Глава 3

На следующее утро журналист пропал. Он не брал трубку, не отвечал на смски, в Телеграме читал сообщения, но игнорировал. Либо испугался моей напористости, либо всё ещё не пришел в себя после посиделки в баре.

Слово, данное по-пьяни, не стоит даже воздуха, потраченного на его произношение.

Впрочем, кое-что полезное я всё же раздобыл. Судя по реакции журналиста, история Подмайне его будоражит на каком-то полуживотном уровне: одно упоминание выводило из себя, заставляло трястись, волноваться, беспокоиться, оглядываться по сторонам в поисках не то шпионов, не то убийц. То, что он сказал мне только в самых общих чертах – дела в Подмайне творились ужасные – намекало на внутреннюю самоцензуру. Снять бы её, да выяснить подробности накопанных им материалов…

Для Медведицы полученное можно представить как прелестный подарок. Зная её предпочтение подчищать концы за собой, выкраденный из Черногории компромат будет иметь высокую цену.

В отличие от пациентки, заточенной в монастыре в неизвестно какой комнате, к Виктору я испытывал малую толику сочувствия. Его хотя бы видел, а пациентку – нет. К тому же, если Лена не врала, семейка у неё и правда мерзкая.

Сидя с чашкой латте на балконе, глядя в небо, на кричащих чаек, наполнивших чистейшую голубизну, я сравнивал этого журналиста с потерянной птицей, которая желает всем всего хорошего, но хлопающим крылом больно шлепает присутствующим по лицу. Его левизна меня не пугала, только вызывала жалость – в мире модельного бизнеса всё строится на связях, знакомствах и больших людях. Левизны среди моделей нет. Но забавно послушать умные разговоры о важном.

Неудивительно, что Армен, подсевший ко мне в белградском элитном ресторане, был воспринят мной как обычный агент, нанимающий эскортников. Модельная культура приучила к тому, чтобы смотреть на людей строго утилитарно: люди как инструменты, вскрывающие и решающие проблемы, и сочувствие журналисту не должно мешать работе. Да, скорее всего Виктор умрёт, сам себе яму нароет. Но прежде пусть сообщит важную информацию. Если получится, я облегчу его участь. Именно такой фокус мышления обеспечил успех в жизни.

Ветер трепыхал длинные белые занавески, вытягивал их из гостиной, и в их полотне можно было разглядеть нечто знакомое.

Регаты. Точно, итальянские регаты, эти плотные и хорошо сбитые паруса, белые и наклонные, тянущие лодку вперёд.

Простыни. Идёшь по старому району, бабка вывесит белое тряпье, и колышется оно на ветру, под запах цветущих цитрусовых.

Занавеска словно застряла в чём-то. Нет, это отчетливая фигура – человеческая.

Секунду я рассматривал её, а затем посмотрел на чашку кофе. Кажется, ничего высокоградусного туда не подливал. Белая ткань отчетливо формировала контуры существа, стоящего напротив меня.

Мне стало не по себе. Скрутил у бутылки крышку, плеснул минералку на ткань. Препятствие в виде невидимого человека пропало.

– Ладно, Славик, пора бы и меру знать, – сказал вслух и отправился под холодный душ, снимать солнечный перегрев.

Воскресным утром магазин, куда я пошел за мелкими вещицами, внезапно оказался закрыт. В этой стране ничего, кроме мелких киосков и ресторанов, в выходной не работает.

– Ну замечательно! – с возмущением шлёпнул по стеклянной двери.

– Расстроились? Только приехали, видимо.

Я обернулся. Аккуратно, но ясным жестом мне дали понять, что путь прегражден. Мужчина-гора казался неприветливым и слишком серьезным.

– Вы же Слава?

– Он самый. С кем имею дело?

– Рад знакомству, – крепчайшая рука пожала так, что взвыли суставы. – Наслышан о вас. Как-никак, коллеги! Общий работодатель, если не догадались. Решил все-таки пересечься, взглянуть на новенького… аудитора.

– Понимаю, что оказался в мелком городке, почти деревне, но какие слухи обо мне могли дойти до вас? И кто вы, собственно?

Руку мою так и не отпустили.

– Я – Владимир Гришин. Моя фамилия вам о чем-то говорит?

Ах, ну конечно. Вот мы и встретились. Всю неделю он таился где-нибудь за углом. Елена предупреждала, и не раз: «Следи за змеем. Его лояльность хуже остальных в Черногории. Главный агент моей службы безопасности имеет большой заскок на всё брутальное и полуармейское» Вот ползучий и явился на свет.

– Довольно необычно видеть такую важную персону в столь житейских делах, – продолжил он.

– Что в этом необычного?

– Ну, начну с того, что только простой народ ходит в магазины. Скажу так, представитель корпорации должен соблюдать… этикет. Корпоративный кодекс чести, понимаете? Особенно это касается высокорангового представителя. И уж тем более мужчины.

– Учту в следующий раз.

Руку наконец-то отпустили. В лице Гришина имелась едва заметная антипатия: у мужчины-горы мой типаж, видимо, своей легкой внешней жеманностью вызывал неодобрение. «Не качок? Следишь за собой? Модель, позирующая в трусах? Всё, не мужик ты» Как типичный человек девяностых, он ожидал от всех мужчин «достойного поведения».

– Вы что-то хотели от меня?

– Да. В семь вечера нам нужно отужинать в Vista. Знаете такой?

«Спросил бы хоть, хочу ли я с тобой ужинать, – во мне быстро росло возмущение. – Кто ты такой, чтобы перед тобой распинаться…»

– Честно говоря, нет. Я тут всего неделю.

– Машина заберет вас у отеля. Нужно уладить рабочие вопросы.

– Какие же? Я был в Подмайне, документы предъявил, хотя ко мне относятся как к чужаку.

Гора засмеялась.

– Ну конечно, вы ещё не ополачились. Здесь проблемы решают иначе. И вашу проблему со встречей с настоятелем Симеоном тоже можно уладить, – Гришин с намеком подмигнул.

Уже интересно. Значит, специально препятствуют? Симеон жив и здоров, просто скрывают от меня из принципа?

– Ладно. Сегодня в семь вечера.

– Быть добру, – попрощалась гора.

Для встречи выделили отдельную веранду, стоявшую прямо на скалистом уступе. В этом белом десятиугольнике с колоннами развесили полупрозрачные шторы: колыхаясь на ветру, они громко хлопали как парус на морской лодке. Я вздрогнул, вспомнив недавно увиденную паранормальщину.

Волны били берег.

Привезли меня к назначенному времени, и я успел разглядеть человека, сидевшего с Гришиным за одним столом. С крепкой квадратной головой и жесткой черной щетиной, покрывавшей не только щеки, но и шею целиком, мужчина громко говорил по-сербски. Едва завидев, он кивком указал на меня и поспешно удалился.

– Всё решаете рабочие вопросы? – я присел рядом с Гришиным.

– Да. В России я решал все сложные моменты в бане, с пивом и раками. А тут море, горы, пляж, приятный ресторан… – мой собеседник развалился в кресле. – И девочки есть, и ракия, и мясо на роштиле.

Официанты принесли напитки и легкую закуску, а затем перекрыли вход в веранду красной атласной веревкой.

Мы остались наедине. Слух ласкал морской бой со скалами: энергия Адриатики распространялась по серо-черным острым камням, рассеивалась в виде мириада микрочастиц водяной пыли. В оставшихся минутах заката солнечный луч проникал в эту завесу, образуя недолговечную радугу.

– Чудесно, не так ли? – Гришин заулыбался.

– Эта страна может удивить.

– Ммм… Но вы повидали мир побольше меня, Слава.

Решил начать с подкола. «Я знаю твою биографию – ты передо мной как лист биографии». Гришин с таким темпом превращается в опасного врага.

Помпезность обстановки, вынесенные из кухни специально приготовленные блюда, само отношение персонала характеризовали людей такой формации, как Владимир Гришин. Корпораты любят власть и плохо переносят зависть, поэтому игра с гигантизмом в богатстве у них в патологическом почете. Черногория как раз в этом стремлении их поддерживает: тишина, даль, скалистый щит с одной стороны и морской страж с другой, комфортный в общении серый бизнес, наконец малолюдность. Всё играло в пользу корпорации Станковичей.

Гришин идеально раскрыл потенциал своих капиталов. Его позиция в организации самая выигрышная: я больше всех завишу от доброй воли Семьи, а именно от благосклонности Елены; высшее руководство корпорации лелеет надежду войти в близкий круг и всячески лижет все нескромные места большим и длинным языком; ну а главный сподручный пёс? А что он? Он в Черногории. Как будто бы не при делах. Однако кто же в здравом уме избавится от падальщика?

Нашкодил – за тобой прибрали.

Перепил – публика забыла, о чём говорили.

Убил – труп никто не видел.

И неважно, случайно был убран человек или же злонамеренно. Станковичи не просто выучили историю девяностых – они были её создателями. Когда Лена слишком расслаблялась, то вспоминала тревожные события прошлого: со стрелками, рэкетом, заказными убийствами, договорняком и постоянными подножками. В нулевых всё покрасили белой краской, но механизм остался прежним. Только власти у таких, как она, стало ещё больше.

– Я был моделью мирового уровня, – уклончиво ответил Гришину и улыбнулся. – Честно пытался жить.

– И получалось?

– Нет. Не очень получалось.

– А где работали?

– В Италии. Основной контракт был с итальянцами. Должно быть, вам это и так известно.

Гора улыбнулась.

– Конечно.

Мы отужинали в молчании. Я пытался понять его замысел, а он, надо полагать, определял пути возможного давления на незванца. Кажется, Лена упоминала стандартную схему: сначала любезность, потом указание на твою уязвимость – и сразу же предложение сотрудничества. Если попытка провалилась, то в ход идет силовая дипломатия, как это произошло с Виктором Фарбером.

Пока что мы на первом этапе. Вежливое знакомство.

– Ты почти не прикасался к еде, – заметил Гришин. – Давай будем обращаться на ты, ладно?

О, уже перешли на ты.

– Профессиональная деформация. Хорошо, если так хочешь, то можно на ты.

– Профдеформация, говоришь… Ну, конечно. Ладно, хватит ходить вокруг да около, – он бросил грязную салфетку на стол. – Перейду на ты, потому что постельный мальчик мне не ровня. Знаю, что балуешься с Леной, не гони. Веришь, что через дележку постели с ней на что-то влияешь? Не знаю, на кой черт ты решил поиграть в большого босса, но в Черногории тебе ход закрыт – без моего разрешения любые операции запрещены. Ты уже наломал дров, кстати говоря.

Понятно. Перешел в распределение ролей: «Я – начальник, ты – дурак»

– И жалуйся в Москве кому хочешь, – он предупредительно показал ладонь, чтобы пресечь попытку протеста: – Можешь даже Лене в перерыве между перепихами подать жалобу на Владимира Павловича Гришина.

Ну хорошо, подумал я, готов актерски поиграть под твою дудку. Мне не привыкать, что об мое мнение пробуют вытереть ноги и предлагают помалкивать. Слегка сгорбившись и подобрав руки в замок, будто чувствую себя беззащитным, я сказал:

– Возможно, мы друг друга недопоняли.

– Что от тебя нужно? Вперёд батьки в пекло не соваться. Соблюдай иерархию и подчиняйся моим приказам. Знаешь, сколько я здесь?

– Примерно четыре года.

– Ага, почти угадал, пять лет. Когда Елена хотела подстраховаться от ковида, а потом ничего не вышло, этот позор в виде медицинского мусора сослали в Будву, спрятали в полузабытом монастыре и теперь держат под семи замками. Этот мусор сильно воняет, и такие чистые мальчики обычно не занимаются мужской работой. Запомни: я – ключ от всех замков. Если тебе нужно выйти на человека, то спроси сначала разрешение, и мы подумаем, что можно сделать.

Гришин сделал глоток вина и сильно сморщился, перевернул бокал – бело-золотистое выплеснулось на камень. Темнеющее небо окрасилось в персиково-малиновый градиент.

– Ты разбираешься в винах? – внезапно спросил он меня.

– Самую малость.

– Сколько бы ни пробовал черногорские, от них только голова к утру раскалывается, – Гришин ополоснул рот минералкой. – Мне привозят «Вранац» прямо с плантации, а толку?

– Мне нужно поговорить с настоятелем Симеоном, – сказал я.

– Зачем тебе он? Ты приехал с проверкой – ну так проверяй кусты во внутреннем дворе. Вон их как много. Или тебя интересует кто-то другой? Как-то не по-людски всё сделано, понимаешь? Приехал человек, а главу службы безопасности даже не поставили в известность.

– Насколько мне известно, Милорад Пешич им является.

– Хм.

Лена определенно переборщила с конспирацией. Зная всю степень автономности её благотворительного фонда, оторванного от непосредственного руководства в Москве, отправлять псевдо-аудитора без соответствующего звонка было откровенной глупостью. Гришин определенно не знает, кто перед ним и в каком статусе.

– Если бы ты был умнее, Владимир, то сначала удосужился поинтересоваться, с какой целью госпожа Станкович отправила меня в монастырь.

У мужчины-горы глаза покраснели от злости.

– Я продолжу, ты же не против, Володь? В безопасном месте – очевидно, не в номере моего отеля – хранится портфель с документами, в том числе с обнаруженным несоответствием финансовых показателей. Отдельные бумаги показаны Пимену, но старик явно ходит под тобой, ибо сразу отказался сотрудничать. Выше тебя и его – только Симеон. Госпожа Станкович выражает недоверие фонду «Подмайне». Тебе в том числе.

Гришин заметно напрягся.

– Ну и что нам инкриминируют? – поинтересовался он, потирая указательным пальцем губу.

Хорошая развилка для дальнейших действий. Лена заранее продумала этот сценарий: «Когда начнут прогибать под себя, вытаскивай карту схем вывода средств» Конечно, если бы Гришин узнал мою истинную миссию, боюсь, у меня бы появились настоящие проблемы: никто не знает, на что готовы защитники тайны монастыря ради того, чтобы упрятать родственницу Лены от остального мира.

– Монастырь перестал исполнять основную функцию.

– Какую же? – улыбка Гришина превратилась в хищный оскал.

– Благотворительность, разумеется.

Гора загоготала. Он ожидал услышать хоть одно слово про пациентку, запертую где-то в подвале храма, а услышал только официозный лепет. Зверь тут же расслабился. Это играло мне на руку:

– И каким образом это происходит?

– Мне предстоит выяснить, через какие каналы утекли денежные средства, которые отмывались в монастыре. Это капиталы для будущих операций, и в корпорации есть сомневающиеся в эффективности фонда. Речь идет о действительно крупных деньгах, поэтому, Владимир, жертвы неизбежны.

– Хм. Возможно.

– Ты считаешь меня эскортником, дорогой игрушкой в постели своей начальницы, которая безропотно слушается. Всё правда. И именно поэтому мне дали эту миссию. Другим в Черногории, судя по всему, она больше не доверяет, – я привстал со стула и вздохнул: – Так что от моего слова будет определяться судьба тех, кто вступил в противоречие с корпоративной этикой. Госпожа Станкович предателей не прощает. Спасибо за ужин. Надеюсь на завтрашнюю встречу.

В спину мне прилетело:

– Ты даже не представляешь, с чем имеешь дело, сынок. Мне тебя очень жаль.

Я обернулся:

– Любовь – это нормально. Мои чувства к Лене настоящие, живые, не такие, какими ты их себе представляешь.

– Что? – верзила искренне недоумевал. – Ты правда ничего не знаешь? Тебе никто не говорил?

– Что мне должны были сказать?

– В Подмайне содержится самый большой секрет нашего олигарха. Всё, чем занимаюсь я, исключительно сосредоточено на сохранении этого секрета. Вот буквально всё! Это не просто храм – мы молимся в нём, чтобы настало следующее утро. Я «Отче наш» читаю утром, днём и вечером. Эта девушка… Господи, не хочется упоминать даже само имя этого монстра. Но тут заявляешься ты, московский смазливый пацан, с ворохом бумаг про якобы мошенничество. Парень, дело не в деньгах! Переводили средства в монастыре и раньше, а то, что кто-то из нас клювиком свою долю забирает – так это тоже нормально. Это компенсация за психологический ущерб.

– Какая тяжелая у вас участь, да? Грабить Елену Станкович, которая без того платит как директору департамента.

Гришин раскрыл рот в возмущении.

– Пацан, здесь такие тёмные дела происходят, а ты про бабло.

– Хватит. Это общие слова. Просто песок в глаза.

Но Гришин, видимо, и правда завязан клятвой молчания. Ничего не сказав более, он в побледнении зачем-то перекрестился.

– Хочешь залезть в чулан – твое дело. Но помни, что я тебя предупреждал.

Перепил, что ли? Какой же противный дуболом.

– Всего доброго, – попрощался я и уехал в отель.

В номере было чисто. Пахло свежим цитрусом и хорошо оттертыми поверхностями. Быстро почистив зубы, я прыгнул на свою огромную кровать, скинув на пол одеяло.

Жару перегретой комнаты гасил кондиционер. В слабом освещении белого торшера я пытался прийти в себя после встречи. Казалось бы, нечего бояться, за мной иммунитет от самой Лены, а всё равно мурашки по телу.

И какие же они всё-таки фриканутые, эти сотрудники фонда и люди, хоть как-то связанные с ним. Что Гришин, что этот журналист-независимец, все они впадают в какой-то эмоциональный паралич и шепчут про нечто страшное и ужасное в монастыре. Знать бы этот триггер в их голове, попроще бы стало.

Настенный телевизор транслировал очередной балканский сюжет о рыбаках и огромной серебристой рыбе. От скуки позвонил медведице, но она ответила смской: «Прости, слишком занята :(»

Ладно. Пора бы и поспать. Потянувшись за пультом, я выключил телевизор.

Комната потемнела. Лунный свет слабо проникал через панорамные окна, и глаза от этого быстро привыкли к серо-синему фону.

Взгляд привлекла тень в углу.

Усмехнувшись, я закрыл глаза: «Надо же, как похожа на человека» Открыл глаза – силуэт всё там же. Тогда прищуром стал разглядывать фигуру.

– Да нет, не может быть, – рука сама потянулась к светильнику.

Тусклый оранжевый свет озарил комнату. Никакой фигуры, никакого человека.

– Хм.

Снова выключил. Силуэт человека, ещё более отчетливый, чем прежде, показался в том же самом углу.

– Да ну блин, – от испуга я соскочил с кровати и включил все источники света.

Яйцевидные светильники, напольные и тумбочные, зыбкая и бледная подсветка из потолочного багета, даже телевизор – включено всё.

Угол абсолютно пуст. Мебель никак не могла создать такую тень. Поразмыслив минуту, я сдвинул кофейный стол, кресла и горшок с бамбуком в сторону.

Отошел как можно дальше и выключил свет.

Фигура на месте.

«Меня отравили», мгновенно пришло в голову. Достал несессер и вытряхнул всё наружу, выпил рвотное средство, обильно глотая воду из-под крана.

Тошнота подступила быстро, и в туалете меня всего вывернуло наизнанку.

– Ресепшен?

– Да, господин Фомичев? – Женский голос был предельно вежлив даже в три часа ночи.

– Пришлите срочно врача. Кажется, я отравился.

– Сию минуту.

Повесив трубку, стал нервно ждать. Глаза сами переглядывались на несчастный угол. В какой-то момент эта фигура стала просто мерещиться повсюду, и для успокоения я открыл входную дверь нараспашку.

Врач прибыл через пять минут – пять самых долгих минут в моей жизни.

– С вами всё в порядке, – врач на чистейшем русском дописывал рецептуру. – Купите в ближайшей аптеке. Анализы крови отправлю сейчас же, но результаты будут готовы не раньше полудня.

– Даже с учетом моей страховки? – уточнил я.

Врач только хмыкнул:

– Это Балканы. Даже экспресс-анализы тут сделают неторопливо. И к чему, собственно, спешка? Вы абсолютно здоровы.

– А если я заплачу сверху?

– Это не поможет. Вы можете поторопить меня, но до специалиста в Белграде ваши деньги не дойдут.

– Возьмите ещё анализы рвоты.

Врач поморщился, но молча взял пластиковый контейнер. На прощание он пожелал мне хорошего здоровья. Я проводил его до коридора и так остался стоять.

Из соседнего номера показалась то ли девочка, то ли совсем уж юная девушка: ростом почти в два раза меньше моего, с лицом куклы, бледным макияжем и стрелками на глазах; сами глаза большие, а волосы покрашены в марганцовый цвет. Одета она была во всё черное, джинсы широкие и явно не по длине, об брючину, которая волочится по ковру, легко было споткнуться.

– Дядя, как насчет того, чтобы одеться? – девочка артистично прикрыла глаза ладонью.

Сквозь жуткий страх во мне возникло сильное недоумение.

– Что? Какой я тебе дядя? – рука потянулась за белым халатом, висящим на крючке у входной двери.

Чучело с марганцовыми волосами, пожав плечами исчезло в глубине коридора. С ещё большим недоумением я хлопнул дверью, повернулся к зеркалу и всмотрелся, не появились ли от волнения на моем лице морщины.

Спать в своем номере больше не мог. Выключив свет, никакого силуэта я не видел, но чувство, что где-то затаился Гришин с ножом, грызло изнутри. Покрутившись в постели, мне надоело это терпеть: я спустился на ресепшен и до четырех утра тыкался в айфоне, а после уснул неровным сном на пару часов.