Я приготовился к встрече с человеком, чьё настоящее и прошлое меня не на шутку заинтересовали. В мыслях я уже рисовал образ Александра Викторовича Безбородова как некоего великого учёного, полностью увлечённого своей работой. У него должны были быть залысины до самого затылка, седая аккуратная бородка, очки в толстой оправе и колкий холодный взгляд. Этакий доктор Айболит… точнее, Уженеболит. Селин постучал и, не дожидаясь ответа, открыл кабинет врача. Тот оказался пуст.

Ничего не говоря, Селин развернулся и направился в прозекторскую.

– Александр Викторович, вы тут?! – прокричал главврач, оглядев пустой зал, если не считать металлических столов да каталок, на одной из которых лежало тело, прикрытое простынёй.

Ответа не последовало.

– Безбородов, где вы?

И опять – тишина.

Запах здесь был, скажем прямо, специфический: смесь дезинфицирующих средств, медицинских препаратов и чего-то болотистого, словно совсем недавно здесь вскрывали тело в сильной стадии разложения. К такому, скорее всего, невозможно привыкнуть. Хотя гораздо хуже, если возможно. А вдруг этот запах въестся в одежду, и я, свыкшись с ним, перестану его чувствовать? Чего не скажешь о случайных прохожих, чьи подозрительные взгляды я буду ловить на себе. Что, если моя дочь перестанет желать наших редких встреч из-за этого запаха? Что, если я останусь навсегда одиноким просто потому, что женщины не захотят со мной ходить на свидания?

От таких мыслей стоило поскорее избавиться. Иначе, не ровён час, сорвусь с места и побегу прочь по коридору под удивлённые возгласы Селина.

Мы остановились в центре зала и принялись оглядываться по сторонам: Селин – в поисках патологоанатома, я – призраков и оживших мертвецов. Если мне повезло, и я не разглядел ничего сверхъестественного, то главврачу повезло меньше – его подчинённого нигде не было.

– Может, он вышел подышать свежим воздухом и скоро вернётся? – предположил я.

– Безбородов – затворник. Он покидает подвал только по двум причинам: когда уходит поздно вечером домой и…

Главврач запнулся. Было что-то, о чём ему совсем не хотелось говорить. Поглядев ещё минуту по сторонам, Селин остановил своё внимание на маленькой дверце во вспомогательное помещение. Недолго думая, он направился к ней и одним резким рывком распахнул. Внутри царил полумрак, но теперь мощный свет прозекторской осветил тесное пространство, где едва хватило места табурету, швабре, чистящим средствам – и пожилому человеку, который спал, прислонившись щекой к стенке. Между его ног стояла пустая бутылка водки и гранёный стакан с влажным дном.

– Он пьян? – спросил я.

Увиденное меня удивило, хотя в глубине души я ожидал чего-то подобного. Виной тому были фильмы, где представители этой профессии неизменно изображались грубиянами и пьяницами. Иронично…

Главврач поднял стакан, резко вдохнул, затем поспешно вернул его на место.

– Определённо, – констатировал Селин и виновато взглянул на меня. – Я был с вами не до конца честен. Главная причина, по которой мы ищем замену Безбородову, – не столько его возраст, сколько его пагубная привычка.

– Он часто пьёт на работе?

– Думаю, чаще, чем мне удавалось поймать его с поличным, – нехотя признался Селин. Затем схватил пьяного патологоанатома за плечи и принялся его трясти. – Эй! Очнитесь! Ну же, чёрт побери, вставайте!

Безбородов что-то пробурчал в ответ и умолк.

Желание познакомиться с патологоанатомом угасло, а вот желание покинуть Старые Вязы усилилось троекратно, хотя отступать было поздно.

– И чему он сможет меня научить? Как пить, не закусывая?

– Не стоит делать поспешных выводов, Родионов. Александр Викторович – прекрасный специалист. Уверен, он оправдает ваши ожидания на все сто процентов… как только протрезвеет. К тому же, полагаю, ваше присутствие окажет на него благотворное влияние.

В кармане главврача зазвонил мобильник. С регистратуры сообщили, что необходимо срочно принять пожилого пациента. Селин поспешно удалился, пообещав вернуться как можно скорее. Я же решил осмотреться и понять, что меня ждёт впереди.

Ноги и взгляд вскоре привели меня к каталке с телом. Судя по габаритам фигуры, размерам и ширине стоп, передо мной лежал мужчина, пожилой, весом около ста килограммов. На большом пальце белесой ноги висела бирка. С осторожностью, словно опасаясь разбудить «спящего», я приблизился.

– Анатолий Васильевич Тарасенко, 08.09.1950 года рождения, – прочёл я шёпотом. – Причина смерти: а) бронхопневмония, б) генерализованные метастазы, в) рак нижней доли лёгкого.

– Примите мои соболезнования.

Я едва сдержал крик, резко развернувшись. Позади меня стоял Безбородов. Его шатало, словно моряка во время шторма.

– Курение и работа с токсинами доконали вашего родственничка, – произнёс он, порывшись в карманах помятого халата. Достав жевательную пластинку, он отправил её в рот, не снимая фольги. – Я его не очень хорошо знал, но слышал о нём много хорошего. Жаль. Искренне жаль. Если хотите, могу помочь с оформлением бумаг… за небольшое вознаграждение.

Его язык заплетался, веки поочерёдно поднимались и опускались. Чтобы не упасть, он опёрся бедром о металлический стол. Врач, которого я представлял себе ранее, исчезал с каждой секундой. Безбородов не был лысеющим – напротив, его густой шевелюре могла позавидовать любая модель, рекламирующая шампунь. Вместо бородки он носил недельную щетину. Да и зрение, судя по всему, у него было отличное.

– Не нужно. Он мне не родственник.

– В таком случае, я вынужден попросить вас покинуть секционный зал. Посторонним вход воспрещён.

– Я сотрудник этого учреждения. Более того, ваш непосредственный коллега. Моё имя – Алексей Дмитриевич Родионов. Рад знакомству, – слукавил я, протягивая руку.

Безбородов вяло пожал её четырёхпалой ладонью, затем резко отдёрнул, будто я причинил ему боль.

– Это ошибка, – пробурчал он. – Я работаю один. Всегда работал один. У меня нет помощника.

– Вам стоит обсудить это с главврачом Сергеем Селиным. Он должен был нас представить, но, к сожалению, был вынужден отлучиться.

– Бред какой-то. Видишь это?! – Он сунул мне в лицо кулак. Если бы не отсутствие пальца, это можно было бы принять за неприличный жест. – Я отдал ему дистальную, промежуточную и проксимальную фаланги среднего пальца, чтобы он мне никого не подсовывал… Не то чтобы я специально отрезал его ради этого. Так просто вышло… Короче, – махнул он рукой, развернулся и направился в свою кладовку. – Кому я всё это объясняю? Не нужен мне помощник. Это всё, что я хочу тебе сказать, Лёшка.

– Это не вам решать! – повысил я голос. – Тем более что я скорее не ваш коллега, а преемник.

Безбородов остановился, затем медленно обернулся.

– Преемник? Хм, а вот сейчас обидно было. – Плечи старика даже поникли, дрожащая рука достала изо рта жвачку с вкраплениями фольги и спрятала её в карман мятого халата. – И тебе не стыдно?

– Простите?

– Ты заявляешься сюда, в место, которое служит мне домом сорок лет, и говоришь, что пришёл выселить меня. Тебе не стыдно?

– Александр Викторович, я понимаю, что у вас есть повод злиться, но, поверьте, у меня и в мыслях не было указывать вам на дверь. Я даже не хотел соглашаться на эту работу.

– Но ведь согласился…

– Да… но был готов отказаться и даже покинуть Старые Вязы.

– Тогда уходи.

– Я… я не могу, – мне всё сложнее становилось находить нужные слова. Старик довлел надо мной, словно статуя распятого Христа, пусть даже был примерно с меня ростом и находился на расстоянии десяти шагов. – Я уже согласился, и мне нужна эта работа.

– Хм, всем нужна работа для зарабатывания денег. Но не для всех работа – призвание. Вот для меня – призвание. А для тебя?

– Все идущие в медицину становятся врачами по призванию, иначе мой путь в этой области завершился бы ещё в училище, – здесь правильный ответ для меня был очевиден.

– В морге поздно лечить пациентов. Тут ставят окончательный диагноз. – Мутные глаза смотрели на меня с нескрываемым призрением. Этот взгляд нервировал, но и стыдил. В тот момент я был уверен, что нам двоим здесь не будет места. Меня не научат ничему новому, а даже если старого патанатома и заставят учить меня до расторжения контракта, он сделает всё возможное, чтобы моя жизнь здесь стала невыносимой.

– И правильный окончательный диагноз в будущем поможет назначить верную терапию ещё живым пациентам, – подытожил я.

– То-то и оно. Не каждый терапевт способен стать хирургом. Я хоть и пьян, но глаз у меня намётан. Ты сделан из другого теста. Тебе лучше общаться с живыми. Оставь мёртвых тем, кто может слышать их тайны, не боясь испачкать руки.

Тут я ничего не мог ему возразить. Я ведь приехал сюда, чтобы заниматься терапией, да вот только место уже было занято. И тот, кто его занял, как раз появился снова у дверей морга.

– Безбородов, рад, что вы очнулись, – Сергей Селин оглядел его с головы до пят с непроницаемым видом, оставив при себе сделанные выводы. Затем взглянул на меня, проявив куда больший интерес.

– Итак, Родионов, с сегодняшнего дня это ваше новое место работы. А Безбородов, – даже не глядя в его сторону, – немедленно отправится домой, примет душ и выспится. А завтра, с новыми силами и в чистой одежде, начнёт вас обучать всем хитростям своей специальности.

– Степаныч, сердце в бляшках! – повысил голос пьяный медик. – Ты что удумал, избавиться от меня после стольких лет дружбы?! Да ты мне по гроб жизни должен быть обязан! Должен на коленях просить, чтобы я остался! Я палец пожертвовал для твоего музея! Чего ты ещё хочешь, а?! Может, руку отрезать?!

– Александр Викторович, прекратите это немедленно! – Лицо Селина стало красным, а голос почти перешёл на хрип. – Я требую, чтобы вы немедленно шли домой! Завтра я не хочу видеть вас в таком же виде, иначе – уволю по статье!

– Да? И кто тогда будет учить твоего "белоручку" резать трупы? Сам-то ты при виде крови в обморок падаешь.

– Пойди прочь! – Селин сделал шаг в сторону и указал пальцем на дверь.

Безбородов хмыкнул, театрально склонил голову и, шаткой походкой направившись к выходу, по пути отбил "пять" по стопе трупа, покоящегося на каталке.

– Простите, что вам пришлось при всём этом присутствовать, – с неловкостью произнёс главврач. – Он совершенно другой человек, когда трезв.

– Надеюсь, завтра утром я познакомлюсь с этим другим человеком.

– Значит, вы не передумали и готовы остаться с нами?

Я смиренно развёл руки в стороны. Шанс покинуть это место у меня был, но я им не воспользовался, а бесконечно менять своё решение – не в моём стиле.

– Слава богу! В таком случае позвольте мне показать и остальные кабинеты, где вам предстоит проводить большую часть рабочего времени.

Поселили меня в доме с «родимым пятном» на фасаде. Так я стал соседом Фёдора Пахомова и его кота Тимофея.

Общежитие советской эпохи жило своей непрекращающейся жизнью: узкие лестничные пролёты, многослойная облупившаяся краска на перилах, стены, расписанные бесхитростными каракулями, что сменяли друг друга, как слои геологической породы. В коридорах густо стоял запах варёной капусты, впитавшийся в старые обои, и звенели голоса детворы, раздаваясь эхом между стен.

Навстречу мне бежали три мальчишки, лет семи-восьми. Один, едва не врезавшись, резко затормозил, остановившись в миллиметре от столкновения.

– Ой! – воскликнул он, таращась на меня. – Здрасте!

Не дожидаясь ответа, умчался дальше, а следом пронеслись его преследователи, мимоходом кинув мне такое же торопливое приветствие.

– И вам здоровья, – усмехнулся я, провожая их силуэты, окутанные мутным светом из широкого, но давно не мытого окна.

Остальные обитатели общежития были менее приветливы. Кто-то сухо кивал в ответ на моё приветствие, кто-то просто бросал мрачный взгляд, пробираясь к общей кухне с тазиком стираного белья. Фёдор Пахомов мне на пути не встретился, а где он живёт, я не знал, так что пришлось спрашивать.

– Добрый день, – обратился я к двум девчонкам лет шестнадцати, ведущим оживлённый разговор. Из обрывков фраз я успел понять, что они не сестры, а подружки, и что родители одной из них наотрез отказывались отпускать её на дискотеку. – Не подскажете, где найти квартиру Каринэ Еприкян?

Каринэ Еприкян – бывшая хозяйка квартиры, в которую меня поселили. Умерла года два назад, без родственников, и жильё перешло в распоряжение муниципальных властей.

– Не повезло тебе, дядя, – фыркнула та, которую родители держали в «ежовых рукавицах». Её крашеные волосы ломались на концах, а синий лак на ногтях облез, оставляя на пластинах неровные пятна. Чёрный ремешок чокера охватывал тонкую шею. В её взгляде мелькнуло едва заметное презрение. – Ведьма померла пару лет назад.

Меня снова назвали «дядей». Конечно, в тридцать с лишним хочется верить, что ещё молод, что нравишься девушкам, но против времени не попрёшь.

– Вы ей родственник? – вмешалась вторая девчонка, любительница рваных джинсов и сапожек с высоким голенищем, поправляя узлом завязанный подол клетчатой рубашки. Её впалый живот обнажал пупок с серебристым колечком. – Или приворот заказать хотели?

Они переглянулись и прыснули, звонко, по-девичьи, но без злобы. Я тоже усмехнулся.

– Нет, я новый жилец. Надеюсь, у вас тут весело.

– А, – протянула «блондинка» с тем же снисходительным выражением, будто собиралась сказать: «Дурак, но безвредный». – Вторая дверь справа.

– На ней ещё краской что-то трёхбуквенное выведено, – хихикнула вторая. – Мальчишки уже все стены в коридоре изгадили, теперь двери заброшек метят.

– Почему ты её ведьмой назвала? – спросил я.

– Пф. – Девушка закатила глаза, её брови приподнялись в показном изумлении. – Потому что она ведьмой была. Гадания, заговоры, привороты…

– Она мамке помогла папку приворожить, – добавила вторая ровным, будничным тоном.

Я поблагодарил их за помощь и, подхватив сумки, двинулся дальше по коридору. За спиной снова зазвучали оживлённые голоса, вернувшиеся к прежнему разговору.

Дверь была голубой, а буквы – кривые, разного размера и насыщенности – белыми, поэтому надпись не слишком бросалась в глаза. Тем не менее, я решил: как только обустроюсь, сразу же отправлюсь в местный магазин, куплю краску и закрашу её.

Ключ в замке долго не поддавался, но прежде чем я успел выругаться, ржавый механизм наконец сдвинулся, и дверь с лёгким скрипом отворилась.

Комната оказалась маленькой, но солнечной. Деревянный пол, на стенах сползающие цветастые обои, с потолка свисала лампочка без люстры. Справа – кровать с пружинным настилом, слева – шкаф с покосившейся дверцей. На подоконнике – лысый кактус, а в углах пыль, катышки и мышиный помёт. Я поставил сумки на кровать и выдохнул с тревожным облегчением.

До закрытия магазинов оставалось пару часов, поэтому, оставив сумки в квартире, я поспешил за покупками. Нужно было взять еды, посуду и кое-что по мелочи. Адрес мне подсказала соседка – женщина лет пятидесяти, по форме напоминавшая квадрат Малевича, но не чёрный, а красный – из-за халата и тапок.

Денег у меня было достаточно для нормальной жизни в городе на месяц, здесь же этой суммы, скорее всего, хватило бы на полгода. Я взял всю наличку, рассовав её по карманам. Исхудавший дверной замок и незнание соседей требовали осторожности.

Магазин, как и все строения в Старых Вязах, был построен ещё при Союзе. Внутри меня ждал просторный зал, разделённый на несколько отделов: продовольственные товары, бытовая техника, химия и комиссионка. Несмотря на разнообразие, продавец был один. Впрочем, покупателей тоже было немного.

Скудный ассортимент ещё больше усилил ощущение, будто я попал в прошлое, во времена товарного дефицита. С потолка свисала липкая лента для мух, откуда-то справа доносились песни из 80-х, на прилавке стояли синие весы, а за ним – крупная женщина в белом чепце и фартуке. Взгляд, обращённый на меня, был привычно подозрительным.

– Добрый день. Уютно у вас тут.

– Что-то зачастили городские проверки. У вас там, что ли, больше некого проверять? – продавщица воинственно упёрла кулаки в массивные бока.

– Я не из налоговой.

– Оно и видно. Весь такой любезный, холёный. Знаем мы вас. Пусть даже и меняетесь, чуть ли не каждый год. Украл, прогнали с работы, наняли такого же до следующего залёта.

– Я погляжу, у вас в посёлке не очень-то приветливы, – констатировал я, мысленно делая исключение разве что для Пахомова. – Даже не знаю, смогу ли я прижиться здесь и стать частью столь консервативного общества.

– Мы не только консервами торгуем, у нас и свежие продукты есть! – возмутилась продавщица, явно не поняв смысла слов и перефразировав их на свой лад. – И куда ты собрался приживаться? В наш посёлок уже лет тридцать никто по собственному желанию не переезжал.

– Я ваш новый патологоанатом, – признался я, разглядывая полки в поисках нужного.

– Батюшки! А с «Бородой»-то что? То есть с Безбородовым? Только не говори, что помер или, того хуже, уволили за пьянство.

Она наклонилась и достала из-под прилавка толстый журнал. Судя по замусоленным страницам, он был исписан более чем на три четверти.

– Он много чего брал в долг. У меня всё записано. Кто деньги-то вернёт?

– Не волнуйтесь, он жив и пока работает. А что касается долгов – этот вопрос обсуждайте с ним, не со мной.

Её тревога спала, и теперь в глазах читалось… любопытство? Или даже доброжелательность?

– Ой, как жаль, что Александр Викторович уходит на пенсию. Золотой человек. У нас ведь люди часто умирают – возраст, алкоголь… А он всегда помогал с оформлением документов. Никому не отказывал. Мы буквально молимся на него.

«Ага, а молитвы записываем в долговой журнал», – мысленно добавил я.

Продолжать разговор не было смысла – это грозило ненужными обещаниями. Я поспешил к делу.

Спустя десять минут вышел из магазина с двумя кульками и направился домой. Среди покупок были тарелка, ложка, вилка, нож, кружка, хлеб, консервы, палка сухой колбасы, овощи, фрукты, минералка и булочка с повидлом на завтрак.

Вернувшись в квартиру и съев два бутерброда с колбасой и помидорами, я принялся за уборку. Захватил с собой пару тряпок для влажной протирки, а метлу одолжил – пусть и без спроса – у ближайших соседей. Рассчитывал вернуть веник до того, как хозяева заметят пропажу. Забегая вперёд, скажу: мне это удалось.

Пыль, паутина, мышиные катышки – всё это мигом покинуло привычные места, собралось в кучки и отправилось в ведро. Открыв окно, я впустил в комнату свежий осенний воздух, сменивший тяжёлый, застоявшийся запах.

Я прошёлся влажной тряпкой по всей комнате, и вскоре очередь дошла до старого шкафа. Открыв его, я обнаружил приятный сюрприз от прежней хозяйки: матрас, подушку, простыню, одеяло и шерстяной платок – колючий, но тёплый.

На одной из полок, лицом вниз, лежала фотография в рамке. Я поднял её, смахнул пыль. На чёрно-белом снимке была запечатлена пара в свадебных нарядах. Он – смуглый, с мужественными чертами лица, длинным узким носом и высокими скулами. В его взгляде угадывалась военная выправка, а голову украшала папаха. Она – невысокая, с длинной чёрной косой и такими же тёмными бровями, лицо круглое, глаза строгие, но с чертовщинкой. На голове – национальный головной убор и платок.