– Вот здесь, в графе «Расходы», маленькая ошибка.

– Ты уверена?

– Вы поступления не туда записали.

– Должен ли я напоминать тебе, что Господь ожидает от нас смирения и скромности?

Большую часть времени, проведенного в «Дигбиз», Софи мечтала о тепле и о том, чтобы наесться досыта. А еще – о некоем убежище для души. Здешняя жизнь вызывала у нее иную реакцию. Больше всего ей хотелось стать умнее приемных родителей. А еще – как-то уколоть их, лишить спокойствия. Иногда же ее и вовсе преследовало непреодолимое желание засунуть обоих в мешок и утопить в реке. Или даже схватить нож и воткнуть каждому прямо в сердце.

Выбирать какое-то из этих наказаний было всегда приятно. И Софи сидела тихая и задумчивая, на самом деле мысленно перебирая варианты возможного убийства.

– Многие испытывают сложности в обращении с цифрами, – сказала она.

И тут же была вознаграждена, заметив, как обиженно Осберт нахмурился. Он очень не любил, когда ему напоминали о его недостатках.

Убрав на место гроссбух, Осберт встал, подошел к окну, сунул руки в болтающиеся рукава сутаны, словно ему было холодно, и сказал:

– А теперь поговорим о тебе. Миссис Нокс считает, что с тех пор, как ты вернулась, у тебя нет желания участвовать в нашем общем деле. Это весьма прискорбно.

В деревне преподобного Нокса считали человеком добрым. Странным, но добрым. Но Софи-то знала, чего стоит его доброта. Достаточно того, что вынесение любого наказания в первую очередь согласовывали именно с ним.

– Она чувствует, – продолжал Осберт, – что пребывание в школе тебя испортило, внушив отвращение к тяжелой работе. Права ли она? Это ведь она хотела отправить тебя в школу. Ей казалось, что учение пойдет тебе на пользу. Будет крайне печально, если в итоге ты отплатишь миссис Нокс непослушанием и неблагодарностью.

– Я постараюсь быть благодарной.

Воспламененный чувством собственной праведности и еще каким-то незнакомым ей чувством, Осберт то ли с обидой, то ли с гневом воскликнул:

– Но быть благодарной, моя дорогая, тебе, по всей видимости, чрезвычайно трудно!

Удивленная, она вскинула на него глаза. Что-то вроде сочувствия шевельнулось в ее душе. Что-то вроде понимания. И от этого вся ее предубежденность против него сразу как-то сникла.

– Я хочу для тебя только самого лучшего, Софи. Но и ты должна следовать моим указаниям.

– Скажите, почему вы не отослали меня назад, во Францию, когда умерла моя мать? Она же наверняка пыталась связаться со своей родней.

– Твоя мать долгое время была больна. И всякие решения давались ей с трудом. – Он тяжко вздохнул. – Хотя она, по-моему, все же написала несколько писем. Ответа, впрочем, ни разу не получила.

Софи снова принялась изучать книжные полки. Ей казалось, что Осберт говорит правду.

– Это вы или миссис Нокс выбрали «Дигбиз»? – спросила она.

– К счастью, я был знаком с мисс Чемберз, для которой помощь таким девочкам, как ты, – самое главное в жизни. – Он вернулся к прежнему занятию, но потом снова заговорил: – Ты ведь стала для нас настоящим подарком, знаешь ли. Даром Всевышнего. Нас-то с миссис Нокс Он детьми не благословил. И вдруг судьба привела к нам твою мать вместе с тобой. Мы дали вам кров и возможность жить в соответствии с наилучшими принципами. И теперь, наверное, не так уж неразумно с нашей стороны ожидать от тебя некого сотрудничества.

– Но в будущем я… – начала было Софи.

Осберт жестом прервал ее, потом долго смотрел в стол. В пол. В окно.

– Пока что все твое будущее связано с нами, – изрек он наконец. Однако Софии не сдалась:

– Но в будущем я все же намерена поехать в Париж и отыскать моих родственников. И узнать об отце.

– Боже мой! Да поезжай, пожалуйста! Но все в свое время. На самом деле я как раз собирался поискать документы твоей матери и кое-какие ее записи… Их не так много… у нее вообще всего было очень мало… но они, возможно, дадут тебе некий ключ к пониманию того, кто ты есть. – И он одарил ее своим знаменитым взглядом, известным всему Пойнсдину: «Благословляю тебя, дитя мое!» – Мне даже представить себе трудно, каково это – не знать, кто ты такой.

Он вовсе не собирался проявлять жестокость, уговаривала она себя. А потом вдруг решительно отвергла эту мысль: да нет, собирался!

– И моя главная цель – помочь тебе, направить твои мысли, узнать, чем они заняты. Утишить твои тревоги. Ведь в твоем возрасте возникает так много внутренних конфликтов и неразрешенных вопросов.

И снова в его голосе Софи послышалась искренняя забота. Но, привыкнув приписывать ему самые худшие намерения, она просто не знала, как эту заботу истолковывать.

Глаза Осберта вдруг вспыхнули. Адамово яблоко напряглось.

– Надеюсь, ты всей душой восприняла мой совет осторожней вести себя со здешними парнями? – Молчание. – Надеюсь также, что ты будешь со мной откровенна, если у тебя возникнут какие-то проблемы?

Осберт, Элис, ее собственное положение в этой семье, ее бессилие – все эти кандалы она просто обязана с себя стряхнуть.

– Скажите, пожалуйста, а где те деньги, которые моя мать привезла с собой? Мне бы хотелось их получить.

– Получить их и немедленно сбежать в Париж? Моя дорогая девочка, я просто не понимаю, откуда у тебя этот требовательный тон. Мы ведь все еще несем за тебя юридическую ответственность. Именно мы принимаем все решения. А деньги ты в свое время, конечно же, получишь. – Он бросил на нее сочувственный взгляд и прибавил: – Ты все-таки очень еще молода, Софи. Будь спокойна: твои деньги хранятся в надежном сейфе нашего почтового отделения. И как только тебе исполнится двадцать один, ты сможешь ими распоряжаться.

Их окружали сплошные книжные стеллажи грубой работы, сплошь забитые книгами в разноцветных, блестящих, ярких обложках, и в этих книгах говорилось о любви, страсти, сражениях, переворотах, теологии… И обо всем этом она так мало знала. Почти ничего.

– Я планирую найти работу. Возможно, в Лондоне.

– Ну, конечно, пожалуйста! – Снова искорка сочувствия. – И мы с миссис Нокс желаем тебе интересной, богатой событиями жизни, даже не сомневайся в этом. На самом деле я даже поговорил о тебе с миссис Тарбер, школьной учительницей, и нам обоим кажется, что работа с детьми – это как раз для тебя. Ей нужна помощь с младшеклассниками в плане развития у них навыков чтения. Эту работу было бы нетрудно совместить с твоими обязанностями по дому.

Осберт встал, обошел свой стол и остановился у Софи за спиной.

– Ты слишком молода, Софи, чтобы это оценить, но приход – вещь поистине драгоценная. В его рамках мы постоянно осуществляем заботу о душах людей, нуждающихся в руководстве и духовной пище. Это не самая простая задача, и мне, а также, разумеется, миссис Нокс, требуется помощь.

– А если я вовсе не о такой жизни мечтаю?

– Если ты как следует подумаешь, а я очень советую тебе это сделать, то пока у тебя никакой альтернативы нет. – Он вдруг уронил свои тяжелые руки на плечи Софи. – Пока ты не станешь взрослой, твой дом здесь. У нас в деревне. Ты привита к ней, как черенок к яблоне. – Софи охватила дрожь. – Но, насколько я понимаю, у тебя куда более высокие устремления. Этот мир полон искушений, но ты пока не понимаешь толком даже, как он устроен. Откуда тебе знать, как выжить в таком змеином гнезде, как Лондон? – Последние слова были произнесены с каким-то грозным шипением. – Неоткуда тебе было это узнать! Что наводит меня на весьма грустные мысли. – Осберт вдруг с силой стиснул ее плечи, потом слегка отступил, и она тут же вскочила.

– Я бы предпочла, чтобы вы ко мне не прикасались.

На это заявление он ничего не ответил, но, указав на ящик, в который только что убрал свой гроссбух, сказал:

– Ну что ж, спасибо за помощь. Если работа у миссис Тарбер тебе не подойдет, можно было бы подумать о месте библиотекаря. Нужно же чем-то занять твои чересчур развитые мозги.

Софи постаралась как можно скорее убраться из его кабинета.

Позже она записала в дневнике: «Я никак не могу решить: то ли он плохой человек, то ли хороший. Но в любом случае наклонности у него весьма странные».

Софи привыкла стоять в очереди возле телефонной будки – она частенько прибегала сюда, когда хотела, чтобы ее никто не подслушивал.

Если погода была теплая, стоявшие в очереди миролюбиво обменивались всякими полезными сведениями типа: «Автобус наш совсем сломался». Или: «Яблоки нынче в Винчелфорде невероятно дешевы». Зато в холодную погоду особо нетерпеливые парни начинали барабанить в дверь будки и кричать: «Твое время давно вышло, старый мудак!» А Софи приглашали: «Да бросьте вы с ним трепаться, миссус, идите лучше к нам».

Будка стояла на деревенском лужку прямо напротив дома Беньонов, так что Бетти Беньон было отлично видны все, кто приходил звонить и с кем потом уходил. С самого покоса стояла жара, и Пойнсдин дремал, погруженный в апатию. Над узкой полосой леса, окаймлявшей Хоум-фарм, и над тропой, ведущей к Меловым горам, дрожало перегретое марево.

Сегодня очереди не было. А в будке был Грэм Севедж, который с кем-то весьма оживленно и, видимо, давно разговаривал. Он поднял палец, давая Софи понять, что заметил ее, но потом повернулся к ней спиной, и она некоторое время обозревала его здоровенную загорелую шею и мощный торс.

Выйдя из будки, Грэм воздвиг свою квадратную тушу перед носом у Софи и спросил:

– Ну что, заставил я его подождать?

Софи тут же нашлась:

– Ничего, он привык, что я никогда вовремя не звоню. – Она, очень рассчитывая, что сплетни о «страстной любви этой француженки» уже через час достигнут ушей Линды, а к вечеру разнесутся и по всему Пойнсдину.

Грэм, придержав для нее дверь, заметил:

– Понимающий парень, значит.

– Еще бы, славится своим терпением.

В телефонной будке пахло металлом, окурками и мочой. Грэм явно перед этим пил пиво, так что к тем ароматам прибавилось еще несколько острых запахов – хмеля и разгоряченного потного мужчины. Софи оставила дверь приоткрытой, придержав ее ступней, опустила в щель автомата двухшиллинговую монету и нажала на кнопку «А». Хетти взяла трубку, и Софи нажала на кнопку «В».

– Это я, – сказала она. – Я бы просто сошла с ума, если б не смогла прямо сейчас с тобой поговорить.

Держать дверь приоткрытой было неудобно – она больно давила на большой палец ноги, – и Софи, убрав ногу и вдыхая противный запах мужского пота, посмотрела сквозь грязное стекло на деревенский лужок.

Междугородние звонки были лимитированы тремя минутами, и из-за этого разговор часто получался каким-то скомканным, неловким. Раньше Хетти иной раз с увлечением принималась описывать какой-то очередной выход в свет или загородную прогулку, но потом поняла, что это несправедливо по отношению к Софи, и стала сдерживаться.

– Ты вполне можешь рассказывать, где еще побывала, – сказала ей Софи, догадавшись, в чем дело. – Я завидовать не стану.

И все же завидовала.

– Ох, Софи, это просто ужасно, что ты вынуждена так тяжело работать!

Теперь им было уже не так легко понимать друг друга. А ведь в «Дигбиз» связь между ними возникала мгновенно. Там это было легче легкого. Но сейчас все изменилось.

А Хетти, даже слегка задыхаясь от волнения, рассказывала:

– Помнишь, мы с тобой считали кулинарию дурацким занятием? Ну так оно и есть. Мне тут пришлось готовить яичный мусс с желатином, а я не сумела правильно подобрать ингредиенты, и у меня все застыло. – Возникла маленькая пауза. – Следующим будет «цыпленок по-королевски». – Хетти снова помолчала, уже интуитивно догадавшись, что Софи думает совсем о другом. – Софи? Мы непременно должны друг с другом разговаривать. Я просто не вынесу, если мы разойдемся. Ты – это все, что у меня есть. – Она слегка всхлипнула. – Софс, я полностью от тебя завишу, я так на тебя рассчитываю…

Этот cri de сoeur^[25] и был самым главным в их разговоре; только он и имел для Софи значение. Ее тут же затопила волна горячей любви к Хетти.

– Ты не думай, Хет, я тебе ни капельки не завидую. Ни тому несчастному «цыпленку по-королевски», ни твоей нынешней жизни. Нисколько!

– И не завидуй.

– Хотя, может, иногда я чуточку все-таки завидую. Так, с чайную ложечку. Знаешь, я тут помогала на местной ферме и так здорово загорела!

– Ах, как мне бы хотелось быть там с тобой. Ты же знаешь, как я ненавижу эти вечеринки и все остальное, что мама заставляет меня делать.

– Я помогала убирать сено, – продолжала Софи, думая о красивых нарядах и вечеринках – о той жизни, которой у нее не было. – Я и не знала, что такая работа может нравиться.

Но Хетти, похоже, это не убедило.

– Обещай мне, Софи, что скажешь, если твое неприятие окружающего станет невыносимым. Обязательно скажи. А я обязательно скажу тебе, если почувствую, что вот-вот стану полным психом из-за ужасной необходимости вечно быть милой с теми, кто про себя считает меня дурой и уродиной.

Софи рассмеялась.