Отзывы на книги автора «Джон Ирвинг»

You can check out any time you like
But you can never leave!

The Eagles, "Hotel California"

Наверное, Ирвинг прав. Потому что я тоже думал когда-то, что всё у меня обязательно будет хорошо и славно, и будет любовь, и будет счастье, и смысл тоже будет, и будет всё-всё-всё вообще. Наверное, все так думали. А потом - бац! - и ты уже взрослый, и жизнь начинает разгоняться вниз, и ты понимаешь, что жизнь твоя стала каким-то чёртовым отелем. Где постоянно снуют какие-то странные и не очень симпатичные люди, а родные и дорогие уходят и не возвращаются, и всё привинчено к полу, и ты не радушный хозяин, а какой-то жалкий забитый постоялец из углового номера, а где-то в ванной с тошнотворно-надсадным булькающим звуком всплывает Грустец.

Ты пробовал травить его, поджигал и вот теперь утопил, а он, каналья, не тонет, прямо Распутин какой-то. И остаётся только сидеть и печально удивляться тому, что жизнь внезапно стала какой-то чужой, а забавная семейная сага - безумным постмодернистским макабром в отрыве от реальности, и не вернуться назад. Ирвинг, жопа с ручкой, ты что такое творишь, а? Я хотел почитать про милых фриков и медведя на мотоцикле, зачем ты так, а?

И что делать - я топил, а он не тонет. Или идти тихонько сквозь годы по обшарпанному гостиничному коридору, захлопывая за собой двери и не оглядываясь назад, или вот, пожалуйста, окно. Так или иначе, в конце коридора всё равно окно, так не проще ли сразу? Потому что ты, например, карлик, или совсем не умеешь целоваться, или мышиный король. Потому что-то где-то четыреста шестьдесят четыре, а ты так и не начал считать, и не знаешь, как сказать, что любишь, потому что:

- ты гей - таксидермист
- ты влюблён в собственную сестру
- ты старая дева со штангой
- ты слишком умный, но очень грустный медведь
- ты девочка - радикал с кучей мусора в голове
- ты бездарность по сравнению со Скоттом Фицджеральдом
- тебя изнасиловали в детстве
- Грустец не тонет.

Ирвинг, мать твою, что ты такое курил, а? Зачем ты с ними так? Зачем ты так со мной, а? Они ведь не заслужили и не виноваты, да и я, наверное, тоже. Слишком много крови и schlagobers, и боги, как же талантливо.

И вот твоя неосуществлённая любовь разрастается, как раковая опухоль, и ты кричишь, и плачешь, и бьёшься в агонии, и во всём великом и могучем не хватает слов. Weltschmerz, ощетинился своими жесткими согласными и сидит, смотрит. Слово - надгробие, слово - приговор. Любовь камнем лежит на сердце, на живую нитку привязанная, и тоже не тонет, хоть и такая невыносимо-тяжёлая, а так хотелось бы утонуть, но любовь не тонет и вместе с ней сердце. И где-то поблизости так и маячит окно и в нём бессердечные тела Габсбургов, и так не хочется к ним лежать под weltschmerz и слушать безумные оперы Доницетти. И ты уже не понимашь, где кончается любовь, а где начинается Грустец. Если религия - просто очередная разновидность таксидермии, то любовь определённо подвид Грустеца, особенно пакостный и непотопляемый. И остаётся только учиться говорить самому и плавать, тоже самому, раз уж такая штука. И хорошо бы украсить отель к Рождеству, раз уж всё же. И непременно жить дальше и верить, и не сдаваться. И найти свою любовь, и потом уже не отпускать, хоть это и так трудно, что совершенно точно понадобится медведь, здоровенный, как эйфелева башня, и умный как четыреста шестьдесят четыре Эйнштейна. И верьте Фрейдам, обоим, и не расставайтесь с бейсбольной битой, потому что мало ли, и обязательно запоминайте сны, а лучше записывайте в тетрадочку. И самое-самое главное, умоляю вас...

...проходите мимо открытых окон.

"Мальчишки восхищаются людьми, готовыми идти на риск. В их глазах это геройство. Были бы аборты разрешены, ты мог бы отказаться, в сущности, был бы обязан, имея такие взгляды, но раз аборты запрещены, твой долг - помогать женщине. Нельзя быть на поводу у собственных прихотей, ведь стольким женщинам отказано в праве выбора. В праве распоряжаться своей судьбой. Я знаю, ты сознаёшь, что это несправедливо. Но как же ты, именно ты, сознавая это, почитаешь возможным лишать других помощи, которую можешь оказать. Ты обязан им помогать, потому что знаешь как. Кто им поможет, если не ты.

Ты в западне, но не я её поставил. Поскольку аборты запрещены, у женщин, которым он нужен, безопасного выбора нет. И у тебя нет, раз ты можешь оказать им помощь. Ты скажешь, я попираю твоё право выбора, но ведь и их право попрано.

Все загнаны в угол - и ты и женщины. Все жертвы".

...Вот есть книги, которые словно взрываются в твоей голове тысячей мыслей, заставляют пересмотреть какие-то убеждения и развеять стереотипы. Обращение к непростым, зачастую неоднозначным и более того провокационным темам - чтение не будет легким и приятным; это тяжелая книга, многогранная, прекрасная и невероятно тяжелая. И дело даже не только в жутких, очень детальных описаниях операций, абортов, родов (очень физиологичных). Книга об очень сложных ситуациях, в которых нет правильного решения, сколько их не обдумывая; книга о поиске себя и своего призвания; книга о любовном треугольнике; книга об узах, которые порой крепче. чем семейные; книга о долге и книга о том, как порой сокрушительно рушатся наши убеждения, а с ними рискует обрушиться и наша жизнь - ведь как жить без фундамента...

"Ты - созданное мной произведение. Вся остальная моя жизнь - только труд ремесленника. Не знаю, есть ли в тебе потребность творить. Но я знаю, для какой работы ты создан. И ты это знаешь. Ты - врач".

Как жить, если кажется, что выбора у тебя нет или что выбор сделали за тебя - как будто это что-то может изменить, ведь главное чтобы выбор был правильный. Только вот правильный - для кого? С чьей точки зрения? Собственной совести, норм общества и морали, заповедей Божьих? Невозможно угодить всем и сразу, надо брать ответственность за свою жизнь на себя - страшно, а что делать...Главное - это будет твой (и ничей больше) собственный личный выбор. И прийти к нему ты должен сам. Путь этот простым не будет - и весь роман собственно об этом...Как не потерять себя на пути жизненных испытаний....

"Здесь, в Сент-Облаке передо мной встал выбор: взять на себя прерогативу Б-га распоряжаться судьбами других людей или просто плыть по течению. Жизненный опыт подсказывал - всем или почти всем управляет случай. Так что люди, уповающие на победу добра над злом, должны по возможности вмешиваться в ход событий. Играть роль Б-га" (а по-моему, это не взятие на себя роли Б-га; это просто человечность - делать все от тебя зависящее, чтобы хотя бы чуточку облегчить жизнь других людей. Если ты можешь это сделать, знаешь, как сделать и это никому не вредит, а только помогает - это просто по-человечески...)

Гомер всю жизнь бежит от своего призвания, но ведь пути Господни неисповедимы. Да, доктор Уилбур, возможно, когда-то сделал выбор за него, но кто скажет, что выбор был неправильным? Уилбуру удалось разглядеть в этом мальчике, сироте из приюта, которого он беззаветно любил всю жизнь, настоящий талант спасать жизни...

А еще в книге прекрасная линия любви...

"Любовь, конечно, опасная вещь"...

Еще бы не опасная - и у любви бывают свои последствия (с которыми и приходится работать Гомеру в качестве врача). Драма людей и соперничество (пусть и не явное, и не открытое) двух мужчин за одну женщину осложняется совместным проживанием и ...детьми, теми что есть и теми, что не случилось...(сразу мне отчего-то вспомнилась фраза из одного русского фильма - тоже как раз спор двух мужчин:
- Она меня любит.
- Зато от меня детей рожать будет.
Вот такой мужской взгляд на любовь, и что-то в этом есть, если вдуматься...)

Какие трогательные отношения описаны между Уилбуром и Гомером. У Гомера не было родителей (он сирота, от которого отказались при его рождении), у Уилбора никогда не было ни жены, ни детей. Но порой и таким обездоленным людям судьба помогает и сводит их вместе - это же фактически отношения отца и сына, добрые, верные, мудрые, наполненные настоящей любовью. Хоть каждый из них и стремится показать свою самостоятельность и независимость - нет ближе людей на свете; и приют стал для Гомера навсегда отчим домом, родиной...

Семейная сага, роман о призвании и книга о любви - прекрасное переплетение тем и глубокий подтекст; вся книга как океан, о котором часто говорят на ее страницах, океан человеческих судеб...5/5 (вначале хотела поставить 4/5 - вот не люблю я читать о врачах и операциях - но книга великолепная, а все медицинское лишь оттеняет правду жизни...)

P.S. А какая чудесная экранизация снята в 1999 году по мотивам романа (там, кстати, меньше этих медицинских подробностей, поэтому смотрится чуть легче, чем читается) с потрясающими актерами: Тоби Магуайр, Шарлиз Терон, Пол Радд...Смотрела, не отрываясь) Только если в книге акцент сделан на поиске героем своего истинного призвания, то в фильме, по-моему, на любви...

"Если ты её действительно любишь, дай ей то, что ей больше всего сейчас нужно, не ставя никаких условий. И не жди за это награды".

"Без веры жить несравнимо тяжелее, чем когда веришь; но сколько же вера вызывает вопросов, на которые нет ответов..."

"Оуэн слишком хорош для этого мира"

Есть книги, в которые влюбляешься с первого взгляда (то есть уже с первой страницы). Есть романы, которые точно так же, с первой же страницы, ненавидишь (и есть за что). А есть произведения - выматывающие всю душу, и я сейчас ни капельки не шучу - которые заставляют одновременно и плеваться, и возносить до небес, и спорить, и соглашаться, и верить...Да, этот объемный (в восемьсот с лишним электронных страниц) роман именно что о вере, поисках веры, сомнениях, Боге и Божественном предопределении (оттого, кстати, книга Джона Ирвинга напомнила мне чудесные произведения той же тематики: Джон Бойн - История одиночества и Колин Маккалоу - Поющие в терновнике ), да, думаю, из его заглавия уже это понятно...

Главный герой книги - Оуэн Мини - смешной малорослый мальчишка со странным голосом (фальцетом и вечным криком) все чтение восхищал меня (да и всех остальных персонажей романа: друга Джонни, преподобного Меррилла, отчима Донни, Дэна) своей непоколебимой уверенностью. Казалось, его веру ничто не может сломить.

"Оуэн проживал свою жизнь так, как если бы выполнял поручение свыше, как если бы следовал святому Божьему повелению"

Он твердо верил в то, что у всего в этом мире есть свое предназначение, что все не просто так - просто мы, смертные, не в состоянии пока постичь замыслы Господа. Остается лишь верить. Верить, что твоя смерть не будет напрасной, бессмысленной кончиной, и она тоже послужит Высшему замыслу. Каким-то образом Бог подсказал Оуэну дату его, Оуэна, смерти. И тот факт, что Оуэн ее знает, а мы, читатели и его лучший друг, нет, придает всему дальнейшему повествованию необыкновенный трагизм (это будет нелегкое чтение), своеобразный обратный отсчет до точки невозврата...

Параллельно из 60-х мы переносимся в 80-е и воочию наблюдаем, как смерть Оуэна изменила жизни других людей: его друга Джона и его возлюбленной Хестер. Незаменимых людей нет, упрямо утверждает молва, но так и хочется поспорить...

Жизнь Джона, к слову, тоже вряд ли можно назвать такой уж счастливой и безоблачной: рано потерявший свою добрую и невероятно красивую маму (грустью пропитана вся эта книга от первых страниц до конца...), не знавший никогда, кто его настоящий отец; потерянный мальчик, живший со строгой бабушкой и добрым отчимом, он тоже отчаянно стремился поверить: в чудо ли, Бога, истинное предназначение...И все это находит с помощью Оуэна, который, подобно ангелу-хранителю во плоти, всегда оберегал Джона от жизненных неурядиц. Книга о дружбе, которая порою сильнее и прекраснее любви...

Единственное, что сильно разочаровало меня в романе, но из песни ведь слов не выкинешь, - это тот странный образ Бога, который несут в своих сердцах действующие лица книги: один на полном серьезе считает, что можно попросить Господа о том, чтобы другой человек упал замертво, а кое-кто уверен даже, что Бог может послать человека на смерть...Бог же всемилостив и милосерден, поэтому вряд ли способен на перечисленное, или это уже не Бог...

5/5, тяжелая книга, в которой радостное перемешалось с горьким, печальное - со смешным, это как сама жизнь в миниатюре, в которой обычно с лихвой хватает и того, и другого...Страдания в ней сменяются моментами счастья или наоборот, но все равно она причудливо-прекрасна, единственно-неповторима. Даже книга о смерти может быть жизнеутверждающей, ведь внезапно оказывается, что смешной мальчишка, ростом меньше своих сверстников, в который раз был прав: все в этом мире не просто так, а для чего-то...

Доводилось ли вам видеть в кино или читать о комнатах с пестрым мелким узором на обоях, который при ближайшем рассмотрении оказывался одним лишь написанным словом, многократно повторенным чьей-то старательной маниакальной рукой? Мой мозг представляет собой сейчас нечто подобное. Комнату, на стенах которой можно разглядеть только многочисленное «великолепно». Хотя нет. Вру. Иногда еще встречается простонародное «охренеть».

Я не знаю, что говорить. Нет у меня слов, которые могли бы выразить всю ту любовь и восхищение, которую я испытывают к этой книге. Скажу только, что это тот самый редкий и тот самый болезненный вид чтения, когда герои становятся тебе близкими людьми и уже не получается на их беды смотреть отстраненно. И как же это нелегко, ведь автор зачастую к ним так жесток. Боженьки мои, как же жесток! Я совершенно ошарашена этим романом о Дженни Филдз и Т.С. Гарпе. Очередная история о жизни «белой вороны». О том, как не просто ей быть, а быть её сыном еще сложнее.

Чумовая книга. И если кто-то вознамерится доказать мне обратное, боюсь, что к диалогу с ним в ближайшие пару лет я буду не готова. Я ведь уже сказала, что слов у меня нет. Поэтому я просто возьму молча томик Ирвинга… и кааааааак тресну по темечку или что там еще мне под руку попадет. Предупреждаю, «аргумент» этот весьма весомый! Согласна, подобный диалог лишен изящества и в своей личной борьбе против категоричности суждений я потерпела очередное поражение. Х)

Ужасная, мерзкая, гадкая, тошнотная, жестокая, ироничная, искренняя, добрая, любимая моя книга. Не рекомендую!

"Я лежал рядом со своей женой, которая хотела еще раз. Мне же казалось, что она выглядела вполне удовлетворенной."

Вот он, корень всех зол - казаться не значит быть. Это всего лишь означает точное попадание в образ, созданный другим человеком, но не более того. И большая часть 158 фунтов, давящих на семейные пары, это и есть маленькие несостыковки реального человека с его образом, которые копятся, копятся, и в какой-то момент придавливают к земле так, что не продохнуть. Из этого борцовского захвата ох как непросто выбраться тем же, кем ты был до этого, не потерять лицо, избежать слез, истерик и просьб об освобождении. Кто-то идет к психотерапевтам, кто-то просто плюется ядом и бьет посуду, дождавшись, когда уснут дети.

Но это удел людей, способных довольствоваться не столько малым, сколько стандартным, идущих с высоко поднятой головой по проторенной дорожке - семья, дети, работа. Но есть и те, кому этого недостаточно, внутренний маятник которых, раскачиваясь, так и тянет их свернуть с нее, сбиться с общепринятого пути, почувствовать что-то, что доступно только за его обочиной. Когда встречаются несколько людей, рамки допустимого и необходимого которых сдвинуты чуть дальше, чем у остальных, тогда они образуют новое пространство, границы которого хоть и шире, но держат они гораздо сильнее ограждения "как все". Ведь его невероятно легко подвинуть и сразу же становится доступным все, вопрос лишь желаний, широты взглядов и смелости выйти за пределы. Те же, кто уже за ним, оказываются в тупике, остается лишь вариться в собственном соку, который становится все гуще и гуще.

Две абсолютно благополучные на первый взгляд семейные пары. Так что же толкнуло их на скользкую дорожку свингерства? Допустим, Утч и ее муж просто хотели разнообразия и некой новизны, но оказались чересчур мягки, податливы и безыдейны, неспособны самостоятельно совершить тот самый желаемый качественный переворот в отношениях. Но у другой пары все гораздо сложнее. Измены воздух для них, тайные - спертый, сдавливающий легкие, те, что на глазах друг друга - альпийский позавидует его чистоте. Они стали тем самым крахмалом, сгустившем соус их отношений, а Северин - шеф-поваром, помешивающим его большой поварешкой. Его метания подогревали всех четверых, переводили просто секс без обязательств в разряд чего-то более серьезного, того что будоражит не только тело, но и разум. Стоит ли удивляться что все четверо так глубоко в этом завязли?

-Северин редко уступает водительское место, - после сказала Эдит.
- Что же ты об этом думаешь? - спросил я.
И Эдит сказала:
- Я с самого начала считала, что он очень хороший водитель.

Узнавая историю "Семейной жизни весом в 158 фунтов", стоит отбросить предрассудки, иначе можно увидеть только разврат, групповой секс и мастурбацию, не заметив, что помимо похоти есть здесь и любовь, и тихая нежность, и благодарность за проведенные вместе годы. Если бы не они, все бы скатилось в тартарары. Их присутствие делает текст осмысленным, создает опору для знаменитого психологизма Ирвинга. Он как будто играет с персонажами в кошки-мышки, заманивает их в ловушки, наблюдая, как они судорожно мечутся в поисках выхода. Он лишает их точки опоры, смещает все координаты и напоминает о том как все относительно - иногда 158 фунтов весят меньше, чем невесомая ночная рубашка, а дети становятся переменной, величиной которой можно пренебречь. Но осколки стекла в швах между плиткой в ванной напоминают, что именно им приходится платить за ошибки родителей.

Дорогой Джон!
Ты, конечно, извращенец, но я тебя обожаю!
Любовь эта граничит с мазохизмом, боль и наслаждение на каждой странице. С моим сердцем ты обращаешься с деликатностью ножа для колки льда. Измочалишь его в мелкую крошку, заставляя сначала привязаться к твоим героям, а после изощренно их истребив. Подчеркиваю – изощренно. Убийственная фантазия. Убийственные книги.

Не икалось ли тебе на прошлой неделе? Я побывала с визитом у семьи Берри. Милейшие люди. Главная их беда в том, что они попали к такому кровожадному богу как ты. Как только я заселилась в отель «Нью-Гэмпшир» №1, я собрала маленький чемоданчик и отправила свою логику в отпуск. Здесь она мне не пригодится. Она слишком стандартна для этого места. К твоим героям, дорогой Джон, нельзя подходить с обычным мерилом.
А вот Берри держатся молодцом, несмотря на весь тот ад, который ты на них вывалил.
Это не семейная сага, это семейная анатомия. Ты срываешь все покровы с маниакальностью эксгибициониста.
Всё началось с того, что Вин Берри купил старого медведя, мотоцикл, родил пятерых детей и купил старое здание женской семинарии, чтобы перестроить его в отель. Какой простор для твоих фирменных пыток!

...так вот мы приближались к Рождеству: размышляя о росте, подслушивая любовь, отказываясь от ванн, подбирая подходящую позу для мертвой собаки, бегая, отжимая тяжести и надеясь на дождь.

"Если вы хотите легкой жизни, сказал старый Троцкий, - вы ошиблись столетием".

Если вы хотите легкой книги, сказала я, - вы ошиблись автором.
Ты же все жилы вытянешь. А потом приласкаешь языком по ранам (ох уж этот мне язык, знаток всех эрогенных зон чеканутого читателя), излечишь, успокоишь и всё лишь для того, чтобы опять порвать душу в клочья. Жестокий и щедрый демиург.

Дорогой Джон! Ты – болезнь. И в моем случае уже хроническая.
Каждый твой роман как ожог! Больно же!
Пиши еще, умоляю!

Пересказывать романы Ирвинга дело столь же неблагодарное и бессмысленное, как и попытки перерисовать себе в блокнотик панораму «Бородинской битвы». Копает он глубоко, добираясь до такой сути человеческой натуры, о которой не то что близким не рассказывают - себе-то не признаются.

Тед и Марион были счастливы своими детьми. Их брак держался только на этих двух мальчиках. Они любили отца, а Марион любила их, на том и стояли. Они погибли в страшной автомобильной катастрофе. Точнее мальчики умерли сразу, жизнь родителей продолжилась, но можно ли их назвать живыми? Изо дня в день, сгорая в аду своей вины и горя, Марион жила в воспоминаниях, а Тед искал утешения в постелях многочисленных любовниц. Был в этой аварии и еще один пострадавший – еще не рожденная их дочь Рут. Полагая, что новый ребенок заполнит пустоту в их жизни, они родили девочку, которая начала свой путь в доме с культом ее мертвых братьев. Вместо сказок на ночь ей рассказывали истории о них, а вместо книжек с картинками были стены с бесчисленными фотографиями мальчиков. Через четыре года Марион поняла, что не способна позволить себе любить дочь. Она вообще больше никого не хочет любить из страха перед новой потерей. Принимая трудное решение, что лучше никакой матери, чем плохая, она уходит из жизни Рут, чтобы встретиться с ней только через 37 лет. Мир Рут рухнул. Исчезли и мама и все фотографии братиков, практически всё, что составляло ее жизнь. Она ходила по дому с отцом и, глядя на пустые гвозди в стенах, просила рассказывать истории по памяти. Рут за свою жизнь пройдет все стадии чувств к матери. От ненависти до сострадания. Она поймет ее, когда сама станет матерью. Страшно будет даже просто вообразить, через что прошла Марион и не рехнулась.

Ирвинг, как всегда, масштабен и предельно откровенен. Эти 760 страниц романа пролетели для меня незаметно. Аннотация в книге не дает ни малейшего представления о ней, зато содержит жирный спойлер. Не читайте ее. За финал отдельный поклон в ноги. Несмотря на такое количество боли и разочарований, автор подвел элегантный и жизнеутверждающий итог в этой истории. У меня язык не повернется назвать его «хэппи эндом». Какой уж там «хэппи», если человеку потребовалось полжизни, чтобы преодолеть свою боль. Но то, что в итоге он нашел в себе силы вернуться к жизни – прекрасно.
Очень мощная книга.

Я, кажется, буду выть на Луну скоро, даже не дожидаясь полнолуния, даже среди дня и вовсе без Луны. Именно так на меня подействовали минорные ноты в романе Ирвинга.
Мне грустно и печально, но грусть светла, это Кенди и Уолли сидят на пирсе, он на инвалидной коляске, она пристроилась рядышком. Пробиваются и злость, и возмущение, и гнев, это Мелони, честная, могучая Мелони отшагивает свой путь по дорогам в поисках любимого. Любовь к сыну и любовь-жалость к женщинам, это доктор Уилбур Кедр пишет длинное-длинное письмо после того, как в очередной раз избавил очередную мученицу от ненужной обузы. Да-да, доктор Кедр на самом деле умел любить, хоть и не было у него ни сына, ни женщины. Хотя что я говорю, был у него сын.

Гомер. Любовь, желание, желание приносить пользу, - вот что такое Гомер. Кто такой - вечный сирота, готовый вечно надеяться и ждать. Так горько за него, так ужасно горько. Влюбиться в того, кто тебе не ровня, не по уму или финансовому положению, но по состоянию. Нелегко даются любовные треугольники всем, но этот треугольник - особенный. Она, она и их общий друг. И что им делать, если все друг друга любят? Не будет тут простого решения, но и то решение, что придумали они, герои, меня не порадовало. Кенди говорит про 15 лет любви, а я говорю про 15 упущенных лет. Да, они пытались как могли, "не делать никому больно" - вот их девиз, точнее, девиз Кенди. Но так не бывает. Мне кажется, это были 15 лет сплошной боли. Да, любви, но и боли тоже. Не верю, что Уолли не знал про отношения жены с Гомером, он страдал. Не верю, что Гомеру было настолько безразлично, что Кенди каждый вечер уходит с Уолли, ложится с ним в одну кровать и... он страдал. Не верю, что Кенди были безразличны страдания ее мужчин, она страдала. 15 лет круговерти страдания. А ведь всего-то и надо было, что выбрать. Да, выбор нелегок. Труден даже. Но лучше ужасный конец, чем ужас без конца, как по мне. И выбрать все равно в итоге пришлось.

Много, очень много вопросов затрагивает Джон Ирвинг в своем самом известном романе. Один из них - право женщин на аборты. И пусть я, скорее всего, наступлю кому-то на очень больную мозоль, но я не могу не зацитировать, ведь кто скажет о проблеме лучше автора (с которым я солидарна вплоть до последнего восклицательного знака!)

К несчастью, существуют извращенные умы, требующие, чтобы женщина родила ребенка вопреки своему желанию. Во имя чего? Зачем рождать на свет никому не нужных страдальцев?

Как объяснить это пристрастие к зародышу и бессердечие к детям, которые никому не нужны и которых ждет в жизни столько обид? Противники аборта клеймят женщин, повинных в случайной беременности, осуждают бедняков, как будто те сами виноваты в своей нищете. Не заводить много детей - это единственное, чем они могут помочь себе. Но они лишены права выбора - отличительная черта демократии, отличительная черта Америки!

И вот это "назад в будущее" нам пророчит государственная дума. А, ладно. Тут политически нейтральный сайт, не буду заводиться.

Не могла не задуматься над названием. Что за правила, почему виноделов? Те самые правила, которые каждый год Гомер, покинувший приют, выписывал заново и вешал на стенку Дома виноделов для не умеющих читать сезонников-виноделов (или, скорее, сидроделов, из яблок сидр делают). Так и мы, живем по кем-то писаным правилам, не обращая на них внимания, даже, может, и не зная, что они существуют, а они существуют. Загадочное и очень философское название.

Автор красиво пишет вроде бы и просто о жизни, а вроде бы и толкает на разное. Повозмущаться, погрустить, быть может, даже поплакать, хотя меня почему-то в этот раз грустные ноты не так расцарапали, как обычно. Возможно, я старею и становлюсь циником. В любом случае, Ирвинг - хороший автор, буду читать его еще.

Роман "Молитва об Оуэне Мини" настолько огромен, что я чувствую себя похожей на учениц Джонни Уилрайта, рассказчика. Он заставлял их перечитывать главы из романов Гарди, Фитцджеральда и постоянно недоумевал: "Да разве можно не заметить эти совпадения? Да разве не видно, как автор подводит вас к главной идее?" Вот и мне кажется, что я очень много пропустила, читая этот роман. Это не 700 страниц, это семь тысяч, но эту разницу никто не печатал. Когда я перевернула последнюю страницу романа, все эти семь тысяч оказались у меня в душе, и чтобы прочитать их, мне потребуется довольно много времени. Мне хочется остаться с этой книгой один на один, даже без посредничества того увесистого томика, который я читала несколько недель. Только я и книга внутри меня.

Честно говоря, этот роман поставил меня в тупик. Я не знаю, о чем он. Я не поняла. "Не поняла" - это не означает "роман меня не тронул". В голове просто тьма-тьмущая вопросов. Эта книга обо всем. Я чувствую себя слишком мелкой сошкой, чтобы определить "Молитву об Оуэне Мини" как "скурпулезное исследование феноменов американской социокультурной ситуации" или как "книгу о втором пришествии". И уж совсем не поворачивается назвать события книги "мистическими" (все это цитаты с обложки). Вот это я точно знаю! Если человек пишет о мистике в романе, значит , он прочел исключительно 700 страниц книги и не страницей больше.

Я вживалась в этот роман постепенно. В самом начале было довольно тяжело. Ирвинг скурпулезно выписывает каждую деталь. Не смотря на то, что произведение охватывает довольно большой кусок времени, ты буквально вязнешь в подробных описаниях каждого деревца, каждого пальто и каждого окна.

- ...Может, тебе Томас Гарди и вправду кажется скучным, но на самом-то деле у него все очень просто и понятно. Он рассказывает все, что тебе нужно знать.
- Он рассказывает больше, чем я хочу знать!

Внутри меня зрел какой-то протест, но отбросить книгу в сторону даже не приходило в голову. Она меня околдовала. Я ощущала одновременно и какую-то еле уловимую брезгливость по отношению к героям "Молитвы...", и зависимость от них. Но самое главное - я им верила! Абсолютно никакого ощущения искусственности мира, созданного автором. Все правда - от первого до последнего слова. Все так и было.

- Просто потребуется немножко больше веры.
- Потребуется больше тренироваться.
- Да, вера требует тренировки.

Я ничего не сказала непосредственно о сюжете, да? И ненужно. Почитайте аннотацию - правда, там все неправда, но лучше не скажешь. Я в принципе тоже недалеко ушла от лжи. Просто чтобы сказать лучше - надо промолчать.

10 / 10

Дисклеймер - это мой самый любимый современный американский писатель. О чём его истории - да про жизнь, абсурдную, нелепую, комичную, постыдную, иногда трудную при выборе поворота, с запоминающимися моментами, яркую для самого себя. Зачастую его книги - это семейные саги о детях без отца, но всегда с множеством дискуссионных тем. Не могу сказать, что конкретно эта особенная, как обычно быстро вживаюсь, присматриваюсь к персонажам и сопереживаю. Мне больно, светло-грустно, но я влюблён, только вот носовых платочков заведу побольше к следующему разу. Глотаешь строки романа как взрослые - коньяк, выпучиваешь глаза и думаешь, зачем они это пьют и так живут, но позже чувствуешь себя сопричастным и крутым от познания ещё одной тайны взросления. Колючая проволока слов Ирвинга сожмётся вокруг вашего сердечка, предупреждаю, его проза абсурдно убедительна.

Здесь каждый найдёт тему для себя, но как по мне одиночество является главной темой "Правил дома Сидра". Идея о том, что люди не должны жить по правилам или судьбам, начертанными другими для них. Основные локации в книге - это сиротский приют/клиника и огромный яблоневый сад при поместье - гордо отделены от общества, которому они служат. В детском доме спасают жизни и кладут их на полку для возможного последующего усыновления. Во фруктовом саду собирают яблоки и превращают их в сидр или отправляют в мир большого рынка как сирот. Люди остаются тут зачастую потому, что им больше некуда идти.

Молодой Гомер Бур (Wells в оригинале) побывал в обоих этих мирах. Гомер начинает жизнь как трижды отвергнутый сирота в приюте Сент-Клауд (простите, не могу писать Сент-Облако, как в нашем переводе), которым управляет прагматичный доктор Уилбур Кедр. Вообще он Larch, то есть лиственница, я ожидал увидеть игру слов вида Cedar - Cider, но нет. Ещё одна одинокая душа, фигура доктора как небезупречная фигура отца. Насколько болезненна его работа - вечно терять своих усыновляемых и удочеряемых детей. Итак, Гомер остается в Сент-Клауде и становится протеже доктора Кедра, помогая беременным женщинам, которым, так или иначе, нужно помочь освободиться от бремени материнства. Женщины приходят сюда, чтобы либо отдать своих детей на усыновление, либо чтобы доктор прервал их беременность в пору незаконности абортов. Для читателя эта тема перестанет быть абстрактным понятием; я сочувствовал женщинам, которые нуждались в аборте, и я сочувствовал мальчику, который считал, что это убийство. Через очеловечивание проблемы Ирвинг ведёт нас к укреплению мысли о праве женщины на выбор. После прочтения у каждого из нас не остается другого выбора, кроме как окончательно утвердиться в определённом мнении по этому вопросу, акценты на серьёзности проблемы выставлены очень умело. Когда Гомер становится достаточно взрослым как раз чтобы это определить и выбрать, он решает прекратить помогать с этими процедурами. А когда Уолли Уортингтон и Кэнди Кендалл, красивая пара золотой молодёжи, приехавшая прервать свою неожиданную беременность, рассказывают Гомеру о яблоневых садах у океана, он уезжает с ними, планируя остаться всего на неделю или около того, чтобы узнать о садах для детского дома.

Три книги крайне логичные для чтения в сиротском приюте: "Большие надежды" и "Дэвид Копперфильд" Диккенса для мальчиков и "Джейн Эйр" для девочек. Выбор в них кажется намного проще, чем в жизни, и Ирвинг, повествуя о взрослении Гомера, проводит определённые параллели и даёт понять, что в большом плохом мире зло и искушение существуют, и что моральный выбор не так уж черно-бел. Выросший в старомодном мире под руководством доктора Уилбура и сестер Эдны и Анжелы, он был изолирован. В некотором смысле Гомер начинает воплощать свои собственные большие ожидания, работая в садах, которыми управляет мать Уолли, влюбляясь в Кэнди и завязывая прочную дружбу с её парнем. Тем временем доктор, заслуженный эфирный наркоман, стареет, и правление детского дома ищет ему замену. Вернется ли в конце концов Гомер?

Книга может не сразу захватить, если привыкли к быстрому темпу смены событий. Вся первая половина романа в этом случае будет казаться медленной. Для этого нужен персонаж болезненно честной Мелони - цементирующий раствор для провисающего в середине сюжета. Читатель, уверен, даже немножечко побаивается её, что выкинет, когда достигнет цели своих поисков и какая причина толкает её на них? А потом незаметно понимаешь, что погрузился с головой. Аборты здесь не единственная весомая тема: любовный треугольник, война, законы и правила, предательство, семья, насилие над женщинами, расовая сегрегация - список можно продолжать. Правила жизни для каждого свои: одни написаны, другие нет; одни предназначены для того, чтобы их нарушали, другие нужно создавать самим, не копируя слепо. Это о концепции судьбы и о том, как наши решения влияют как на нашу собственную жизнь, так и на жизнь других людей - независимо от того, играют ли они по правилам или нет. Один эпизод из книги хорошо подытоживает это:

— Бросая улитку в море, — как-то подразнил он Гомера, — ты вмешиваешься в судьбу живого существа. Заставляешь начать новую жизнь.
— А может, это и к лучшему, — ответил сирота Гомер.