Но самое интересное все же, конечно – некая разумность полиморфного окружения. Вот, например, стол передо мной. На вид – обычный стол, только будто с полом одно целое составляет. Столешница полупрозрачная, толстая ножка – серая. А вот шлепнем по нему ладонью посильнее… Оп, втянул краешек, ладонь пропустил! И опять – как прежде, ровный, гладкий. Похлопать по нему слегка – твердый, чуть прохладный. А если со всей дури залепить? Попробуем… Хоп! Не убрался, а стал вдруг киселем затвердевшим, руку в себя поймав, подержал полсекунды и вниз протолкнул. Ладонь теперь под столешницей. И эдакую терпеливость излучает, зараза…

– Развлекаешься? – в медблок неслышно вошел улыбающийся Дан.

– Нет. Антураж осваиваю.

– Ну и правильно. Осваивай. Вот Лео у нас тоже любитель с антуражем поиграть… Пойдем-ка, Петр, я тебя в твои личные апартаменты отведу, хватит тут прохлаждаться…

– Пойдем.

Вышли из медблока и не торопясь направились в сторону жилых модулей.

– Слушай, Дан, а что ты имел в ввиду, говоря, что Лео тоже любит с антуражем играть?

– Да он вечно со Станцией развлекается – то шлепнется неожиданно, то в шахту к эскалаторам прыгнет. Не удивляйся – он же пилот. В пилоты только таких вот челленджеров и берут.

– Понятно. Все правильно. В наше время тоже таких в пилоты брали – правда, проявлялась эта лихость по-другому.

– Как?

– Ну, не знаю… например, с моста прыгнуть… или за штурвал пьяным сесть… морду набить кому-нибудь, в конце концов!

– Хм… Трудно понять вас, предков.

– Да уж, такие дикари мы были, такие дикари!

– Ладно, не обижайся. Скажи лучше, как тебе грядущее? Самое главное впечатление – какое оно? В двух словах можешь сформулировать?

– Попробую… Что ж, изволь – легкомысленность и несерьезность на фоне далеко шагнувшей технологии.

– Вот те раз! Интересно! А легкомысленность и несерьезность в чем?

– Ну, как же – на Станции вас всего четверо. На опасный вылет тебя за штурвал посадили. Меня не в карантине держите и без опаски везде пускаете. Сам же говорил – а вдруг я монстр какой? Мои соотечественники не только бы за семью замками такого гостя держали, но и по комиссиям всяким затаскали бы, до умопомрачения! А тут члены консилиума вашего не то что меня на заседания не вызывают, а даже при встрече случайной только здороваются, улыбаются и про здоровье спрашивают… И вообще – стены у вас как в детском саду!

– В смысле?

– В смысле – цветов легкомысленных. В мое время завхоза за такую раскраску враз бы уволили, потому как серьезному научному объекту не пристало иметь вид учреждения детского или развлекательного!

– А, понятно. Ну, времена меняются… Но насчет несерьезности – это ты зря. Я, чтоб ты знал, по резерву-один пилотом числюсь.

– По резерву-один – это как?

– Вторая специальность в порядке замещения. Тим – пилот по резерву-два, Лео – медик по резерву-один. Четверо всего потому, что желающих на Базу и вообще в космос сейчас – днем с огнем… А насчет тебя – просто вежливость и уважение к личности нельзя смешивать с защитой от опасности.

– То-есть? Поясните пожалуйста!

– М-м-м.… – как это ты говоришь? – изволь! Во-первых, наши с тобой комбинезоны не только одежда, но и многослойная защита от всяких вредных проявлений окружающей среды – радиационных, химических, биологических… Так что ни мы тебе, ни ты нам в этом смысле не опасны. Во-вторых, если ты захочешь вцепиться мне в горло или начнешь отращивать щупальца – Станция тебя вмиг изолирует. В-третьих – и ты, и мы под постоянным контролем: отслеживается все, начиная с моторики и метаболизма и заканчивая эмоциями – только мысли читать, увы, пока не научились. Консилиуму этой информации более чем достаточно, зачем же тебя лишний раз тревожить? Кем бы ты не оказался по… гм… скажем так – происхождению… первично то, что ты прежде всего человек, уникальная личность и важная составная часть человечества. А к любому человеку нужно относиться с должным уважением. Сам же желания общаться с ними ты не изъявлял.

– Интересная у вас философия! Очень уж гуманистическая… Прямо идиллия! Правильно ли я понимаю, что развилась она в результате тех катаклизмов и эпидемий, о которых я успел прочитать?

– Правильно. На лету ловишь!

– Спасибо. Но позволь усомниться, что за каких-то двести лет человеческая психология так сильно изменилась. Вы и к преступникам с таким же пиететом относитесь? Или скажешь, у вас и преступности нет?

– Почему же, есть. И преступники, и вырожденцы всякие. И проблем социальных хватает. Только ценность человека как личности и члена общества выросла. Как и ценность хорошо структурированного государства. У вас это империями называлось… Что ты так удивляешься? Ценность эта и раньше росла, только медленно. Разве одинаковой была цена человеческой жизни в твою эпоху и в раннем Средневековье? То-то… Ничего, разберешься, привыкнешь… Ну, вот и пришли. Прошу!

Все никак не могу научиться спокойно воспринимать здешний простор. Отвели мне модуль размером с футбольное поле – и такой же пустой, по местному обычаю. Кое-какая мебель по стеночкам ютится, а в середине хоть и впрямь мяч гоняй.

– Годится?

– Спасибо, нормально. Только вот понять не могу, почему у вас каюты такие огромные и пустые? Хоть и немного народу на Станции, но все равно нерационально. И неуютно как-то смотрится…

– Почему неуютно? Со свободным местом у нас действительно проблем нет, избыток. Да и пространство Станции модулируется любым образом, при острой необходимости потесниться можно. А уют – он же, в первую очередь, подразумевает чувство защищенности, так ведь? Чем больше открытого пространства – тем безопаснее себя чувствуешь.

– Разве?

– А как иначе?! Ну, проходи, обустраивайся, а я пошел.

Задумавшись над последними словами Дана, даже попрощаться не успел, а он просто тихо вышел. Н-да… Похоже, я упустил нечто важное, читая файлы по истории. Чего же такого человечеству натерпеться пришлось, что теперь людям уютно на стадионах?

 
                                   * * *
 

– Привет, Тим! Здравствуй, Петр! – Дан вошел в лабораторию, держа в руках прозрачную, мягкую колбаску с каким-то соком и периодически отхлебывая из нее. – Забыв о сне и пище, загадки Объекта грызете?

– Зато ты у нас, рыжий, о хлебе насущном не забываешь никогда, – машинально ответил Тим, выразительно посмотрел на колбаску и вернул взгляд на извивающийся в воздухе над лабораторным столом трехмерный график. – Не удивлюсь, если и ночью спишь в обнимку с копченым окороком.

– Хм, это мысль! Уж коли нет у нас тут возможности прижаться ночью к теплому женскому бедру…

– Ф-фу, коллега! Фу три раза! Какие скабрезности вы говорите, даже гостя не стесняясь!

Дан довольно осклабился и издал утробный смешок. Потом внимательно пригляделся к графику.

– А что у вас тут корчится?

– Это у тебя медицинская терминология такая?

Дан расхохотался столь жизнерадостно, что Петр невольно улыбнулся.

– Сдаюсь – уел, уел! Будем считать, один-один! Ладно, признавайтесь – нашли что-нибудь интересное или нет?

Тим наконец оторвался от графика и потянулся, сцепив руки на затылке.

– Ты знаешь, кажется, действительно что-то вытанцовываться начинает. Вот здесь, – Тим ткнул пальцем в продолжавший шевелиться график, – мы попробовали сделать довольно простую вещь – наложить все записанные нами флуктуации Объекта на всплески аномальных явлений в районе, откуда к нам Петр и прибыл, использовав логарифмический масштаб по оси времени, и вот то, что лежит на поверхности…

– Постой, каких-таких аномальных явлений?! В Солнечной происходит что-то аномальное?

– Сейчас нет, а вот в XX – XXI веках происходило, и как раз в этом месте, – Тим заговорил подчеркнуто академическим тоном. – И там, куда Петра готовили – на Марсе. Две трети автоматических зондов, запущенных к нему с Земли, не достигли цели. У одних случились крайне маловероятные поломки, другие вообще потерялись… На начальных этапах освоения планеты тоже всякие ненормальные аварии происходили. Вразумительного объяснения так и не нашли. Не знал?

– А, так ты об этом… обижаешь… И что, обнаружилась взаимосвязь?

– Похоже, да. Оказывается, применив чуть иной временной масштаб, можно увидеть явную корреляцию между поведением нашего Объекта и происшествиями на Земле и в окрестностях Марса. Иными словами, если представить, что двести-триста лет назад время текло чуть быстрее, то все почти точно совпадает – современные флуктуации Объекта за последние тридцать лет и старинные события в Солнечной. Не густо, но уже что-то… Спасибо, Петр, что ты к нам явился! Кабы не ты… – Тим аккуратно похлопал Петра по плечу.

– Благодарствуйте, тронут. Весьма. Прочувствовал, поверь, аж до печенок.

– До печенок – это как? – заинтересовался Дан.

– Успокойся, это не по твоей части – так в мое время говорили. В смысле – до глубины души.

– А-а, ясно. Жаль. Слушай, а нас ты во всем понимаешь? – Дан присел на кресло рядом с Тимом.

– Трудно сказать. С одной стороны, смотрю и поражаюсь каждый раз – ерничаете и подкалываете друг друга, в точности как мои современники и, если эдакий неуловимый акцент в вашем русском не учитывать – прямо как в родном Звездном Городке себя ощущаю. А с другой… Вы совсем другие, прошу прощения за тавтологию. Где-то там, в глубине. Другая мораль, привычка к безопасности окружения… Вот насчет чувства уюта меня Дан вчера огорошил…

– Ну, чему удивляться, – столько лет прошло. – Дан положил опустевшую колбаску на угол стола. – Не тушуйся, пращур славный, мы на твоем примере росли и воспитывались!

– Да ну?

– Ну, не совсем росли, но воспитывались – точно! Историю космонавтики целый месяц изучали на курсах!

– На каких курсах?

– А как бы мы сюда попали без специальных курсов? Аж полгода учились на волков космических!

– Постой-постой! Полгода – и все?

– Да. Ах ты, елки-палки, опять проблема кросскультурная… Видишь ли, Петр, нас отбирали, и отбирали не менее тщательно, чем в твое время в отряд космонавтов – но по другим параметрам. На первом месте при отборе было не здоровье – с этим у нас трудностей почти нет, не интеллект и образование – порядка половины населения как минимум не глупо и имеет образование – аналог твоего высшего…

– Ничего себе! В мое время был всего два процента!

– Несчастные предки… Так вот, основным при отборе был показатель, который можно трактовать как особое свойство личности, характеризующееся редко встречающимся сочетанием не самого низкого интеллекта и способности к безвредному для сознания переживанию чувства опасности. Доступно сформулировал?

– Вполне. Это свойство, случаем, не авантюризмом называется? Или, скажем помягче – склонностью к риску?

– Близко, но не совсем. Рисковать можно со всей дури, не задумываясь о последствиях. А если уметь задумываться о реальной опасности, но сознательно идти ей навстречу, то недолго и умом повредиться, что с подавляющим большинством неглупых людей и может произойти.

– То-есть, вы эдакие избранные?

– В определенном смысле – да. Но общество нас воспринимает скорее как ненормальных.

– Ничего себе! Тогда такой прагматичный вопрос – что вы получаете взамен от общества, считающего вас ненормальными и посылающего сознательно рисковать жизнью неизвестно куда? Признание, славу, деньги?

– Ну, в глазах общества наша слава весьма сомнительна, а денег сейчас просто нет. Взамен них есть статус защищенности, его и получаем.

– А что это?

– Статус, согласно которому можно получить определенный уровень защищенности в жизни. В жилой среде, передвижении… Например здесь, на Станции, он довольно высокий. Сам небось заметил, что жилая среда здесь очень безопасная.

– Да уж, захочешь – не повредишься… А в чем он измеряется, этот статус?

– Это сложнее. Можно сказать, ни в чем. Просто статус. Уровней очень много и их количество не постоянно, виды и способы защиты совершенствуются – наука и техника тоже не стоят на месте.

– ??!

– Ничего, и в этом разберешься со временем. Кстати, у тебя тоже весьма высокий статус. По совокупности заслуг перед человечеством.

– Хм, спасибо… Разберусь, конечно, куда денусь… Но давай все же вернемся к вашему космическому образованию. За полгода вас смогли подготовить сразу по нескольким специальностям?

– Ну, педагогика тоже два века на месте не стояла… Правда, основные специальности у нас уже были. Один Лео исключение – он историк. Но по своим личностным качествам – отличный пилот, каких мало. Только не очень опытный еще.

– А сколько ему лет? И вам, кстати?

Дан и Тим едва заметно смутились.

– Мне сорок, Тиму тридцать три. Про Лео не скажу, потому что его здесь сейчас нет. Хотя по состоянию организмов наш возраст не больно-то коррелирует с привычными тебе показателями. Но знай на будущее – это крайне нескромный вопрос. И я знаю ответ, только потому что врач. А выдал тебе возраст Тима и свой, так как не ответить не мог. Это было бы еще более невежливо.

– Ох, прошу прощения! И спасибо за науку… В мое время было нескромно только женщин о возрасте спрашивать… А какая же средняя продолжительность жизни сейчас?

– Не знаю, это тоже зависит от статуса. А показывать свой статус неприлично, и поэтому невежливо спрашивать о возрасте. Ты, главное, сейчас в краску не впадай и не тушуйся в будущем – я же все время говорю, разберешься еще во всем, успеешь. А нас спрашивать о чем угодно можешь, без опасений.

– Хорошо, спасибо еще раз.

– Да не за что, пращур, не за что! – Дан откинулся в кресле и хитро сверкнул глазами. – Я, собственно, вот с чем к вам шел – Петра приглашают на Землю, влиться в благодарное человечество. Меня, Тима и Лео тоже, в качестве бессменных сопровождающих. На период адаптации, так сказать. Петр, не возражаешь?

– Конечно нет! А почему вас? Хотя понятно… Но – без Семеныча… Да, кстати, почему я с ним, как с начальником Станции, до сих пор знаком только заочно? Как и с членами консилиума – потому что первым желание встретиться не изъявил?

Дан и Тим снова смутились, но опять постарались не подать вида.

– Вообще-то, нашего шефа зовут Се. Это Лео его Семенычем обозвал, на старинный манер, а тот не возражал. Может, раньше и впрямь Семенычем звали бы – наши имена просто сокращенные от принятых раньше. Я, наверное, Даниилом был бы, Тим – Тимофеем, а Лео – Леонидом… Или Леопольдом каким…

– Хм, с вами у меня на каждом шагу – открытия сегодня, большие и маленькие… Но на мой вопрос ты так и не ответил. Или опять что-то не то спросил?

– Ничего, нормально… Видишь ли, наш Се – или Семеныч, если тебе так привычней, – имеет один из самых высоких статусов, и лично с ним пообщаться практически невозможно.

– Не хочет ни с кем встречаться?

– Нет, просто это нельзя осуществить.

– Почему?

– Почему? Просто он… Как бы тебе объяснить попроще, понагляднее… – Дан пошевелил в воздухе пальцами. – Ты когда-нибудь пробовал увидеть рыбку в большом аквариуме, заполненным чернилами?

 
                                    * * *
 

Шлюз на взлетной палубе засветился синим кольцом. Означавшим, что пристыкованный к нему снаружи корабль уже запустил двигатели и экипаж начал проводить последнюю предстартовую подготовку.

Пройдя в шлюз последним, Лео напоследок погладил матовую поверхность стены.

– До свидания, Станция! Вряд ли скоро увидимся!

– На сентиментальность потянуло, пилот? – Дан не мог упустить случая поддеть.

– Молчи уж, эскулап бессердечный!

Перейдя в сияющий белизной тамбур корабля, все четверо невольно оглянулись на пленку поля за разворачивающимися из рулончиков створками люка. Лепестки створок, чуть помедлив, наползли краями друг на друга и зарастили швы, после чего в центре замигал красный огонек.

– Ну, вот и все! Прощай, Станция – принимай сыновей, Земля! – патетически произнес Дан и первым шагнул в открывшийся проход. Петр двинулся следом, с любопытством рассматривая стены, по которым бежали крупные красные цифры, отсчитывающие время до старта, и симпатичную зеленую стрелочку, суетящуюся у ног.

Войдя в небольшой пассажирский салон, уселись в кресла, расположенные вокруг небольшого, овального стола. Оказавшиеся и здесь, цифры на стене отсчитывали последние секунды. Мигнули два ноля, раздался нарастающий свист двигателей, и по салону прошла легкая вибрация, которую не смог поглотить корпус. Потом легкий толчок отрыва – и корабль, плавно отойдя от причального шлюза, начал ускоряться, двигаясь параллельно плоскости эклиптики.

Петр заинтересованно смотрел на большой стереоэкран, занимавший противоположную стену и часть потолка – Станция быстро уменьшалась, превращаясь в неяркое пятнышко, а из верхнего угла постепенно выползала планета, на которую отбрасывал тень один из спутников.

– Любуешься? – Лео вопросительно глянул на Петра. – Я вот тоже, сколько летаю, а привыкнуть не могу – завораживает!

– Да, очень красиво! А уж если учесть, что я вообще в первый раз такое вижу…

Двигатели засвистели громче и экран померк.

– Ну вот и все, вышли в гиперпространство. Через семь часов будем в Солнечной. Предлагаю пока новости посмотреть, а там и вздремнуть можно будет, – Лео откинулся на спинку и прикрыл глаза.

– Лео, а пройтись по кораблю можно?

– Можно, но тут ничего интересного – рубка, грузовой отсек, и все. Ребятам в рубке лучше не мешать, трюм пуст, а капитан к нам сам обязательно зайдет после того, как выйдем на крейсерский режим.

– А какие тут двигатели?

– Это ты лучше к Тиму обратись – я только в общих чертах знаю. Тим?

Тим отвлекся от расслабленного созерцания чего-то на стене за спиной Петра и обхватил руками колено.

– Двигатели Хайма. Ничего сверхъестественного. Вращающееся кольцо в мощном электромагнитном поле особой конфигурации – вот и весь двигатель. Теория еще в двадцатом веке появилась, а в наше время только воплотили идеи Хайма и Теслы. И вообще, к сожалению, фундаментальных открытий за последнее время в физике не было – все что ты видишь вокруг себя, зародилось двести-триста лет назад, увы!

– Правда? Ну, двигатели – ладно… А умное окружение и общение с ним на уровне эмоций? А управление гравитацией – я ускорений не почувствовал при старте, да и Станция вроде не вращается? Неужели это тоже в мое время появилось?

– Нанотехнологии уже в двадцать первом веке бурно развивались, эмоции считывать тогда же учились. А управление гравитацией – тот же принцип Хайма-Дрёшера, только характеристики полей чуть иные. Говорю же – увы! Вот, может, Объект нам какие новые тайны мироздания открыть позволит. Я вот тут подумал – если согласно многофакторному анализу…

– Э нет, брат Тим, подожди пожалуйста! – встрепенулся Дан. – Может, ты в следующий раз Петра в свои околонаучные домыслы посвятишь? Давайте лучше поедим сейчас, а?

 
                                    * * *
 

Полет прошел незаметно, и когда на вновь включившемся экране появилось маленькое родное Солнце, освещавшее синюю громадину Нептуна, Петр облегченно вздохнул. Внимательно посмотрев на экран и увидев полупрозрачный значок запроса вместе с вопросительной эмоцией, шевелением губ попросил показать искусственные объекты в Солнечной – давать эмоциональные команды пока не очень получалось.