Хорошим книгам редко везет с аннотациями, и чем лучше книга, тем сложнее отформатировать саму ее суть так, чтобы она влезла в положенные 5-7 строчек, с порога понравилась читателю и при этом не превратилась в стандартно-рвотное каково. («Эта книга о любви, о жизни и о том, каково это…» — примерно так лет пять-шесть назад начинался каждый второй присланный мне книжный пресс-релиз, а каждый первый на этом же и заканчивался.) Но «Маленькому другу» Тартт, как мне кажется, в этом отношении пришлось куда тяжелее, чем прочим хорошим книжкам. Ведь если пытаться описать в трех строках, что там вообще происходит в романе, придерживаясь видимых сюжетных опор, то несведущему читателю легко может примерещиться, что это детектив, ну или на худой конец бойкие приключеньица.
Убили мальчика, девочка расследует – у Тартт в принципе все романы можно описать по этакой схеме (Убили мальчика, мы и убили-с. Маму пришили и картинку сперли.), но это совершенно не значит, что эта схема будет правильной или хотя бы сколько-нибудь верной. И если «Тайную историю» еще можно как-то уложить в голове до whydunit’a, а «Щегла» с натугой свести к кэмповому диккенсовскому сюжету, то с «Маленьким другом» этот фокус не проходит совершенно. Здесь нет детектива, здесь нет сюжета в его традиционном жанрово-фабульном представлении, когда события укладываются в линию, чем-то напоминающую биение сердца на мониторе: актант что-то сделал, актанту что-то сделали – клиффхенгер – актант жестоко пожал плоды своих/чужих действий – клиффхенгер, бип, бип, бип.
Сюжет романа «Маленький друг» заключается отнюдь не в том, что вот здесь убили мальчика, а вот здесь его сестра пытается найти убийцу, а между этими двумя событиями лежат какие-то картинки и разговоры, которые все это как-то объединяют в одну читабельную схему. Сюжет романа «Маленький друг» — это отнюдь не ровная линия, разбавленная взлетами и падениями сюжетного ритма. Это, если угодно, много-много отдельных нитей, которые с каждой новой страницей романа постепенно стягиваются в один клубок, в центре которого оказывается одинокий книжный ребенок – заносчивая, высокомерная, страшно недолюбленная девочка Гарриет. Гарриет смерть брата сама по себе – отдельно от общей атмосферы — совершенно не важна, любое событие могло стать катализатором того, что с ней случилось дальше, а случается с ней самое страшное, что может случиться с бесприютным ребенком – взросление.
Гарриет растет в довольно многолюдной семье, которую навеки разломала и раскидала огромнейшая трагедия – смерть ребенка. Семья и до этого была склонна к мифологизации окружающего мира, бесконечные тетки, дядьки, бабки и двоюродные кузены словно бы так и застыли в девятнадцатом веке, в пост-апокалиптическом мире, случившемся после того, как их победили янки – янки с резкими голосами и дурными манерами. Несмотря на то, что действие происходит в середине семидесятых годов двадцатого века, порой в романе наступает отчетливое ощущение несгибаемого века девятнадцатого: оттуда пахнет ветивером, которым прокладывали белье в сундуках, стоят на каминных полках потемневшие фотоснимки, все, включая детей, прекрасно помнит, что за натюрморт рисовала тетушка Либби, когда в начале века училась в академии художеств для приличных девиц, и все-все-все беспрестанно об этом разговаривают. Стоит чему-то случиться, как старшие Кливы, будто пауки, ухватывают информацию и цепко оплетают ее дымкой воспоминаний, превращая ее в симпатичные временные кокончики: завтра для них не существует, потому что они всегда живут в идеальном, золотом, пахнущем ветивером вчерашнем дне.
И вот в таком мире вырастает девочка Гарриет. Ее отец – неприятный, вспыльчивый мужик, явный предшественник Ларри Декера – живет с любовницей в другом городе, поддерживая видимость семейной жизни исключительно ради престарелых родственниц. Ее мать десятый год сидит на транквилизаторах и, сказать по правде, умерла ровно в тот день, когда погиб ее старший сын. Старшая сестра, единственный свидетель произошедшей катастрофы, оказалась так этим травмирована, что провалилась в какую-то экзистенциальную топь, по большей части состоящую из снов и грез. Гарриет – живая, бойкая и очень любопытная девочка – по сути осталась одна на свете. Она никого не любит, потому что любить ей в общем-то и некого. Во всей книге у Гарриет есть два человека, к которым она чувствует неумелую, невыразимую, незнакомую ей любовь – их домработница Ида и ее старшая двоюродная бабка Либби, но дальнейшая, взрослая жизнь, уж простите за спойлер, заберет у нее и их.
Гарриет взрослеет, взрослеть при этом совершенно не умея. Не то чтобы кто-то это вообще умел, но Гарриет в реальной жизни никогда и не жила, она росла в мире, который за нее придумали и рассказали тетки – с вымышленным старшим братом, с рассказами о былом величии дома Кливов, с всеми этим охами и ритуальным оплакиванием сервизов с бубенцами, ковров, люстр, лепнины и стрелы, которой пытались убить прадедушку. И когда наступает неизбежный момент выкукливания из этого мира, выхода из темного полусонного дома на свет, Гарриет начинает паниковать. Она не знает, как жить, у нее нет цели в жизни, она хочет быть Жанной д’Арк и Гудини, а вокруг нее цветет нажористая половозрелость сверстниц, ее собственное тело вот-вот ее предаст, девочки вырастают и не становятся Гудини, они, к ужасу Гарриет, становятся женами, балеринами или медсестрами, но потом все равно женами. И тогда Гарриет, в попытках навеки остаться в идеальном, рассказанном для нее мире, выдумывает себе такую же, имеющую мало отношения к реальности цель – найти убийцу брата. С тех пор, как погиб Робин прошло двенадцать лет. Когда он умер, Гарриет было полгода. Расследование зашло в тупик – да и по правде сказать, у Тартт в романе несколько раз легонько так проступает намек, что это и убийством-то не было.
И вот отсюда начинается один из самых страшных и прекрасных романов взросления, который только можно было придумать – большой-большой рассказ о том, как Гарриет пыталась всеми силами вцепиться в книгу, в историю, в сюжет, чтобы навсегда остаться в своих двенадцати годах и ни разу, ни разу не встретиться взглядом с ужасающим пониманием того, что настоящая жизнь никакого сюжета не имеет. Настоящая жизнь, притопленная, правда, в разноцветных наркотических приходах, разворачивается практически рядом с Гарриет – в семействе Рэтлиффов – с нищетой, насилием и кучей родственников, которым до тебя (в отличие от родных Гарриет) до тебя ой как есть дело. И собственно все вот эти разные, разнооформленные ниточки сюжета под конец и спутываются в единый клубок ровно в том самом месте, когда два этих мира сшибаются и Гарриет неминуемо взрослеет.
Это, конечно, роман о смерти, но никак не о смерти Робина. Он о мучительном, бессюжетном умирании внутреннего ребенка, а это, может быть, и еще страшнее.
