– Называй меня Шейла. Настоящих, пожалуй, нет, но в Пойнсдине к ней все неплохо относились – скорее даже, совсем хорошо. Жалели ее люди, понимая, что она просто вынуждена у этих Ноксов жить, которые ни в чем свою выгоду не упустят. – Шейла помешала ложечкой в чашке и прибавила: – Да только Пойнсдин для нее не годился. – Она быстро глянула на Софи. – И ты ведь наверняка захочешь отсюда уехать? Захочешь выяснить, откуда ты родом?

Джон Брайден, раскуривая трубку, заметил:

– Шейла, дорогая, так ведь Софи решит, что ты хочешь, чтобы она уехала.

Шейла отрезала и подала Софи третий ломоть кекса.

– Ешь, такого фруктового кекса ты во Франции не найдешь. – И, обращаясь к мужу, сказала: – Я ведь не говорю ни о чем таком, чего бы тебе и самому в голову не приходило. Все мы из разной материи скроены, так уж Всевышний распорядился.

Софи ела, слушая их и испытывая блаженное ощущение семьи и тепла. Этот мир был ей до сих пор практически не известен.

Неожиданно в кухню ворвался Джонно, и Софи с удивлением почувствовала, как сильно забилось у нее сердце.

– А, девочка из дома священника! Ну что, вы уже весь кекс без меня съели?

Шейла тяжело поднялась на ноги.

– Ты, наверно, тоже чаю хочешь?

– Ты, мам, сперва свой чай допей, – Джонно плюхнулся на свободный стул. – Что-то давно тебя, Софи, в пабе не видно. И Линда тебя искала.

– А ей, наверно, не очень-то и разрешают по вечерам из дома отлучаться, – сказала Шейла. – Очень разумно и правильно.

А Софи и Джонно вдруг посмотрели друг другу прямо в глаза.

– Не думаю, что тут слово «разумно» годится, – сказал его взгляд.

– Согласна, – сказал взгляд Софи.

Собирать куриные яйца оказалось трудно.

– Эти маленькие шалавы разбрасывают их, где попало, – говорила Шейла. – Похоже, нравится им меня дразнить.

Куры неслись действительно, где попало. Софи рыскала в густой зеленой изгороди, раздвигала высокую траву, внимательно осматривала старые автомобильные покрышки и «уютное» местечко под грудой мешков для насыпки.

Она и не знала, что в квохтанье наседок таится некая музыка. Не знала, какое это удовольствие – найти целую кладку яиц, белых, коричневых, иногда слегка испачканных, а иногда чистых, как жемчуг, но с прилипшим к скорлупе перышком. Не знала, какие мечты могут возникнуть всего лишь от прикосновения к коже робкой травинки, от земляных запахов, от скольжения по телу горячих солнечных лучей.

Тот день оказался очень теплым. Решительно настроенная продемонстрировать свое умение выслеживать несушек, Софи кралась по следам особенно вредных Жемчужинки и Бидди, которые в последний раз были замечены возле старых развалившихся коттеджей.

На дорожке сухая земля была твердой, как кость, и вся покрыта меловыми разводами. Голубая, как горицвет, красавица бабочка пролетела мимо Софи, и та, завидуя ее свободе, долго следила за ней, кружившей близ лесной опушки, но потом вспомнила, что жизни этой красавице отпущено всего-то несколько дней.

За развалинами коттеджей трава была какой-то особенно густой и мягкой. Солнце приятно пригревало, и усталая Софи, плохо спавшая ночью – ее мучили дурные сны, вызванные тревожным вопросом «Что же я делаю?» – прилегла на траву, перевернулась на спину и закрыла глаза.

Когда она вновь их открыла, над ней стоял Джонно Брайден.

– Хочешь покажу гнездо сони?

Софи села и сердито сказала:

– Я и не слышала, как ты ко мне подкрался.

Он усмехнулся, и от этой улыбки сразу стал выглядеть гораздо моложе.

– Значит, кое-чему меня в армии все-таки научили!

Она вытащила из волос травинку и спросила:

– А что, в армии было так ужасно?

Он сел рядом.

– Я служил королеве и своей стране, помогая в самых горячих точках нашей империи. Мой личный номер 07939–254848.

– Это не ответ.

Джонно очистил от внешней оболочки сочный конец травинки и сунул его в рот.

– Если тебе не по душе абсолютная невозможность уединиться, чудовищно вонючие сортиры и грубое нижнее белье, швы которого способны стереть кожу до крови, если тебя раздражают бессмысленные марши с полной выкладкой и глупые командиры, которые занимаются откровенной травлей неугодных, тогда да, служить в армии довольно тяжело. С другой стороны, армия помогла мне вырваться отсюда, я смог повидать мир. Я встречался с разными людьми. И обнаружил, что мне могут нравиться люди, ничуть не похожие на мою семью. – Он выразительно помолчал, выдерживая почти театральную паузу. – А также понял, что способен буквально возненавидеть тех, кто абсолютно на моих близких не похож. Когда тебя впервые определяют в казарму, то запирают там и приказывают день и ночь все отмывать под присмотром ублюдка-сержанта. Брань стоит феноменальная, однако недели через две новобранцы становятся настоящей командой.

– Но ты же все-таки сам сюда вернулся, да? Ты хотел работать вместе с отцом. – Софи помолчала. – Его-то ты ненавидеть никак не можешь, верно ведь?

– Так было задумано. И так было всегда, нравится это мне или нет. Мой тебе совет – никогда не рождайся старшим сыном в семье.

Она рассмеялась.

– Ну а ты? Чем ты хотела бы заняться? – спросил он.

Впервые кто-то в Пойнсдине поинтересовался, чего бы хотелось самой Софи.

– Не знаю, пока еще не решила. Но много об этом думаю.

– Ага, значит все-таки Allons enfants de la Patrie…?^[22]

Она была поражена.

– Ты говоришь по-французски?

– Нет, но, пребывая на заморских территориях, кое-какие фразы выучил. – И он произнес одну из таких фраз, носившую весьма сомнительный характер.

– В этом плане ты куда лучше знаешь французский, чем я.

– Зато ты наверняка говоришь на нем совершенно свободно. Твоя мать и все такое…

– Ну, в общем да, – согласилась Софи. – Но все-таки я знаю французский недостаточно глубоко. Пока что. Это возможно, только если постоянно живешь в стране.

– Что значит «пока что»? Ты и впрямь собралась уезжать?

– А что?

– Да ничего. Это даже хорошо, что ты осторожничаешь. – Он смотрел куда-то вдаль, через поле, хозяином которого вскоре должен был стать. – Я бы на твоем месте только об этом и думал.

У нее возникло такое ощущение, словно он, протянув руку, ласково коснулся ее сердца – прямо сквозь грудную клетку. Своим плечом Софи чувствовала тепло его плеча, и в душе ее вдруг вспыхнула искра некого незнакомого возбуждения, из-за чего она словно перестала быть собой, превратившись в кого-то, совсем на нее не похожего.

– Ну а пока мы с тобой должны довольствоваться тем, что достаточно хорошо знаем Пойнсдин.

– Который, по-моему, почти не изменился со времен саксонского завоевания, – сказала она. – Но именно это делает его таким, какой он есть.

– Вот и Египет такой же.

– Правда?

– Нас туда отправили, чтобы как-то урегулировать обстановку после Суэцкого кризиса^[23]. И жители тех деревень, которые нам довелось посетить, отличались весьма непокладистым нравом и любовью к традиционному укладу. Как и жители нашего Пойнсдина. – Высосав весь сок из одной травинки, Джонно тут же сунул в рот вторую и продолжил: – Хотя, конечно, особой возможности понаблюдать за ними у меня не было. А жаль, потому что бог знает, когда мне выпадет второй шанс там побывать. – Он криво усмехнулся. – Но так оно обычно и случается.

– У нас в школьной библиотеке я часто брала журнал «Нэшнл Джеогрэфик» и однажды видела там фотографии египетских пирамид, – сказала Софи. – Никак не могу себе представить, как их сумели построить.

– Это не так уж трудно, если в твоем распоряжении имеются гениальные архитекторы и ты готов пожертвовать тысячами человеческих жизней.

Софи задумалась.

А Джонно уже развел пары, и его было не остановить.

– В Египте мы оказались совсем мальчишками, к тому же нас постоянно гоняли на задания, так что особенно задумываться и времени-то не было. Ну и пили, конечно. Пожирали глазами женщин, когда случалась такая возможность, и надеялись, а вдруг повезет. Жены экспатов пили как лошади, потому что их грызла тоска. А в общем, счастливое было времечко. Правда, много времени и сил уходило на то, чтобы избежать укусов москитов и дизентерии. Да и тренировки в пустыне были просто убийственными. Чудовищная жара молотом била по башке. Под конец дня я только и думал, как бы не подохнуть от жажды и не утонуть в собственном поту. То же самое было и в Иордании: жара и пыль. А вот в Сингапуре все было иначе. Там я служил оператором радиоустановки. – Джонно помолчал. – Эта работа уже требовала определенной квалификации. Хотя там я служил не слишком долго. – Он снова помолчал. – Я по той работе скучаю.

– А ты убеги.

Его синие глаза смотрели скептически.

– Ты считаешь, что это возможно?

– Поговори с отцом. Расскажи ему о своих чувствах.

– Мой отец унаследовал эту ферму от своего отца, а тот – от своего.

– Тебе повезло. Ты знаешь, кто твой отец, кем были твои предки. Я бы тоже очень этого хотела.

Он коснулся ее руки.

– Извини. Я не подумал.

– Но неужели все непременно должно было сложиться именно так? – Она думала о доме священника, о Ноксах, о расписании на неделю. – Ведь все могло быть совершенно иначе.

И она вновь наткнулась на его скептический взгляд.

– Джонно, как мне узнать насчет покупки билетов во Францию?

Он улыбнулся.

– Так кто у нас бежать собирается?

– Ну, я. Да, я собираюсь отсюда бежать.

– Тебе нужно будет попасть на тот лондонский вокзал, где продаются билеты на паром. Я могу выяснить, какой вокзал тебе нужен.

Он встал, протянул руку, помогая ей подняться, и спросил:

– Так ты хочешь посмотреть гнездо сони?

Она вскинула на него глаза. Джонно, может, и был опытнее, чем она, в смысле знания мира, и выглядел он очень сильным, но сейчас он показался ей раздавленным в лепешку.

И так на нее смотрел, что она вытаращилась от удивления.

Это было явно нечто новое.

Гнездо сони являло собой кучку травы, листьев и коры жимолости.

Спрятанное между зеленой изгородью и зарослями орешника, оно выглядело изысканным и хрупким, но на самом деле было, видимо, достаточно прочным. Все же сони обладают многовековым опытом по строительству гнезд.

– Можно я посмотрю поближе?

– Лучше не надо, – остановил ее Джонно. – Там, вероятно, четверо или пятеро детенышей. Ты можешь их напугать, так что рисковать не стоит.

Софи посмотрела на него. Наверное, она не сумела бы описать каждую его черту в отдельности. Какова, например, форма его подбородка? Под каким углом спадают на лоб волосы? Зато она отчетливо чувствовала, что от него, словно от некого загадочного существа, исходят электрические эманации, окутывающие ее целиком.

Некоторое время они стояли неподвижно и в итоге были вознаграждены возвращением мамаши-сони. Темноглазой. Длиннохвостой. С коричневой, как орех, шерсткой. И очень осторожной.

Джонно нашел руку Софи и крепко ее сжал.