© , Han Kang, 2021

© Джаудат Фаттахов, перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Часть первая
Попугай

Кристаллы

С неба моросью валил снег.

С равнины, где я стояла, виднелись невысокие горы, с хребта которых в мою сторону линейкой выстроились тысячи вколотых в землю чёрных брёвен. Своей разнообразной высотой они напоминали сборище людей разных возрастов, а толщиной были не больше шпалы. Но формой они от шпал отличались: кривоваты, несколько согнуты – словно перед тобой тысячи взрослых и детей с поникшими плечами упёрлись взглядами друг в друга.

«Это здесь кладбище?» – подумала я про себя.

«Может, эти брёвна заменяют надгробные камни?»

Я решила пройтись меж могильных холмов, спрятавшихся за чёрными брёвнами, на спиленные верхушки которых падали снежинки, напоминавшие кристалловидную соль. Но кое-что вынудило меня остановиться – под кроссовками начала хлюпать вода. «Странно», – подумала я, приметив, что вода была мне уже по пятки. Я оглянулась и не могла поверить своим глазам: на другом конце поля раскинулось море. Еще несколько мгновений назад на его месте мне виделся лишь обычный горизонт. Значит, прилив?

– Но зачем тогда они копали здесь могилы? – вопрос невольно вырвался вслух.

Тем временем вода поднималась выше. Неужели это происходило каждый день? Так ведь от этих могил, кроме холмов, тогда ничего и не осталось, скорее всего, – все кости, должно быть, смыло в море!

Думать времени не было. Останки, что уже ушли под воду, не спасти, нужно переместить те, что были повыше. Прямо сейчас, пока вода ещё не добралась до них. Но как? У меня ведь даже лопаты нет… К тому же их слишком много. «К чёрту». Я ринулась вверх, мимо брёвен, преодолевая воду, которая была мне уже по колено.

Когда я открыла глаза, солнце ещё не взошло. Выглянув в окно из своей тёмной комнаты, я не увидела ни снежного поля, ни чёрных брёвен, ни моря – я снова закрыла глаза. Осознав, что мне опять приснился сон о том городе, я прикрыла глаза холодными ладонями и продолжала лежать.

* * *

Этот сон приснился мне летом 2014 года, спустя два месяца после того, как я опубликовала книгу об убийстве в том городе. За все четыре года, пока мне снился этот сон, я ни разу не сомневалась в его смысле. И только прошлым летом я впервые задумалась о том, что, возможно, он повествовал не только о том городе: моя интерпретация была слишком спешной, прямой и простой.

Двадцатый день подряд стояла невыносимая жара. Я, не изменяя традициям, пыталась уснуть в гостиной под сломанным кондиционером. Бесконечные попытки принять холодный душ не помогали – даже лёжа на полу моё тело отказывалось остывать. Где-то в пятом часу утра я почувствовала, что температура немного спала – спасение, не иначе, ведь до восхода солнца оставалось чуть менее получаса. Показалось, что я наконец смогу немного поспать. Я даже почувствовала, что уже засыпаю. Но в эту тонкую брешь между сном и бодрствованием под веки мне снова пробрался знакомый равнинный пейзаж. Густо валивший и накрывающий тысячи чёрных брёвен снег, напоминавший соль, белые горочки на срезанных верхушках – всё казалось реальностью.

У меня начался мандраж. Почему? Не знаю. Ощущение было, что я сейчас разрыдаюсь, но слёзы так и не выступили на глазах. Это был… страх? Или тревога? Или просто боль? Нет, это было похоже на пробуждение в холодном поту. Словно невидимый нож гигантской величины – такой, что поднять человеку не под силу – зависал в воздухе, нацелившись лезвием на меня. А я будто бы просто лёжа пялилась на него.

Только тогда я задумалась о том, что, возможно, то нахлынувшее на погребённые под могильными холмами кости море не имело связи с убийством тех людей и последствиями. Возможно, это было каким-то предсказанием? Может, эти чёрные брёвна и тонущие в воде могилы предвещали моё будущее?

Будущее, которое наступило?

* * *

Между ночью, когда мне впервые приснился тот сон, и тем разом, когда я осознала его смысл, был разрыв в четыре года – за это время некоторые люди перестали быть частью моей жизни. Конечно, с кем-то из них я рассталась по своей воле, но с кем-то… Я бы отдала всё что угодно, лишь бы вернуть их назад. В некоторых древних религиях говорится об огромном зеркале, которое бдит за каждым движением каждого человека и запечатлевает его жизнь. Если бы когда-нибудь я столкнулась с таким за те четыре года, в отражении я бы увидела какую-нибудь улитку без раковины, ползущую по лезвию ножа. Эта улитка хотела жить, но в её тело глубоко проникало лезвие ножа. Она то обнимала, то вырывала, то подвисала, то стояла на коленях, молила, и из неё вечно что-то сочилось – то ли гной, то ли кровь, то ли слёзы.

* * *

Кульминация наступила, когда поздней весной я переехала в квартиру многоэтажного дома коридорного типа^[1] на окраине Сеула. Я не могла поверить, что мне больше не нужно ни работать, ни присматривать за семьёй, ведь долгое время две этих вещи занимали всю мою жизнь. Естественно, на письмо у меня не хватало времени, поэтому я втайне мечтала дожить до тех пор, когда я стану свободной. Однако заполучив свободу, я обнаружила, что пламя моих амбиций уже погасло.

После того как я забрала к себе домой свои вещи из центра по переезду, я в основном просто лежала на кровати, почти не спала, ничего не готовила, порог входной двери не переступала. Так продолжалось до июля. Я питалась одной водой, солёной капустой и рисом, пользуясь доставкой. А если пищевод схватывал спазм, сопровождавшийся мигренью, после еды меня рвало. В одну из ночей я написала завещание. «Хочу попросить вас о паре вещей», – так оно начиналось. Далее я вкратце описала, где именно среди книжных полок можно было найти мою банковскую книжку, страховку и договор об аренде; куда бы я хотела потратить свои последние деньги и кому бы я хотела их оставить. Однако завещание было некому адресовать, потому что я не была уверена, кого можно было бы побеспокоить по этому поводу. Хоть я и добавила пару предложений о том, что буду очень благодарна тому, кто этим займется, и пояснила, чем могу за эту услугу отплатить, но в конце концов написать имени получателя я не смогла.

Я не могла ни уснуть, ни встать с кровати, но чувство ответственности за того самого неизвестного получателя вынудило меня подняться. Я начала обдумывать, что именно нужно будет поручить этому человеку, и пыталась вспомнить людей, которым можно это доверить, параллельно прибираясь дома. Нужно было выбросить с кухни скопившиеся пластиковые бутылки из-под воды, убрать разбросанную одежду и одеяла, которые уже мозолили глаза, и все блокноты с дневниками. Впервые за два месяца я собрала два пакета мусора, надела кроссовки и распахнула дверь из квартиры. Полуденное солнце непривычно ярко освещало коридор, он показался незнакомым. Спустившись на лифте, я прошла мимо консьержа, пересекла двор. Меня накрыло чувство, словно я упускаю что-то важное: передо мной распахнулся мир живых людей – погода, влага в воздухе, притяжение Земли.

Вернувшись домой, я вместо того чтобы собрать скопившийся в гостиной мусор, пошла в ванную. Я не стала снимать одежду, включила горячий душ и села под него. Я вспомнила, каково это – чувствовать: своими съёжившимися стопами я осязала плитку, вдыхала удушающий пар, ощущала прилипшую к спине хлопковую футболку, накрывшие глаза волосы и воду, льющуюся с подбородка на живот и грудь.

Выйдя из ванной и сняв промокшую одежду, в куче барахла я постаралась найти что-то сносное для выхода на улицу, положила в карман две скомканные десятитысячные купюры и вышла в коридор. Я решила пройтись пешком до забегаловки, где подавали чук^[2]. Располагалась она рядом с ближайшей станцией электрички. Там я заказала самый мягкий на вид чатчук^[3]. Было до жути горячо, я ела неспеша, приглядываясь к проходящим за стеклянной дверью людям – они казались столь хрупкими, словно вот-вот разобьются вдребезги. Это было чёткое ощущение мимолётности жизни. Как же легко и просто она может оборваться – все наши кости, органы, плоть ужасно уязвимы – стоит лишь сделать один шаг.

Смерть.

Она пронеслась мимо меня, как астероид – все думали, что он врежется в Землю, но учёные ошиблись подсчётами на пару градусов, и он непоколебимо продолжил свой полёт со скоростью света.

* * *

Гармонии с жизнью я не обрела, но нужно было двигаться дальше.

Я поняла, что за свои почти два месяца отшельничества я практически довела себя до истощения, многие мои мышцы атрофировались. Для того чтобы избавиться от спазмов, мигрени и болеутоляющих с высоким содержанием кофеина, мне нужно было регулярно питаться и двигаться. Но именно тогда началась знойная жара. Когда температура на улице впервые превысила температуру тела, я попробовала включить кондиционер, оставшийся в квартире от прошлого жильца, но безуспешно. На помощь кряхтящему кондиционеру в службе ремонта пообещали прийти лишь в конце месяца из-за навалившегося потока обращений, вызванного аномальной жарой. Покупка нового кондиционера откладывалась по тем же причинам.

В итоге я посчитала разумным избегать жары в каком-нибудь месте с кондиционером, но мне не хотелось отсиживаться в людных местах вроде кафе, банков или библиотек. В принципе, я могла лечь спиной на пол – это самое прохладное место в доме – почаще принимать душ, чтобы не получить солнечный удар и закупорить поры, а под вечер, когда температура хоть немного спадает, часов так в восемь, выходить поесть чук. В забегаловке был кондиционер, сидеть там было очень приятно. А за стеклянным окном, что словно в зимнее время запотевало от разницы во влажности и температуре, люди целыми волнами стремились домой, держа ручные вентиляторы у груди. Скоро и мне пора уже домой, шагать по вечно душным улицам тропических ночей.

В один из таких дней, возвращаясь из той забегаловки, я остановилась у перехода через дорогу, ожидая зелёный свет. В лицо мне дул горячий от раскалённого асфальта ветер. Тогда я и подумала, что мне следовало бы дописать то письмо, на конверте которого я маркером написала «Завещание» и с получателем которого я так и не определилась. Точнее, не дописать, а переписать заново – с чистого листа.

* * *

Это письмо завернуло меня в спираль размышлений:

Когда всё начало рушиться?

Где я ступила не туда?

Что стало переломным моментом?

Каждому по опыту известно: когда люди уходят, они достают самый острый нож, что у них есть, и пронзают самые уязвимые части, о которых они знают.

Я не хочу жить как человек, одной ногой шагающий в пропасть. Я не хочу жить как ты.

Поэтому я решила тебя бросить.

Я хочу жить полной жизнью.

* * *

Зимой 2012 года, когда я читала материалы для написания книги, мне начали сниться кошмары. Изначально они были полны насилия. Я убегаю в них от отряда военных воздушно-десантных войск, падаю после того, как меня по плечу ударяют дубиной. Лежащую меня избивают ногами, один из преследователей переворачивает меня, чтобы увидеть лицо – но я уже не помню, как он выглядел, запомнилась лишь только дрожь, накрывшая меня после того, как он со всей силы ударил меня ружьём в грудь.

Я не хотела, чтобы это как-то сказалось на моей семье – особенно на дочке – поэтому работала в мастерской в пятнадцати минутах ходьбы от дома. Письмо за стены мастерской я не выносила, так что за этими пределами лежала моя беспечная повседневная жизнь. Это была маленькая комнатушка на втором этаже кирпичного дома, построенного в восьмидесятые, – за тридцать лет его ни разу не ремонтировали. Исцарапанную металлическую дверь я покрасила белой акварелью, потрескавшиеся от старости оконные рамы я покрыла шарфами, закрепив их кнопками. В дни, когда у меня не было лекций, я сидела там с девяти утра до пяти вечера, в остальные – с девяти до двенадцати, и разбирала материалы, вела записи.

По утрам и вечерам, как обычно, я готовила завтраки и ужины и ела с семьёй. Со своей дочкой, которая только начала посещать среднюю школу и со многим в жизни сталкивалась впервые, я пыталась говорить как можно чаще. Однако книга тенью пробиралась ко мне в мысли в любую свободную секунду, словно моё тело раздробилось – даже когда я ставила кипятить воду в кастрюле или когда я ждала, пока тофу покроется золотистым цветом с обеих сторон, жаря его на сковороде.

Дорога в мастерскую шла вдоль речки, но пройдя через тесно растущие деревья по склону вниз, можно было выйти на другую, более широкую, дорогу. Двигаясь по ней дальше примерно триста метров, можно было дойти до моста, под которым разложилась пустая площадка, где люди иногда катались на роликах. Мне, с моим беззащитным телом, эта дорога всегда казалась далёкой. Меня не покидала мысль, что на крышах зданий с противоположной стороны дороги снайперы целились в прохожих. Конечно же я понимала, что о таком даже думать было довольно абсурдно.

Весной 2013 года мне всё труднее становилось спать и дышать – в один день дочь даже как-то сказала мне, что я как-то не так дышу. Одной ночью я проснулась от испуга в первом часу и, оставив свои тщетные попытки снова уснуть, отправилась за водой в магазин. У дороги я бессмысленно ждала зелёного света – не было ни людей, ни машин – и смотрела на ярко освещённый круглосуточный магазин по ту сторону дороги. Очнувшись от наваждения, я заметила, что вдоль пешеходной дороги на противоположной стороне в мёртвой тишине ровным рядом шли около сорока мужчин. С длинными волосами, в форме резервных войск и с винтовками за плечами, они лениво и медленно двигались вперёд, словно уставшие дети после пикника.

Когда человек, давно уже позабывший о здоровом сне и не разбирающий разницы между сном и реальностью, сталкивается с такой нелепой ситуацией – он, естественно, будет отрицать происходящее. «Это действительно сейчас происходит? Это часть сна? Могу ли я доверять своим ощущениям?»

Застыв на месте, я наблюдала за тем, как они безмолвно, словно кто-то включил беззвучный режим, скрылись, завернув за тёмным перекрёстком. Это был не сон, мне совсем не хотелось спать, я даже не пила ничего алкогольного. Но я все равно не могла поверить в увиденное. Я подумала, что, возможно, эти мужчины шли с тренировочной базы резервных войск с Нэгоктона^[4] за горой Умён. Но тогда, получается, они прошли гору в кромешной тьме и до часу ночи маршировали целых одиннадцать километров?.. Я не могла точно сказать, занимаются ли таким резервные войска, так что утром на следующий день я хотела поинтересоваться об этом у кого-нибудь, кто служил в армии. Но не стала: это прозвучала бы тогда очень странно – да и сама я себя ощущала странно тоже – так до сих пор я никому ничего об этом и не рассказала.

* * *

За руки с незнакомыми женщинами и их детьми мы спустились по стенам на дно колодца. Мы подумали, что там будет безопасно, но внезапно на нас сверху повалил град пуль. Женщины, прижав к себе детей, прикрыли их своими телами. Дно изначально казавшегося иссохшим колодца начало постепенно заполняться травяным соком, словно кто-то плавил резину, чтобы заглушить наши крики и скрыть нашу кровь.

* * *

С людьми, чьих лиц я не помню, мы шли по заброшенной дороге. Когда мы увидели припаркованную на обочине легковушку, кто-то сказал: «Он там, внутри». Всем без имени было понятно, о ком идёт речь – о том, кто весной того года приказал убивать. Пока мы остановились, чтобы понаблюдать, машина завелась и въехала в огромное каменное здание поблизости. Кто-то из нас сказал: «Пойдёмте за ним». И все пошли за ним вслед. Сначала нас было несколько, но, когда мы вошли в это пустое здание, нас осталось лишь двое, включая меня. Со мной рядом тихо стоял человек, имени которого я не помню. Я чувствовала, что это был мужчина и что он следовал за мной – за неимением иного выбора. «Разве мы вдвоём что-то можем?» Из комнаты в конце тёмного коридора пробивался наружу свет пламени. Когда мы вошли, убийца был повёрнут к стене и держал в руке зачинщика пожара – спичку. В этот момент я резко осознала, что и в моей, и в руке моего спутника тоже были спички. Никто ничего не говорил, но было ясно, что есть единственное правило – продержать спичку, пока она не догорит до конца. Спичка убийцы почти полностью сгорела, и пламя уже касалось его большого пальца. Нашим спичкам тоже оставалось недолго, они стремительно тлели. «Убийца», – я подумала, что нужно это сказать.

– Убийца.

Но почему-то мой голос не был слышен.

– Убийца.

Нужно сказать ещё громче.

– Как ты искупишь вину? После убийства стольких людей? – вырвалось из меня, когда я сумела набраться сил.

Может, убить его? Возможно, это наш последний шанс. Но как? Как мы можем его убить? Нужно осмотреться. Тоненькая спичка моего спутника с размытым лицом и голосом медленно тлела оранжевыми оттенками. В свете пламени я наконец поняла, что спичку в руке держал всего лишь какой-то мальчик-переросток.

* * *

В следующем году я закончила книгу и в январе пошла в издательство. Я хотела, чтобы они купили её как можно скорее. Хоть и глупо, но я верила, что после её продажи меня перестанут преследовать кошмары. Редактор посоветовал мне назначить начало продаж на май, чтобы маркетинг был эффективнее.

– Разве не лучше немного подождать, чтобы книгу прочитало больше людей?

Это меня убедило. В ожидании срока я успела написать ещё одну страницу, а отдала редактору книгу лишь в апреле после его многочисленных настойчивых просьб. Книга поступила в продажу почти в самой середине мая. Кошмары на этом, естественно, не закончились. Сейчас, вспоминая себя, я не очень понимаю, о чём я думала. Решила написать книгу об убийствах и пытках, думая, что это меня как-то освободит от мучений, что это смоет все их следы – как я могла быть так наивна и глупа?

* * *

Ещё была ночь, когда мне впервые приснился сон с чёрными брёвнами и я проснулась, накрыв глаза своими холодными ладонями.

Иногда мне снились сны, казавшиеся реальностью – далёкой реальностью, которая продолжала своё существование даже после того, как я проснусь – тот сон был одним из таких. Я поела, заварила чай, села в автобус, прогулялась с сыном за руку, собрала сумку в путешествие, поднималась по бесконечным лестницам станции метро – а где-то там в поле шёл снег, кристалликами падавший на срезанные верхушки чёрных брёвен. Я удивляюсь воде у моих ног, оглядываюсь и вижу нахлынувшее море.

Осенью того года я не могла перестать думать об этой вечно всплывающей картине в моей голове. Разве нельзя было посадить деревья в более подходящем месте? Посадить тысячи деревьев, может, трудно, но можно начать с девяносто девяти – числа, начинающего бесконечность – и найти людей, готовых за ними присматривать, с душой, словно окутывая их аккуратно сотканной одеждой глубокой ночью, дабы не встревожить их вечный сон. И вот тогда, когда всё закончится, вместо моря можно будет ждать белый, словно хлопок, снег, который посыпется с неба и накроет деревья своим кровом.

Я даже предложила одной своей подруге, которая раньше занималась съёмкой документальных фильмов, снять короткометражку об этом. Она радостно согласилась, и мы пообещали друг другу заняться этим, но всё никак не можем найти подходящее для нас обеих время. Уже четыре года.

* * *

И та знойная ночь, когда меня сломила жара асфальта и я, пешком вернувшись в пустой дом, принимала холодный душ. Каждую ночь из-за кондиционеров с соседних квартир, которые выплёскивали горячий воздух на улицу, мне приходилось закрывать все окна и двери. Гостиная напоминала закрытую сауну, и пока оставшаяся с душа прохладная влага была ещё на моём теле, я села за стол. С него я подобрала завещание, которое так и не нашло своего получателя, и разорвала его на части.

Пиши с самого начала.

Это заклинание всегда работает.