Цитаты из книги «Кризис без конца? Крах западного процветания»

Усиление взаимной экономической зависимости за последние 60 лет привело к необходимости передачи политических и управленческих функций на наднациональный уровень. Если существует глобальная экономика, то должна существовать и глобальная полития или, по крайней мере, определенная форма транснациональной власти, уполномоченная вторгаться в вопросы национальной юрисдикции и предлагать решения, способствующие поддержанию торговых, инвестиционных и людских потоков. Подобные аргументы отвечают интересам гегемонистского лидерства одного государства или определенного вида глобального правительства. В обоих случаях связь с демократией необязательна. Вместо нее устанавливается технократия, целью которой является проведение политики, необходимой для сохранения здоровья глобальной экономики. Демократия воспринимается как потенциальное препятствие деятельности эффективного правительства. Международный порядок, которым после 1945 г. руководили США, был либеральным, но не демократическим. Созданные институты глобального управления и военные союзы были нацелены на обеспечение верховенства американских интересов и желаний. Интересы союзников учитывались, в их пользу часто делались уступки, но, несмотря на то что большинство таких союзников были демократическими странами, сама структура транснациональной власти не была демократической. По той же модели построен ЕС. Хотя Европейский парламент является представительным институтом, формируемым на основе прямых выборов, его полномочия ограничены, а настоящая власть по-прежнему принадлежит невыборным Европейской комиссии, Совету министров и ЕЦБ. И дело не в том, что «глобализация» как таковая ограничивает деятельность национальных правительств. Национальные правительства сами себя ограничивают, и это является ценой, которую приходится платить за то, чтобы оставаться в более крупном сообществе. При этом постоянно сохраняется противоречие между демократией и наднациональным управлением, и это противоречие распространяется как на международный рыночный порядок, где доминируют США, так и на ЕС.

Национальный порядок, напротив, будет строиться на принципах национального самоопределения и невмешательства в дела суверенных национальных государств, то есть на основополагающих принципах Хартии ООН. Это может перекликаться с высказываниями многих критиков глобализации, таких как Дани Родрик, который указывает на то, что он назвал трилеммой глобализации, национального определения и демократии, утверждая, что в данной комбинации возможно присутствие любых двух составляющих, но никак не всех трех одновременно. Глобализация означает, что логика глобальных рынков ставится выше демократического выбора путей экономического устройства: «…демократии имеют право защищать свою социальную систему, и в тех случаях, когда это право сталкивается с требованиями глобальной экономики, отступать должны последние» [Rodrik, 2011, p. xix; Родрик, 2014, с. 28]. В эпоху мер жесткой экономии и экономической стагнации дальнейшая глобализация встречает все большее сопротивление, потому что она передает еще большую власть глобальной технократии, изолированной от демократических сдержек и ограничений [Chang, 2007].

Однако гегемония – это не то же самое, что империя, и, хотя здесь тоже существует иерархия, она действует, лишь когда строится на определенных правилах, а это означает, что гегемон, по меньшей мере в некоторых отношениях, должен следовать правилам, которые он установил для всех остальных. Из примера обладания мировой резервной валютой видно, насколько сложны эти отношения. В данном случае на Соединенные Штаты не распространяются правила, которые они с большой готовностью применяют в отношении других стран, действуя через МВФ. Как ведущая военная и экономическая держава, США также вправе отказаться от выполнения правил, предлагаемых другими странами. За последние годы Соединенные Штаты отказались подписывать Киотский протокол и выдавать своих граждан Международному уголовному суду. США потребовали для себя исключительного статуса, что частично оправдано, учитывая их роль гегемона и поставщика общественных благ для мирового сообщества. Они требуют для себя привилегий Левиафана, суверенной власти, свободной от правил, которые она установила для всех остальных. Для Гоббса это была цена безопасности, и она стоила того, чтобы ее платить. Однако в этом смысле Соединенные Штаты далеко не Левиафан, потому что в действительности они не являются мировым сувереном; они не разоружили другие страны мира (они даже не изъяли оружия у своих собственных граждан), поэтому они могут лишь частично обеспечить мир и безопасность. Но во многих сферах США следуют установленными ими правилам, например правилам ведения диспутов в ВТО. Частично легитимность действий США построена на том, что они ведут себя подобно Левиафану, но есть и другая часть, которая складывается из подчинения системе правил без стремления сделать для себя исключение.

К поставляемым гегемоном общественным благам относятся формулирование правил и обеспечение их соблюдения, общее средство обращения, судебное решение споров, инициативы, направленные на расширение сотрудничества и устранение торговых барьеров, гарантии мира и безопасности. Для выполнения этой роли гегемону приходится поступаться некоторыми своими сиюминутными интересами, нести определенные расходы, но со временем они многократно окупаются. Когда, например, валюта гегемона выступает в качестве международной резервной валюты, в своей экономической политике гегемон не подпадает под ограничения, распространяющиеся на остальные страны, если только он сам не решит обратного, подобно тому как это сделала Британия в XIX в. или США в период между 1946 и 1971 гг., чтобы привязать свою валюту к золоту. Но после того как Соединенные Штаты в одностороннем порядке отказались от такой привязки, они получили возможность свободно занимать столько средств, сколько им требовалось, перекладывая все издержки на другие страны. США в полной мере воспользовались этим преимуществом в период спада после кризиса 2008 г., еще больше увеличив свои заимствования, в то время как остальные западные страны были вынуждены жить в режиме строгой экономии.

Варианты могут быть самыми разнообразными. Одной из крайностей является Одним из возможных результатов этого периода перехода и реконструкции, несомненно, станут распад и раздробленность, которые вряд ли приведут к общему восстановлению. Осознание того, что мир может скатиться в анархию, сопровождающуюся свертыванием сотрудничества и конфликтами из-за контроля над ресурсами и их распределением, стало одной из причин того, почему столь большое значение придается сохранению своего рода преемственности при изменении международного рыночного порядка. Однако здесь неизбежны споры о том, каким может или должен быть этот порядок. Эти споры будут вестись прежде всего между западными странами и новыми быстрорастущими странами, хотя спор будет продолжаться и внутри каждой из этих групп, а также вокруг того, способны ли еще национальные государства создать такой порядок. Значительные транснациональные потоки сырья, людей, финансов и информации зачастую сводят на нет все усилия правительств. Может случиться и так, что создать международный рыночный порядок, похожий на тот, что существовал в прошлом, окажется невозможно. Невозможность установить контроль над незаконным оборотом наркотиков, международными террористическими сетями, нелегальной иммиграцией, международными финансовыми потоками, определить, что гражданам можно узнавать через Интернет, а что нельзя, – все эти явления стали наглядными признаками неолиберального порядка, освободившего силы, которые теперь подрывают верховенство закона.

За 200 лет, прошедших после наполеоновских войн в Европе, международная система прошла в своем развитии четыре основные фазы: период между 1815 и 1914 гг., когда финансовая и коммерческая мощь Британии сочеталась с многополярной системой безопасности, – время «концерта наций»; период между 1914 и 1945 гг. – время крушения системы и войн между великими державами за превосходство; период между 1945 и 1991 гг. – время существования биполярной системы времен холодной войны; и начавшаяся с 1991 г. новая фаза, для которой сначала была характерна однополярность при неоспоримом доминировании США

Точно так же возможно урегулирование вопросов по поводу управления движением капитала и валютными рынками. Но для этого требуется финансовая архитектура, а также наличие соглашений о том, какие валюты следует считать резервными и на каких условиях. Достичь подобных договоренностей проще, когда в структуре доминирует одна страна, а большинству остальных государств, с точки зрения здравого смысла, выгоднее согласиться с ее доминированием в обмен на защиту своих интересов. Если же страны сопоставимы по своим размерам и силам, имеющимся в их распоряжении, особенно если при этом одни страны деградируют, а другие – поднимаются, достичь договоренностей будет сложнее, потому что может возникнуть соблазн руководствоваться сиюминутными интересами и привилегиями, вместо того чтобы сразу заключить крупную сделку, которая, возможно, потребует сиюминутных жертв, но обеспечит долго

В международном контексте наибольшую опасность представляет возврат к соперничеству между великими державами, возрождение чувства ревности в торговых отношениях, которое, по мнению авторов, живших в XVIII в., омрачало отношения между государствами, заставляя их препятствовать торговой деятельности своих соперников и вести против нее подрывную работу [Hont, 2010].

Проблема, вставшая после финансового краха 2008 г. перед международным рыночным порядком и его главным архитектором – США, заключается в том, чтобы адаптироваться к этому глобальному сдвигу, сохранив относительно открытый и либеральный характер рыночного порядка. Без интеграции в него быстрорастущих стран возможны трения и тупиковые ситуации, а также постепенный отход от многосторонних отношений в пользу двусторонних и региональных сделок, усиление протекционизма со всех сторон, который будет связан со стремлением отдельных государств обеспечить собственную безопасность. Признаки этого наблюдаются уже сегодня. Западные страны столкнулись с дилеммой, состоящей в том, что они уже не могут рассчитывать на свою экономическую и военную мощь, чтобы навязывать свою волю другим государствам, а многие быстрорастущие страны не демонстрируют особой приверженности западным ценностям и западным институтам. В условиях, когда существует столь широкое поле для неверной оценки мотивов и интересов с обеих сторон, очень сложно не допустить ошибок при выполнении корректировок. Дилемма, стоящая перед Западом, заключается в том, что послевоенный порядок был возможен благодаря тому, что в силу ряда причин ведущие западные страны приняли лидирующую роль США и согласились предоставить им «непомерные привилегии» в обмен на безопасность и благополучие. Соединенные Штаты время от времени действовали, помня только о своих долгосрочных интересах, отдавая приоритет сдерживанию Советского Союза и его территориальной экспансии, и строили новый международный рыночный порядок при своей ведущей роли. Сегодня США стали слабее и уже не в состоянии навязывать нужный им порядок быстрорастущим странам, и теперь в США слышатся голоса тех, кто призывает вновь поставить во главу угла собственные национальные экономические интересы. Перспективы возврата к устойчивому экономическому росту можно значительно улучшить, если углубить многосторонние соглашения о либерализации обмена товарами и услугами, движения капитала и людей, но груз повседневных внутренних проблем заставляет политических лидеров в первую очередь помнить об экономической безопасности своих стран.

Слишком крупные, чтобы обанкротиться, банки не стали меньше, они еще больше выросли. Огромные премиальные, подталкивающие банкиров к безответственным рискам, считаются нормой. Тем временем общая сумма теневых банковских операций… выросла с 59 триллионов долларов в 2008 г. до 71 триллиона долларов. Браун призывал «Большую двадцатку» довести до конца работу, начатую в 2008–2009 гг., и согласовать мировые стандарты и правила. Он предупреждал, что альтернативой этому будет именно то, чего стремились избежать мировые лидеры, – возврат к «глобальной финансовой свободе для всех». Вновь наступит время, когда «политический оппортунизм, неумение думать и действовать в глобальном масштабе, недостаточная смелость в противостоянии корыстным интересам, неизбежно подтолкнут нас к следующей катастрофе» [Brown, 2013].