Глава восьмая

Как и было обещано, Джон Брейден ей заплатил. Не слишком много. Но и не слишком мало.

– Я вам так благодарна, – сказала она. – Вы правы, я должна сама зарабатывать деньги.

– Деньги – могучая сила, Софи Морель.

Она спрятала деньги в кухонной кладовке за бутылками с моющими и чистящими средствами. Там Элис и за миллион лет их не нашла бы.

Ферма Брайденов, может, и выглядела несколько неряшливо, заваленная пустыми жестянками из-под креозота, засохшими экскрементами животных и ржавеющим сельскохозяйственным оборудованием, зато там правила доброта. Никакой особой сентиментальности по отношению к животным там не наблюдалось, но и никакой жестокости тоже. «Почва здесь чертовски вредная, – говорил Джон. – С вершины этого холма и до самых Меловых гор в ней жуть сколько извести и мела. А здесь, ближе к нам и вплоть до заливных лугов, она закисленная и чересчур песчаная. Так что… я предпочитаю держать коров галлоуэйской породы с черной спиной^[24]. Они традиционно выносливые. А еще я держу седлистых свиней».

Двое младших детей Брайденов – «Они у нас неожиданно поздние крокусы, – говорила о них Шейла. – Большой был для нас сюрприз. Я-то думала, мы на Джонно и Клэр остановились», – беззлобно дрались из-за места в старом тракторе, качались на ветвях деревьев, шлепали по лужам.

– Если ты ищешь Джонно, – сообщила Шейла, – то он к Эвансам на ферму пошел, там помочь надо. Мы всегда друг другу помогаем, соседи все-таки.

– Да нет, я вовсе его не ищу.

– Нет? Ну и ладно. – Шейла улыбнулась.

Сенокос был в самом разгаре.

Джонно уже успел кое-чему научить Софи, и она знала, что в такие моменты фермеры одалживают друг другу трактора, а доблестные мужи Пойнсдина пребывают в состоянии боевой готовности. Разговоры за столом идут исключительно о погоде и количестве убранного сена.

Даже Софи понимала, что урожай сена может быть загублен в один день, так что все жители Пойнсдина, молодые и старые, высокого или низкого происхождения, приучены во время сенокоса следить за появлением даже клочка подозрительного облака, а также за сменой ветра. Собирая в окрестностях фермы куриные яйца, Софи наткнулась на младших Брайденов, которые несли вахту на северном поле, запасшись домашними булочками с глазурью и бутылкой шипучки.

Дождь то собирался, то раздумывал идти, и тогда Джон Брайден сразу бросал приказ всем выйти на поле.

Там развивалась поистине бешеная активность. Люди трудились от зари до темна, стремясь как можно скорее скосить траву и выложить ее в валки. Птицы, гнездившиеся в траве, были обречены на отчаянный исход и взлетали с земли с дикими криками; кролики и мыши бросались врассыпную, ища спасения. Не один мохнатый окровавленный трупик кролика был подобран косцами и дома отправлен в кастрюлю.

Пронзительные крики зверьков то и дело заставляли Софи морщиться и отворачиваться.

К ней подъехал Джонно на взятом взаймы тракторе. Торс обнажен. Весь в поту, на который налип изрядный слой пыли.

– Что случилось?

От жары воздух между ними как бы пульсировал.

Софи посмотрела на него сквозь слезы. Все ее лицо было в грязных потеках.

– Я как-то не догадывалась, что могут пострадать животные.

Трактор тоже был весь грязный – в пыли, навозе и, как подозревала Софи, в крови убитых зверьков, – и так рычал, что она с трудом расслышала ответ Джонно, но ей показалось, что он сказал что-то вроде: «Ничего, привыкнешь».

Сено требовалось ворошить, прежде чем скатывать его в тюки и грузить на тележки. «Легкая работа, в самый раз для девушек», – сказал Джон Брайден. Но, как оказалось, шутил. Через некоторое время каждая мышца в теле Софи вопила от боли, одежда была насквозь мокрой от пота. Грузить тюки на телеги оказалось еще тяжелее – тут на помощь пришел бочонок деревенского сидра, припасенный под зеленой изгородью, из которого каждый понемногу угощался.

Если Джон Брайден не работал на тракторе, то, тяжело ступая, ходил с одного поля на другое, проверяя работу других. «У сена запах должен быть легкий, травянистый, – говорил он. – А если запах кислый и немного сладковатый, значит, там завелась плесень».

Софи казалось, что сено пахнет свежестью, солнцем и фруктами. Это вызывало у нее восторг, и она снова и снова черпала руками это колючее богатство и вдыхала аромат полевых цветов и трав.

Это было… как бы самой сутью лета, плодородия, и позволяло понять, как приятно порой уступить чувствам. И подумать о том, что зимой такой вот клок сена способен накормить животное.

К субботе тюки сена были убраны в сенной сарай. «Слава Богу, Джон догадался заранее об этом подумать и построил этот сарай, – говорила Шейла. – Уж больно нам не хотелось накрывать стога парусиной или брезентом, как приходилось делать моим родителям. А однажды они с этим припозднились, так Билла Ярна молнией убило, когда он на стог залез и пытался его накрыть».

По случаю окончания страды в фермерском доме устроили обильный ланч. Софи отрядили угощать присутствующих сэндвичами, и она ходила с огромным блюдом, предлагая: «Кому с яйцом? Кому с рыбным паштетом?»

Все были страшно голодны. Каждый, казалось, был готов съесть лошадь. И выпить бочку сидра.

Джонно о чем-то беседовал с Грэмом, братом Линды Севедж, когда Софи подошла к ним с полупустым блюдом и предложила сэндвичи.

– Твоя мама говорит, что можно сделать еще, – сказала она и потянула носом, чуя в воздухе солнечное тепло и запах земли, глубоко въевшейся в кожу после полевых работ. – Сухая трава, чуточку ежевики и яблок, старые рубахи и капелька мыла – да такой аромат можно разливать в бутылки и продавать! – Джонно в ответ на ее слова рассмеялся, а Грэм натянуто улыбнулся.

Руки и плечи у Софи немного обгорели на солнце, и Джонно, ласково коснувшись ее воспаленного предплечья, сказал:

– Ты бы это чем-нибудь смазала.

А Грэм, жуя сэндвич с рыбным паштетом, тут же спросил специально для Софи:

– Ты с нашей Линдой вечером встречаешься?

– Конечно, – чуть помедлив, ответил Джонно.

Грэм выбрал себе еще один сэндвич.

– Сестрица моя – девушка порядочная. И, к счастью, семейного темперамента не унаследовала. Он мне достался. – И это тоже говорилось специально для Софи. – После смерти отца я один в ответе за всех женщин в нашей семье.

Софи снова отправилась на кухню, а когда через некоторое время вернулась с полным блюдом свежих сэндвичей, Грэм уже отошел и разговаривал со старшим Брайденом, Джоном.

– Насчет чего это он меня так старательно предупреждал? – спросила Софи, глядя Джонно в глаза, словно обведенные полоской пыли.

– Просто он сестру защищает.

– Ну и что? Я-то какое к этому отношение имею?

– Грэму приятно считать себя настоящим мужчиной, – сказал Джонно. – Постарайся понять меня правильно: вообще-то, он хороший парень, но часто видит вещи не такими, какими они являются на самом деле.

Софи переварила эту сложную мысль и сказала:

– Ясно, – хотя ничего ей ясно не было.

Джонно усмехнулся, и эта усмешка свидетельствовала о том, что ему ведомы такие вещи, о которых она ни малейшего понятия не имеет.

– Да ладно, не бери в голову.

Как только мужчины вышли во двор покурить, двое младших Брайденов, воспользовавшись этой возможностью, стащили с блюда оставшиеся сэндвичи и пирог. Их мать и Софи наблюдали за этим мелким воровством.

– Ну вот, ты хоть немного отвлеклась от чтения своих книжек, – сказала Шейла, прислонясь к кухонному шкафу. – Для девушки такая работа куда более естественна. А когда замуж выйдешь, тебе держать всю эту чушь в голове и вовсе не захочется.

– А разве чтение книг – это так плохо?

– Конечно, нет. Только тебе все твои силы для семьи понадобятся. – Шейла стряхнула хлебные крошки с фартука из сурового полотна. – Ты же все-таки хочешь замуж, насколько я понимаю? Хочешь детишек иметь? – Она мотнула подбородком в сторону своих проказников, корчивших друг другу рожи. – Дети – это самое лучшее в жизни, знаешь ли. Нелегко с ними, но это самое лучшее. А оставаться старой девой… – было заметно, с какой осторожностью она подбирает слова, – …это, пожалуй, и вовсе женской натуре противно.

– Но ведь помимо детей на свете много и всего другого, разного, верно?

Шейла не ответила. После сенокоса и уборки урожая в ней явно скопилась усталость. Она нашарила на кухонном столе жестянку с табаком, свернула две самокрутки и одну предложила Софи.

– Приятно было все время тебя под рукой иметь. – Она потрепала Софи по плечу. – Я тебя уж и полюбить успела. Может, я некстати скажу, да только беспокоит меня, что ты все у этого священника в доме живешь. Обстановка там уж больно странная. Очень даже. – Она немного подумала. – Да нет, это прекрасно, что они так много времени церковным делам уделяют, но, по-моему, такой молодой девушке, как ты, жить с ними вместе не годится.

Софи хотела спросить, почему. А еще ей вдруг показалось, что Шейла с легкостью могла бы кое-что разъяснить ей насчет секса, но тут внимание Шейлы отвлекли преступные действия ее малолетней дочери, с ножом приступившей к фруктовому кексу, и она бросилась спасать кекс.

Вернувшись домой, Софи первым делом столкнулась с Элис, которая кралась по коридору одетая так, как всегда одевалась для визитов к леди Инид. На голове у нее, естественно, была шляпка, которую лучше было бы снять и больше никогда не надевать, чтобы не позориться.

– Где ты была?

– На холме, в Хоум-фарм.

– А, у твоих новых друзей.

Только бы спрятанные в карман монеты не зазвенели, думала Софи.

– А о том, что ты должна была помочь преподобному отцу с отчетами, ты забыла? – Элис обхватила руками талию, в последнее время несколько растолстевшую, словно желая ее защитить. – Он, кстати, хотел тебя видеть. И нужно еще картошку к ужину почистить. А пока будешь этим заниматься, поразмысли заодно над тем, что люди вроде Брайденов у тебя за спиной над тобой же будут смеяться и пальцем на тебя показывать.

Ох, Элис, думала Софи, да я спорить готова, что ты никогда и в руках не держала свежескошенное сено.

И никогда не пила холодный сидр на полуденном солнце.

И тебе никогда не улыбался такой мужчина, как Джонно Брайден.

Возле двери в кабинет Осберта она минутку постояла, стараясь взять себя в руки, прежде чем шагнуть в преисподнюю.

Осберт особенно любил рассказывать историю о том, как он был призван для исполнения своей жизненной миссии и в ушах у него «прозвучал глас Божий». В правом ухе, не в левом – это он как-то особенно подчеркивал.

Но был ли то глас Бога?

У Софи на сей счет имелись свои соображения.

В своем дневнике она записывала местные шутки: «Пусть, мол, старый пустозвон думает, что трудится для Того, который на небесах, ведь на самом-то деле он трудится для меня, Люцифера, который в преисподней».

Бедняга Осберт.

– Войди. – Осберт сидел, согнувшись пополам, за письменным столом. Перед ним лежал открытый гроссбух с домашними расходами. Он в очередной раз вел сражение с цифрами, и выпадение радиоактивных осадков при взрывах его бешеного гнева могло быть весьма значительным.

Если один из таких взрывов заставал Софи врасплох, она старалась защититься с помощью скопившегося в ней злорадства. Ей было даже приятно вслух перечислить его недостатки. Взрослый человек, викарий, духовный пастырь – а совсем не умеете держать себя в руках. Да ведь это вас просто унижает! И т. д.

Убрав с сиденья стула стопку бумаг, она села и внимательно осмотрела комнату в поисках новых книг. Одна, видимо, последняя, валялась на полу. Софи придвинула ее к себе ногой и прочла название: «Женщина Уинтроп», автор – Аня Ситон.

Осберт, не поднимая глаз, пояснил:

– Это о первых поселенцах в Бостоне и о женщине, защищавшей пуританских священников и за это подвергнутой гонениям.

Софи минутку подумала.

– Вы хотите сказать, что этот роман посвящен женщине, которая осмелилась думать независимо, и ее заставили за это заплатить?

– Ах, Софи Морель, неужели ты считаешь, что у тебя на все есть ответы?

Окнам в кабинете Осберта так и не дано было испытать на себе преимущества занавесок, и любой, кто проходил по Чёрч-лейн, мог видеть, как преподобный отец склоняется над очередной проповедью. Таким образом его тяжкий труд становился всем очевиден, что, безусловно, повышало его статус в деревне. Может, большинство прихожан и недолюбливали преподобного Нокса, но все же говорили: «Он старается изо всех сил… трудится не покладая рук…»

Сутана, похоже, стала еще свободней болтаться на его тощем теле, в горящих глазах читалось отчаяние и с трудом сдерживаемое бешенство. Он указал Софи на колонку цифр и с раздражением бросил:

– Вот! У меня недостача в ¹/₆ пенса.

– Вы хотите, чтобы я все это перепроверила?

Он молча подтолкнул гроссбух по столу в ее сторону. Едва заглянув туда, она сразу поняла, где он ошибся.