейчас – вон! Не мешай работать!

К счастью, он не попытался вытолкать меня из кабинета. Только крепко сжал ручку, зависшую над страницей журнала.

– Вы действительно думаете, что больница вот так просто найдёт вам замену? Я не стану ждать, пока с вас сойдёт спесь.

– А мне плевать! Пусть после меня хоть сам Селин в кишках ковыряется!

– Возможно, вы злы на него, злы на меня, но жители Старых Вязов – ваши соседи, друзья и знакомые – не должны страдать из-за наших разногласий. Работа, особенно такая, как наша, должна продолжаться, несмотря ни на что.

Безбородов хмыкнул:

– Дипломат, значит… О людях печёшься, которых и знать не знаешь. Это, конечно, похвально. Но ты понятия не имеешь, что лучше для мёртвых. А именно они здесь – самые важные.

– Так научите меня.

– «Научите меня», – передразнил он, но уже без злости. – Думаешь, всё так просто?

– Нет. Но у нас впереди не один месяц, возможно, даже полгода. К этому времени вы успеете убедиться в моих способностях и оставить мёртвых в надёжных руках.

Он прищурился, потом кивнул в сторону шкафа со стеклянными дверцами, заставленного книгами.

– Видишь ту полку? – ткнул он ручкой за спину. – Чтобы хотя бы на десять процентов приблизиться к моему уровню, тебе придётся прочитать всю эту литературу.

– Готов начать хоть сейчас, – заверил я, не добавляя, что про «десять процентов» он явно загнул. – Практикой буду заниматься в рабочее время, а теорией – после работы.

Безбородов всё же поднялся со своего места – не для того, чтобы прогнать меня, но и не для того, чтобы пожать руку. Я отошёл в сторону, давая ему пройти.

– Пойдём, – хмуро произнёс он, махнув рукой.

Мы покинули кабинет и направились в прозекторскую. В холодном белом зале, помимо вчерашнего тела, на каталке лежал ещё один покойник. Безбородов остановился возле «новичка», пошарив в карманах халата.

– Вот тебе практическое занятие. Хочу понять, чего ты стоишь. Проведи вскрытие и поставь диагноз.

«А вот и испытание, о котором предупреждал Пахомов». Вытерев неожиданно вспотевшие ладони о штаны, я надел белый халат с вешалки у двери и неторопливо подошёл к каталке. Безбородов тем временем натянул перчатки и марлевую повязку, другой комплект он бросил мне. Я поймал его не слишком уверенно. Надев перчатки, взял папку, что лежала поверх укрытого простынёй тела. В ней должна была быть история болезни. Но не успел я прочесть даже имени усопшего, как Безбородов выхватил папку из моих рук и швырнул в сторону.

– Хочешь стать патологоанатомом – привыкай не читать «филькину грамоту» местных эскулапов. Они могут написать что угодно. Ты здесь, чтобы поставить окончательный диагноз и подтвердить или опровергнуть заключение врача. В этом и есть твоя работа.

– А в чём состоит вторая часть? – спросил я, чтобы немного отвлечься от предстоящего.

– Всему своё время. Может, и не потребуется никакого дальнейшего обучения. Сам дёру дашь из моего холодного королевства.

Старик ухватился за ручки каталки и подкатил её к металлическому столу. Бесцеремонно стянул простыню, обнажая тело пожилой женщины лет восьмидесяти с признаками избыточного веса. Взяв её за щиколотки, он сказал:

– Чего встал? Хватай за плечи, помогай перетащить.

Отогнав оцепенение, я поспешил на помощь. Тело оказалось тяжёлым. Я поразился, как Безбородов справлялся с этим в одиночку, и спросил об этом.

– Да это не только моя работа, – проворчал старик. – Переносить тела и делать прочие мелкие дела должен один никчёмный санитар. Толик, колит ему в… нолик! Видать, пациентка померла поздно ночью, вот он и спустил её на лифте, выкатил в коридор – и был таков. Если меня нет на месте, носа не кажет в прозекторскую. Не пойму, то ли лентяй, то ли трус, то ли всё сразу. Сочетание, скажу тебе, не лучшее. Сам-то ты как по этой части? – спросил он, накрывая белым полотенцем бёдра умершей.

Я заверил его, что не из робких, хотя и не был в этом уверен на все сто.

– Не будь тебя здесь, я бы дождался его прихода. Возможно, до второй половины дня пришлось бы ждать… Ну, чего уставился? Приступай. Вот стол, вот труп, вот инструменты. Покажи, на что способен.

Я не стал ждать повторного приглашения и переместился к другому краю стола, чтобы тело оказалось передо мной в горизонтальном положении. Всё ещё ощущая себя терапевтом, я решил осмотреть усопшую так, словно она была живым пациентом. Начал с головы: мертвенная бледность смешивалась с сыроватостью кожи, лицо одутловатое, и причиной тому явно были не жировые массы. Губы синие, на носу полопавшиеся сосуды – могло ли это быть следствием болезни или просто посмертными изменениями? Надо бы взглянуть на язык, но я решил повременить.

– Ты чё колдуешь над ней? Принимайся за работу! – поторопил меня нетерпеливый «Аид».