Глава 4

Утренний звонок. Экран айфона – номер неизвестный, но точно черногорский. Я уже привык к цифрам 382 от местных поставщиков различных услуг, весьма похожих на телефонных мошенников, долбящих на твой номер порой по несколько раз в день. В трубке затараторили на сербском, причем весьма тяжелом для моего восприятия.

– Что вам нужно? – спросил на русском. – Ja sam Rus, govorim polako*.

Тогда мужской голос перешел на более понятный суржик.

– Господине, приезжайте в монастырь. Приехал настоятель Симеон. Он в своем кабинете и ждёт вас.

Ну наконец-то! Водителя подгонял словесно и барабанной дробью туфлями, чтобы скорее доставил в Подмайне. Майнский пут, соединявший роскошный отель, в котором я обитал, с монастырем встал в пробке.

– Быстрее можно? – занервничал я. – опаздываю на встречу.

– Тут авария, – пожал плечами шофер.

Вскоре увидел произошедшее. Огромный синий автокран проехался по маленькой машинке – кажется, это был серебристый двухместный электромобиль, на котором здесь нередко гоняют. Пока одни кричали на водителя, а его согласно служебному инстинкту защищал полицейский, вероятный виновник трагедии что-то кричал в небо. Лицо его было исцарапано. Опустив стекло, сквозь гудки автомобилей и вопли услышал пространное:

– Она явилась, эта голая дева стояла посреди дороги! Дева мешала ехать вперёд.

– Что это с ним? – спросил я.

– Ай, не обращайте внимание. Ракию пить надо в меру, – усмехнулся мой водитель и повез объездными дорогами к монастырю.

По традиции высадили меня в пяти минутах ходьбы от его стен. Белая рубашка прилипла к спине, а ноги горели от раскаленной почвы. Охранники пропустили внутрь.

– Я плохо гОворю русски, – сказал Милорад, начальник службы безопасности монастыря, протягивая лист с ручкой. – Потпис, молим.

За маленьким столом его рост казался ещё больше. Сколько в нём? Два метра?

Бумага оказалась заявлением в двух листах и на двух языках. По левую сторону – описание обязанностей на сербском, по правую – на русском. В перечне из двадцати пунктов значилось: что, как и когда можно делать или не делать на территории монастыря.

Но тут же на втором листе указано особое соглашение с некоммерческим благотворительным фондом «Институт Подмайне». До сей поры фонд строго держали в тени: только слухи, только официальные заявления представителя госпожи Станкович, только малозначительные факты существования и только посредственные, бесполезные документы, которые доставали из папок полистать монахи.

Из газетных статей можно было узнать про восстановление церковных реликвий, для чего использовалась площадь монастыря, а также о редких акциях благотворительности на Пасху и Рождество.

Если медведица не соврала мне, то она и правда не знает, чем на самом деле все эти годы занимался институт, существовавший за её деньги и под её эгидой. Формально организация служит ей, а Гришин отвечает за лояльность сотрудников и конспирацию; в этой схеме ещё участвуют Симеон с Пименом – два священника, которые играют роль «тепловой ловушки» для общественности, отвлекая общественность от лишних вопросов. Монастырская братия исполняет священный обет и помогает Елене Станкович в благих начинаниях. Всё прекрасно, всё просто и во имя веры.

«Должен признать, моя любимая медведица, что благотворительный фонд «Подмайне» в таком отношении у тебя получится исключительно удачным», – сказал я себе, разглядывая заявление. – Всем пускают пыль в глаза: защита традиционных ценностей, опека над православными драгоценностями, работа над историей и поиск утраченных реликвий. В действительности же монастырь превращен в секретную тюрьму для родственницы Елены, с которой есть большие проблемы»

Елена хотела узнать, что с ней сейчас на самом деле, есть ли в Черногории след её дяди, претендующего на кресло председателя корпорации, а ещё исполнить окончательное решение вопроса. По-видимому, сегодня на шаг приблизился к исполнению.

– Что это? – ткнул ручкой в лист.

– Про́чи.

– Я уже прочитал. Это что, пропуск? Вы мне пропуск выписываете?

– Да, прочи.

Пластиковая карта с фотографией, взятой из миланского выступления в 2021 году, сильно позабавила меня. Я тогда был самым перспективным. Смешок вызвал недоумение у Милорада:

– Шта?**

– Све добро, хвала. Довидження***.

Высокий черногорец сразу переключился обратно на просмотр телевизора.

Очевидно, вчерашний разговор на Гришина повлиял на строптивых. Либо Лена ответила на их бесконечную бомбардировку письмами: «Кто это? Это шутка? Зачем нам аудитор? Ааа!».

На выходе из кабинета меня внезапно поймал Гришин. Он был всё так же с хищным оскалом, но сейчас в разговоре проявил, зацепил за локоть своей ручищей:

– Ты всё-таки решил копать? – спросил мужчина-гора. – Упертый малый, ничего не скажешь.

– Да, иначе никак.

– Пацан, ты не торопись. Подумай хорошенько, нужно ли оно тебе. В Черногории есть много способов поразвлечься, – он улыбнулся сверх меры, – или на крайняк убиться.

– Это угроза? – моя бровь поднялась от напряжения.

– Нисколько, Слава, нисколько. Хочу тебе напомнить, что как бы тут всё не так просто. Один неверный шаг только усугубит положение и затворницы, и семьи Станковичей. Ещё здесь натурально опасно, – он уперся в меня. – Ну не дипломат я, понимаешь? Объяснить сложно. Школа жизни у меня уличная. А ты как залётчик с чужого района.

– Тогда объясни по-простому. Похоже, что скоро меня ужалит скорпион или змея, раз так пру напролом.

Я пригласил его в маленький сад прямо под крепостной стеной. Маленькие огненные цветки лежали ковром по земле: оранжевые, желтоватые и лимонные, с необычными язычковыми лепестками, они волнами колыхались на ветру. Рядом находился источник воды – икона, выполненная мозаикой и с позолоченными нимбами, царственно возвышалась над краном.

– Ты теперь член нашей семьи? – задал риторический вопрос Гришин. – Столько внимания к тебе, московскому мальчику-зайчику… Вчера мы поговорили с госпожой Станкович. Наверное, было неправильным поступком отшить тебя куда подальше. Ты пойми правильно, после той лысой журналюги все на стрёме, сильно разнервничались, и если бы не слово твоей благодетельницы…

«Значит, всё-таки помогла медведица», догадался я.

– Что ты подразумеваешь под семьей? Вы в монастыре постоянно темните, говорите намеками и угрожающими посылами.

– Семья – это коллектив, который здесь работает, – ответил Гришин. – Мы все одна большая семья, пусть одни ходят в рясе, а другие в простых футболках и джинсах. С двадцатого года монастырь живет только для того, чтобы сохранить тайну госпожи Станкович, – тут он подошел ко мне и положил большую руку на плечо. – И скоро ты будешь посвящен в неё, если станешь меня слушаться.

– Сгораю от нетерпения, что же вы тут прячете, – усмехнулся я. – Горы ворованных денег? И всё в крипте?

– Нет.

– Миллиарды честных денег из нефти и газа?

– Честно? Лучше бы мне не довелось знать об этой девке. Это не совсем человек даже. Ну, монахи верят, что она без души, но я бы наоборот сказал – душа есть, только нечеловеческая.

– Девке?

– Да. Затворница из родственниц Станковичей живет в монастыре.

– Мария которая? Почему я я её никогда не видел, хотя уже неделю хожу сюда?

– Её состояние здоровья слишком тяжелое, чтобы она свободно разгуливала по внутреннему двору. Да она практически не выходит из палаты, и слава богу.

– И всё, чем занимается фонд, заключается в обслуживании этой затворницы? Тогда к чему такой беспрецедентный уровень безопасности? Пресса ни за что бы не проскочила через такие большие стены, – я своим взглядом осмотрел крепостные сооружения. – Да тут полиция-то штурмом не возьмёт…

Гришин помолчал несколько секунд, затем расслабленно улыбнулся:

– Скоро ты всё поймешь, пацан, – кивком мне указали на последний этаж главного корпуса. – Он тебя ждёт. Иди. Удачи.

Ну просто день вознаграждений. Поговорить с настоятелем – после недели унизительных отговорок! Я бросил своего собеседника, даже не попрощавшись, и спешно поднялся наверх.

Симеон, мужчина на удивление относительно молодой и совсем не возрастной старик, как его главный помощник, корпел над полученными документами. В отличие от кабинета Пимена, в его резиденции имелся только длинный стол, шкафы и полки с книгами, а также два компьютера: один прямо за рабочим местом, а второй, странный ноутбук, чью марку я не распознал, стоял за отдельным письменным столиком напротив высокого окна. Одинокий крест висел на белой стене.

Очень пресно. Ни золота, ни богатств, ни расписных вещей. Грустно даже, с детства, когда крестили, я привык к тому, что церковники ограничений в золоте не знают. А тут такая громкая скромность.

Настоятель просил отдать весь портфель целиком, лично вычитывал каждую строку и где-то делал подчеркивания карандашом; досконально изучил приказ о проведении проверки, служебное задание и программу. Особое внимание было уделено личному письму госпожи Станкович, запечатанному в двух конвертах: его содержание мне было неизвестно, но судя по реакции бровей, Симеона она явно удивила.

В его внешности имелось что-то отталкивающее. Одет Симеон был как и все монахи, лицо – суровое с мешками под глазами, сами глаза холодно-серые, с тяжелыми междубровными морщинами; в черной бороде имелась проседь, как и в остальных волосах, собранных в косичку. Губы его шевелились едва заметно, тонко двигались в такт мысленно читаемому.

Только Симеон по соглашению с черногорской стороной имел высшую власть в монастыре, соответственно в институте все должны его слушаться. Так говорил Армен, готовя меня в белградском пригороде, а что я вижу? Его решения ни Гришин, ни тем более сотрудники и монахи из местных отменить или саботировать не смогут, однако нет-нет да тянут одеяло на себя. Поэтому с настоятелем я решил быть артистично добрым, насколько это возможно, а также дипломатичным и угодливым.

«Помни, что лучший способ выполнить свою миссию – поселиться в монастыре под видом аудитора, – говорила Лена в последний день перед отъездом. – Будь смелым и не разводи соплей, но не лезь на рожон. Гришин может быть предателем: его всегда тянуло уйти под крыло к моему дяде. Петр хочет скинуть твою медведицу – наша семейная задача помешать ему в этом. Постарайся играть на его комплексах. Пимен мне неизвестен, наверное, он отвечает за простые и несрочные дела. Симеон – самая сложная крепость. Кажется, этот священник поверил в то, спасает человечество от великого греха».

– Как ваше самочувствие? – поинтересовался он.

– Нормально. Жарковато у вас.

– Это так. А как спалось? – вопрос прозвучал с необычной нотой.

Врач мог рассказать, что я вызывал его из-за отравления, но что не было сна – это никто не мог знать, кроме меня.

– Нормально. Правда, смущает многое.

– Например?

– Во-первых, в Будве чудачат по-разному. Вот конкретно сейчас я попал в пробку, а водитель, устроивший её, говорил про какую-то голую девку…

Рука Симеона перестала черкать на бумаге, однако взгляд он не поднял.

– Что вы говорите? Бывает же.

– А бывает часто такое? – уточнил я, вспоминая тени и фигуры в своем отеле.

– Нет. Не обращайте внимания. Водитель меры в ракии не знал, – в голосе едва послышалась насмешка.

– Из-за отсутствия прогресса в аудиторской проверке чувствую себя не в своей тарелке. Придется наверстывать упущенное, если вы хотите, чтобы я поскорее уехал из монастыря.

– Полако, Вячеслав, полако. В Черногории вопросы решают иначе, – настоятель посмотрел на меня исподлобья. – До меня дошли слухи, что вы недовольны оказанным вниманием со стороны братии и охраны.

– Да. Многовато проблем возникло перед довереным лицом госпожи Станкович. Монахи за неделю не проронили и слова рядом со мной, избегают меня.

– Ну так и нас не предупредили. Ни звонка, ни письма… Как-то несерьезно.

– Если вы про внезапность, то таково желание госпожи Станкович.

Настоятель трижды что-то подчеркнул, хмыкнул и цокнул, потом снял очки и протер глаза от усталости.

– Что ж, по документам из портфеля, отныне вы чуть ли не самое главное доверенное лицо Елены Станкович. Удивительно. Наводит на разные мысли. Как минимум, я бы по такому случаю сказал, что Владимиру Гришину отказали в благословении. Быть может вы поделитесь хотя бы со мной, почему она перестала нам доверять? Гришину врать дозволяю, а вот мне нет. Я просто не потерплю лжи. Слишком большая ответственность лежит на моих плечах.

«Симеон – самая сложная фигура. Поверил в свою роль спасителя человечества», вспомнилось вновь напутствие медведицы.

– Финансовые проблемы.

– У кого? У фонда или семьи? Чтобы у семьи Станковичей закончились деньги? Да вы шутите.

– Не у неё, а у вас. Утечка денег. Полагаю, кто-то сливает в крипту.

Симеон посмотрел странным взглядом, будто пытался уловить в моих словах издевку.

– Елена всегда знала о Гришине.

О как. Кажется, нужно лгать изощреннее.

– Речь о действительно серьезной утечке, – продолжил я, сложив руки на груди. – Движение таких теневых капиталов вызовет подозрение к нашему работодателю. Евросоюз, США, санкции. Понимаете, к чему я клоню?

– Вячеслав, чем мы занимаемся, по-вашему?

– Фонд официально ведет благотворительную деятельность…

– Вячеслав, я про реальность, – Симеон легонько хлопнул по столу. – Про ту, что нам дана Господом за тяжкие прегрешения, за моральную распущенность и падение нравственности.

– Вы просили быть честным, отец Симеон. Я – атеист. Надеюсь, из этого можно сделать выводы, что мне сложно разговаривать на вашем языке.

– Тогда зайду с другой стороны. Какими глазами я вижу человека, его сущность? В каждом из нас проявляется греховность. Человеческая природа греховна, она повреждена грехом. Мы можем вести себя плохо, так?

– Допустим, хотя для меня это всё звучит пространно.

– Угу, – Симеон едва заметно улыбнулся. – У некоторых личностей проявляется душевная болезнь. Им ещё приписывают одержимость кем-либо. Обыкновенно говорят про дьявола.

Я пытался понять, к чему клонит священник, но ничего, кроме популярного ужастика про экзорцизм представить не смог. Священник встал и заходил по кабинету:

– Всё так. Лечение психических заболеваний может идти по-разному, а мы, как носители крестного знамения, служим для болеющих сим недугом как сострадальцы, пастыри и помощники. Но скажите мне, Вячеслав, что мы должны делать в том случае, если у человека нет души?

– То есть как?

– Ну вот родился человек без души.

– У меня нет знаний в религии, только то, что на Пасху говорили родственники, то и понимаю. Может ли существо, по вашим взглядам, быть без души?

– Как оказалось, может, – Симеон, прежде трогавший корешки книг на полке, повернулся ко мне. Вперив взгляд в слушателя, он будто бы испытующе ожидал реакции.

Мы замолкли.

– Ладно, довольно философских поползновений на юношу, – священник подал крепкую руку. – Добро пожаловать в монастырь Подмайне, сын. Пусть ваш искус будет легким, а дух крепок. Вам пригодятся такие качества, как сила воли, убежденность и безупречное понимание справедливости. Слушайтесь всех, на ком лежит попечение о благоустройстве божией обители и кому следует за советом братия. Вы не встали на путь трудничества, ибо пришли с другим замыслом, но поверьте: испытания в монастыре проходят все и каждый день. И может быть, по неволе стали частью одного гигантского замысла, притворенного самим Господом.

– Хорошо, отец Симеон. А теперь, если вы согласны, давайте перейдем к делу.

– Только не сегодня, – он быстро сел в свое кресло и вздохнул. – Полако. Медленно и без спешки. Я только вернулся в монастырь – нужно решить насущные проблемы. Вы можете приступать к ревизии с завтрашнего дня, в любое время и в выходные тоже. Но есть четыре строгих правила, – пальцы загибались при перечислении. – Во-первых, я руковожу всем в монастыре. Отдельные лица в монастыре захотят оспорить это. Знайте: они не правы и вступать с ними в согласие преступно. Во-вторых, вы обязаны покинуть монастырь до 22 часов: к этому времени центральные ворота закрываются. Охрана имеет право арестовать вас, если обнаружит в монастыре во время комендантского часа. В-третьих, секреты, которые хранятся за этими стенами, должны остаться здесь же. Особенно главный секрет – затворница Мария обрела в Черногории деятельный покой и опеку. Нигде более они не должны появиться, хотя поверьте, пёс Гришин разнюхает любые сомнительные контакты. Ваш разговор с Виктором, сумасшедшим журналистом из России, стал предметом долгого обсуждения со мной, понадобилось немало усилий, чтобы убедить его отстать от вас и от него.

На всех пальцах священника имелись свежие следы ожогов, розовые и с желтоватыми волдырями. Кое-как сдержал отвращение, требовавшее выйти мимикой на лице.

Что ж, человек-гора следил за мной. Предсказуемо. Во мне он видит угрозу своей власти и богатству. Только к чему его конспирологические предупреждения, я всё никак не пойму.

– Его так задело общение с Фарбером?

– Нет. Он просто предан своему делу – слишком рьяно хранит секреты Семьи.

– Ясно. Могу ли увидеть затворницу?

Симеон тут же посуровел.

– Зачем?

– Это входит в программу аудиторской проверки. Госпожа Станкович желает получить всю возможную информацию о состоянии дел фонда. Статус затворницы её волнует не меньше, чем вероятная утечка денежных пожертвований.

Симеон уронил взгляд на стол, шевелил челюстью. Его явно беспокоило обсуждение пациентки.

– Вообще-то нет.

– Почему?

– Она не обезьяна, на которую смотрят через решетку любопытствующие. Каждое вторжение новеньких, чужаков из мира провоцирует в ней обострение. Её участь должна быть покрыта тайной, и мы прикладываем немалые усилия, чтобы спасти затворницу от дальнейшего развития тяжелых психологических недугов. Послушники монастыря денно и нощно трудятся над духовной поддержкой этой жертвы глупых, аморальных и богохульских экспериментов над природой.

– Вы так говорите, словно Мария – лютейшая психопатка, нападающая на всех подряд, – хотелось возразить священнику. – Если это так, то в дело должны вступить медицинские специалисты, психиатры, ученые наконец.

От упоминания ученых настоятель презрительно охнул.

– Я призываю вас к жалости, – Симеон казался непоколебим. – Жертва современной науки нуждается в покое.

Придется вернуться к этому вопросу позже. Да пусть мама-медведица постарается дать новые инструкции. Сама говорила: «Играй по правилам». Не буду же я как Рэмбо пробиваться в палату мутантки.

– Что в-четвертых?

– А это самое главное. Монастырь поделен на несколько зон. Большая часть территории свободна для посещения, но есть и такие участки, где ваше присутствие нежелательно, а то и вовсе запрещено. Какой бы у вас ни был статус, дарованный госпожой Станкович, заходить в запретные зоны категорически воспрещается. Если вы хотите потрудиться и мастерстве фарисейства, указывая на наше финансирование московской корпорацией, то отвечу сразу – правило первое. Я, как настоятель монастыря, отвечаю за всё. Елена об этом знает. Таково было условие нашего сотрудничества и соблюдения братского обета её тайны. Попросите провести экскурсию Пимена, он всё расскажет и весьма доходчиво объяснит. Есть ли у вас вопросы?

– Пожалуй, пока что нет.

– Тогда свидимся завтра. Прощайте, и пусть Господь вас не покинет.

* Я русский, говори помедленней.

** Что?

** Да всё хорошо, спасибо. До свидания.