Elizabeth Buchan

BONJOUR, SOPHIE

© Elizabeth Buchan, 2024

© Тогоева И., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025 АЗБУКА®

⁂

Посвящается Энни, Белинде и Марго, девчонкам из Кента

Пролог

Умирая, Камилла сказала своей семилетней дочери:

– Мы были вынуждены сражаться, но мне никогда и в голову не приходило, что я стану получать от этого удовольствие. Мы с твоим отцом воевали вместе. Он был настоящим героем. Когда-нибудь ты поедешь в Париж и выяснишь, как он погиб. – Она немного помолчала. – Это ведь так важно – защищать свою родину. Для меня во всяком случае это было очень важно. Я верила в необходимость этого. А ведь верили далеко не все. Но в борьбе с врагом было для меня и еще кое-что весьма существенное. Может быть, важнее даже самой борьбы. – Софи крепко стиснула руку матери. – Я тогда впервые почувствовала себя совершенно свободной. Свободной женщиной. Я была вольна поступать как угодно и могла даже жизнью своей рискнуть ради родной страны, если этого захочу.

Часть первая

Глава первая

В те годы Софи немало времени проводила в школьной библиотеке: она с тоской глядела, как за окном бесконечный дождь хлещет по ветвям деревьев и серебрит подъездную дорожку, а потом начинала в очередной раз подсчитывать, сколько триместров осталось до окончания школы.

– Ну разве это жизнь? – шепотом вопрошала она и нарочно прижимала растопыренную пятерню к оконному стеклу, чтобы оставить на нем грязноватые отпечатки. – Только где мне ее искать, настоящую жизнь?

Настоящая жизнь! Она казалась Софи неким Великим Предприятием – так она и решила свою будущую жизнь называть. Но понятия не имела, с чего ее начать. И не с кем было посоветоваться. Или, точнее, не было никого, с кем ей хотелось бы посоветоваться.

Читая книги (а многие из них совершенно сбивали ее с толку), она поняла, что жизнь почти всегда таит некую загадку, и вообще, это штука довольно сложная, а также зачастую невероятно жестокая и несправедливая, особенно по отношению к существам женского пола.

Годы в закрытой школе-интернате «Дигбиз» были, казалось, окутаны неизбывным леденящим холодом, вызывавшим постоянный озноб. Холод пробирал тела и души воспитанниц; с дьявольским весельем насквозь пронизывал тесные лифы платьев и убогие темно-синие панталоны; но особенно от него страдали обмороженные пальцы на руках и ногах.

Это были годы строжайшего режима, основанного на убежденности в изначальном девичьем слабоволии. «Соблазнить этих девиц ничего не стоит». – На сей счет воспитатели и учителя школы имели единое и абсолютно четкое мнение.

Софи была исполнена скептицизма.

Почему, хотелось бы знать, считается, что идти по улице в пальто нараспашку – значит притягивать такую судьбу, которая хуже смерти? Почему романы Лоуренса непременно растлевают читателей?^[1]

Это были годы бесконечных повторений одного и того же – в каждом предложении обязательно должны быть подлежащее и сказуемое, а придаточные предложения следует непременно согласовывать с главным…

Софи вовсе не собиралась всем этим правилам подчиняться. Слова предназначены для игры, для забавы, для жонглирования. Мир слов был для нее почти равен свободе.

Это были годы жесточайшего школьного распорядка, отрицавшего, что жизнь есть дар. А потому Софи смертельно боялась поверить в правоту царивших в «Дигбиз» законов.

Софи также готова была утверждать (если бы Хетти, ее дорогая подруга Хетти Найт, не убедила ее в глупости подобных заявлений), что большинство воспитанниц школы «Дигбиз» вступают во взрослую жизнь, так и не сняв, фигурально выражаясь, свою ужасную школьную шляпку. Ту шляпку, которая будто намертво приварена у них к голове, благодаря чему их мозги так и остаются чистыми и нетронутыми – точно такими же, как в тот день, когда они впервые переступили порог школы.

«Ну все-таки кое-чему мы там научились, – возражала Хетти. – Будь честной».

И вот взошла заря их последнего дня в «Дигбиз». A bas^[2] преподавателей! A bas школьные игры! (Особенно лакросс, гимнастику и кроссы по пересеченной местности!) Софи даже в этот день предпочла спрятаться в библиотеке, где ее и настигла ее вечная врагиня, мисс Чемберз, директриса, помешанная на Гражданской войне в Америке. Настигла и загнала в угол.

Сухощавая, в неизбывном платье из темно-зеленого крепа, которое она извлекала из недр своего гардероба всякий раз, когда встречалась с родителями учениц. На шее, как всегда, болтались очки на цепочке.

– Я хочу кое-что сказать тебе на прощанье, Софи Морель. Ты – девочка угрюмая. Очень угрюмая. И мне давно хотелось тебе посоветовать: не стоит быть такой угрюмой. Это совсем не интересно, а как раз наоборот – скучно и утомительно. – Она поправила завиток волос у себя на затылке. – И не нужно так на меня смотреть, Софи. Я давно за тобой наблюдаю, и мне захотелось убедиться, что ты понимаешь, в чем твой долг.

– И в чем же он, мисс Чемберз?

– В усердном труде на благо прихода твоего приемного отца. Преподобный Нокс очень рассчитывает на твою помощь.

Софи чуть не задохнулась от злости, и мисс Чемберз это заметила.

– Потворствовать своим желаниям – это грех, Софи.

А как же потребность побыть порой в одиночестве? И разобраться в тревожных мыслях о будущем? Как быть с той всепоглощающей печалью, которая иногда так некстати ее охватывает? Все это комом свернуто у нее в душе, завязано неким ненадежным узлом. Неужели и это называется «потворством собственным желаниям»?

– Жизнь в служении… – мисс Чемберз свернула на излюбленную тему, – это самое лучшее, чего мы можем желать. – Она вскинула руки в выразительном жесте, демонстрируя заплатки на локтях поношенного крепового платья. – Такой дар достается не каждому. – Свет фанатизма горел в ее глазах так ярко, что они казались Софи похожими на зажженные автомобильные фары. – Наше поколение это понимало и принимало. И вы тоже должны понять и принять.

Фонды библиотеки «Дигбиз» никак нельзя было назвать всеобъемлющими. Однако они были вполне достаточными (тут Хетти была права), чтобы Софи, прочитав немало книг, сумела понять, что в постижении любой вещи или явления существует несколько уровней. Что красота – понятие относительное. Что человечеству грозит множество опасностей.

– Возможно, – буркнула она.

– Не «возможно», а должны, – стояла на своем мисс Чемберз.

Симпатия… ну, совсем крохотный ее проблеск… к этой женщине, которая была существенно старше Софи, все же пробилась сквозь активную неприязнь. В жизни мисс Чемберз имела место настоящая трагедия. Ее жених ушел на войну и не вернулся, а она так и осталась в статистической группе «вечных невест». Сердце мисс Чемберз было разбито. Ситуация драматическая. Она ведь действительно потеряла возлюбленного. Однако каждый год очередная группа новеньких учениц заново наслаждалась этой историей, по-своему ее приукрашивая, веселясь или плача (фальшивыми слезами), рассказывая, как мисс Чемберз ищет останки своего жениха на итальянских полях сражений. «Очевидно, – говорила Хетти, – ей просто пришлось найти некий способ, чтобы сделать свою жизнь хоть сколько-нибудь сносной и осмысленной. И все же, по-моему, есть предел тому, сколько раз подряд можно прочесть Речь в Геттисберге»^[3].

Сама Хетти придерживалась веры в то, что статус замужней женщины – это альфа и омега жизни.

Софи этой точки зрения не разделяла. Ее взгляды на супружескую жизнь сформировались при вполне определенных обстоятельствах, основой которых служили отношения между ее приемными родителями, Ноксами.

– Разве муж и жена, – спрашивала она у Хетти, – всегда должны спать в противоположных концах дома? Как Осберт и Элис?

Насчет «всегда» Хетти уверена не была и могла предложить лишь пример из собственной жизни: у ее отца, имевшего некие особые привычки, всегда была не только отдельная спальня, но и отдельная ванная комната. Но разве это могло хоть что-то прояснить?

И потом, чем ближе был момент расставания со школой, тем глубже Хетти погружалась в мечты о романтической любви (о, блаженство!) и о замужестве (с которым она связывала наличие определенного статуса, собственного дома, обеденного фарфора, слуг и т. д.).

– А все же, – говорила Хетти, – как это, должно быть, ужасно: брак без любви.

Хотя Софи казалось, что Хетти, пожалуй, уживется с любым мужем, если тот будет ласково приветствовать ее по утрам.

– Преподобный Нокс, – продолжала меж тем мисс Чемберз, – для тебя, может, и не родной отец, однако они с миссис Нокс потратили немало сил и средств, чтобы дать тебе хорошее, достойное воспитание. А теперь ты будешь работать с ними рука об руку, помогая им в приходе.

Однако Софи считала, что «достойным» воспитание, полученное ею в «Дигбиз», считать никак нельзя – во-первых, эта школа не стремилась дать своим воспитанницам академическое образование, а во-вторых, тут отчасти была виновата и сама Софи: слишком часто сердилась, слишком много печалилась и слишком любила противоречить своим наставникам, что очень мешало ей извлекать хоть какую-то пользу из скучных школьных уроков. И все же, как признавалась она в своем дневнике, она была отнюдь не глупа, а ее невнимательность не означала, что она не заполнит чем-то иным ту пустоту, которая столь часто оставалась в ее душе после занятий.

Мисс Чемберз явно начинала терять терпение, тщетно пытаясь заставить Софи слушать.

Школа «Дигбиз» была создана с самыми лучшими намерениями – дать образование девочкам из хороших семей скромного достатка. Увы, скудные средства, имевшиеся в распоряжении школы, не всегда это позволяли. В благих намерениях воспитателей и учителей никто не сомневался, однако без должных капиталовложений намерения эти превращались в битву с противником, занимающим господствующее положение на вершине холма. Средства, отпущенные на техническое оборудование школы и зарплату персоналу, были весьма лимитированы, что отнюдь не прибавляло оптимизма сотрудникам.

– Ты же знаешь, Софи, что воспитатели и учителя делали для вас все, что в их силах, – сказала мисс Чемберз.

Сейчас или никогда.

– И все-таки в школах для девочек учат гораздо хуже, чем в школах для мальчиков, – сказала Софи. – То, чему вы нас учите, не так… глубоко и осмысленно, как то, чему учат мальчишек.

Мисс Чемберз мучительно покраснела, но несогласия не выразила, и Софи продолжала:

– Как, например, насчет преподавания биологии? Логики? Настоящей математики? Искусства вести дискуссию?

– Софи Морель, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!

– Так ведь в том-то и дело, мисс Чемберз!

– В нашей школе вы получили куда лучшее образование, чем то, которым вынуждены довольствоваться тысячи английских детей. Неплохо бы тебе об этом помнить. – Приколотые к груди мисс Чемберз часики приподнялись и опустились в такт ее тяжкому вздоху. – Ну, нам пора. – Она высоко подняла бровь, явно ожидая реакции.

Но Софи все еще была во власти мятежных чувств.

Вообще-то мисс Чемберз ожидала от своей выпускницы всего лишь элементарной благодарности. Но шесть лет ярости и отчаяния притупили в душе Софи более тонкие и нежные чувства, и слов благодарности она не находила.

Она бросила последний взгляд на то окно библиотеки, возле которого она столько мечтала и строила столько планов. Но что было ее главной целью? Этого она так толком и не поняла.

Она отвернулась от окна и снова посмотрела на мисс Чемберз. Только сейчас она заметила, какой болезненный след оставили резкие неблагодарные высказывания Софи на разочарованном, бледном, лишенном даже намека на пудру лице директрисы. И в самую последнюю минуту в душе Софи восторжествовали все же не столько сожаления о сказанном, сколько хорошие манеры.

– Спасибо вам за все, мисс Чемберз, – сказала она.

Когда Софи с чемоданом в руках наконец-то появилась в дверях школы, Хетти уже ждала ее на крыльце.

– Ты что так задержалась?

Мимо них с топотом пронеслась толпа младшеклассниц, спешивших навстречу поджидавшим их родителям. А выпускницы, слегка ошеломленные вдруг подступившей к ним вплотную перспективой самостоятельной взрослой жизни, спускаться со школьного крыльца не спешили. Некоторые из них, заметила, не веря собственным глазам, Софи, даже плакали.

Хетти переоделась в то, что ее мать именовала «приличным костюмом» – юбку и жакет из светло-серой шерстяной фланели; на лацкане жакета красовался значок выпускницы школы «Дигбиз». Шейку Хетти невинно обвивала скромная нитка речного жемчуга. Привычные школьные сандалии и гольфы исчезли, вместо них появились тонкие чулки и элегантные закрытые туфли со шнуровкой.

Короче, сейчас Хетти как две капли воды была похожа на собственную мать – не считая, естественно, отсутствия «перманента» на голове.

– Ты выглядишь очень мило, – заметила Софи, приспосабливаясь к новой версии старой подруги.

– Мне так жаль, что у тебя сегодня ничего нового нет! – смущенно пробормотала Хетти. – Я бы с таким удовольствием купила тебе какое-нибудь красивое платье.

В этом была вся Хетти. Щедрая, мечтающая, чтобы всем всегда было хорошо, чтобы у всех всего было много, но, увы, не имеющая для этого финансовых возможностей. Денег не было ни у нее, ни у Софи. Правда, отец Хетти, Морис Найт, человек весьма обеспеченный, обещал дочери некое содержание, как только она окончит школу, но пока что даже на карманные расходы ничего ей не выделил, так что с этой стороны Софи помощи ждать не приходилось. А у нее самой денег вообще не было. Dommage^[4] – этому слову она научилась у Камиллы, своей матери-француженки.

– Я пришлю тебе платье. И тогда какой-нибудь богатый человек тебя заметит. Влюбится в тебя. Вы поженитесь, и он отвезет тебя в Париж.

Софи было уже восемнадцать, в сентябре должно было исполниться девятнадцать. «Осенние дети лучше всего, – говорила Камилла. – Это дети урожая». А Хетти еще и восемнадцати не исполнилось. Обе прекрасно понимали, что жизненного опыта у них, как у младенцев. Разговоры, одни только разговоры без конца насчет своих великих планов, хотя ни та ни другая понятия не имели, как воплотить эти планы в жизнь.

Софи на великодушное обещание подруги ответила как обычно:

– Вспомни, мне ведь там нарядная одежда вряд ли понадобится.

Шутка заключалась в том, что Софи грозилась сразу после школы уйти в монастырь и таким образом разрешить все связанные с будущим проблемы.

– Подумай о своих коленях, – сказала Хетти. – Ты же без конца будешь там на коленях молиться, так что они совершенно расплющатся и станут похожи на суповые тарелки.

Супруги Найт, изрядно сэкономив на образовании Хетти, теперь планировали ее участие в лондонском сезоне^[5], чтобы не тратить особых средств на поиски подходящего для нее мужа.

– А вот тебе красивые платья как раз понадобятся. И много, – сказала Софи.

Хетти закусила губу.

– Это так несправедливо!

Софи много бы отдала, чтобы не расстраивать Хетти.

– Ты обо мне не беспокойся, – сказала она преувеличенно бодрым тоном. – Я постараюсь найти работу. Или начну писать стихи, а заодно разовью свои математические способности, глядишь, и гением стану. – Она посерьезнела. – Да не бойся ты будущего, Хет! Все будет хорошо.