Деревянная церквушка казалась миражом. Она одиноко стояла в лесной чаще, в сотне метров к западу от трассы, затерянная среди высоких сосен. Удивительно, как Лейгур с Юдичевым вообще сумели её заметить в такой глуши.
Путники ступили на небольшую тропку, ведущую в крутой кювет. Здесь матрас с больным пришлось удерживать особенно крепко: одно неловкое движение грозило носильщикам скатыванием кубарем вниз. Резкий спуск, однако, миновали без происшествий, и вскоре под ногами ощутилась твёрдая, мёрзлая земля.
В свете, пробивающемся сквозь безлиственные ветви заходящего солнца, выжившие смогли поближе разглядеть пристанище на грядущую ночь.
Башня с колоколом на передней части крыши покосилась, но выглядела крепкой; а вот православному кресту, установленному на вершине купола, повезло меньше – он лежал у подножия церкви, наполовину погрузившись в землю. Позади виднелась и другая башня, поменьше: крест на ней казался совершенно невредимым. Дорога к храму пролегала по хлипким ступеням, ведущим к перекошенному крыльцу с развалившимся навесом. Наружная стена из брёвен внушала сомнения в своей прочности – дерево подгнило и удручающе поскрипывало под усилившимся ветром, – но выбирать не приходилось.
Юдичев вышел вперёд, осторожно поднялся по ступеням крыльца и попытался открыть дверь – та не поддалась. Он несколько раз ударил её плечом, попутно бормоча что-то под нос, пока вход наконец не открылся.
Матвей и Надя собрались с последними силами и стали затаскивать носилки со стариком внутрь. Тихон и Арина пристроились сбоку, подстраховывая. Когда они оказались внутри, оба носильщика рухнули на пол и первым делом попытались отдышаться. Устали они настолько, что даже не нашли сил разглядывать внутреннее убранство.
– Надо развести костёр, – сказала Арина, и шарканье её ботинок слабым эхом раздалось внутри помещения. – Тихон, поможешь? Надо найти сухое дерево, бумагу, всё, что можно сжечь.
– Угу.
Матвей отдышался и, наконец, смог разглядеть место, где они очутились. Про церкви он знал мало – бывал всего в нескольких на территории Канады во время рейдов, и то католических. Но здешняя, несмотря на свою ветхость и неприятный запах древесной гнили, умудрилась странным образом вызвать симпатию.
Первое, что бросалось в глаза, – разнообразие икон вдоль стен. Большинство из них лежало на полу в осколках стекла. На противоположной стороне от входа находился небольшой помост с трибуной. Стульев и столов, как в тех же католических церквях, Матвей не отыскал; обстановка здесь была на порядок скромнее.
Маша принялась ухаживать за отцом, удобнее располагая его на полу. Лейгур медленно крутил головой, осматривая местами прохудившийся потолок, откуда поддувал небольшой сквозняк. Юдичев прижался к опорному столбу и, скрестив руки на груди, цокал языком с недовольством.
Тихон взял одну из упавших икон, посмотрел на изображённый на ней лик, а затем, недолго думая, бросил в общую кучу для будущего костра.
– Не делай так, – сказала Маша и заботливо вытащила икону из кучи.
Парень вопросительно посмотрел на неё и задумчиво почесал затылок.
– Интересно, где мы? – спросил Матвей. – Вот бы карту…
– Я и без карты могу сказать, что мы в полной жопе, – заявил Максим, подойдя к разбитому окну. Он посмотрел наружу, откуда виднелась опушка леса и завал прогнивших досок – прежде бывших не то сараем, не то небольшим складом. – Да и знай мы, куда идти, какой толк? Передвигаемся со скоростью выброшенной на берег рыбы, ещё и с мертвяками за спиной. – Он посмотрел на Матвея через плечо. – А весна уже пришла.
***
Разожгли костёр и сблизились к огню, согревая озябшие руки. Каждый съел кусочек пеммикана размером с мизинец – вот и весь ужин. Остального хватит лишь на завтрак, больше еды не осталось.
Первое время молчали – не было сил говорить. Слышалось лишь урчание животов, сиплое дыхание и шмыгающие носы. Все наблюдали за язычками пламени, каждый размышляя о своём.
У Матвея мысли путались от усталости. Сначала он не мог выбросить из головы изуродованное лицо Шамана. Потом воспоминания о собирателе, ставшем наставником, перекрыл образ Йована из леса. Без сомнений, то была галлюцинация, но сколь же живой и ясной она была!
С трудом прогнав лица покойников, он стал размышлять о настоящем: что делать? Как им быть? Куда идти? Направление в сторону севера виделось ему размытым, неопределённым. Куда именно на север? Как можно дальше вглубь Карелии? Или свернуть немного восточнее и добраться до берегов Карского моря? Помнится, отец рассказывал про эти
края – там ему приходилось вести службу рядом с островом Новая Земля, – и он говорил, что температура там довольно суровая. Возможно, там у них будет шанс? Возможно… Только добраться пешком до тех земель казалось невозможным. Сотни и сотни километров непроходимого пути разделяли их от Карского моря, а весна, как верно подметил Юдичев, была близко.
Тяжёлое дыхание Вадима Георгиевича прервало размышления. Старик хрипел, словно в горле зияла дыра. Маша достала флягу и снова стала поить его, пока остальные молча наблюдали за её тщетной попыткой облегчить агонию старика.
– Может, в покер? – неожиданно предложил Тихон, доставая из-за пазухи потрёпанную колоду и мешочек с пуговицами, прикарманенный месяц назад.
– Да ты чё, пацан, рехнулся совсем? – рявкнул Юдичев. – А станцевать не хочешь? У тебя там в кармане гитара не завалялась?
Тихон с огорчённым выражением лица вернул колоду на место.
– Да просто…
– Ты лучше эти картонки в костёр кинь, толку будет больше.
– Не брошу.
– Это ещё почему?
– Не твоё дело.
– Не моё… – Юдичев опешил; серые глаза злобно метались по лицу мальчишки. – Ты ещё поговори со мной так, щенок недоделанный. Я тебе эти карты в…
– Успокойся, – прервал Матвей готовую разразиться тираду капитана, а после обратился к Тихону: – И ты следи за языком. Не до карт сейчас.
– Да знаю я, – бросил Тихон обиженно. – Просто карты мозги расшевеливают, мыслить помогают да и от холода отвлекаешься…
– Может, в другой раз, – ответил Матвей и едва заметно подмигнул.
– Давай я с тобой сыграю, – вдруг произнесла Арина, вынимая руки из-под куртки. – Говоришь, мозги расшевеливает?
Тихон на мгновение растерялся, но затем кивнул, приглашая её присесть рядом.
На некоторое время внимание собравшихся приковала игра двух подростков. Не наблюдал за ними только Юдичев.
Он отошёл от костра и посматривал в окно, на погружённый в сумерки лес. Через пятнадцать минут игру прервал приступ кашля Вадима Георгиевича. Старик отхаркивался кровавыми сгустками.
– Где мы? – прокряхтел старик и уставился в потолок.
Маша улыбнулась и коснулась его щеки:
– Мы в церкви.
Глаза старика расширились.
– Церкви? – переспросил он. – Правда? В церкви?
– Да.
Она осторожно приподняла его голову, дав ему возможность разглядеть внутреннее убранство. Глаза Вадима Георгиевича сверкнули влагой и на миг просветлели.
– Церковь… это хорошо… – пробормотал он и вновь погрузился в лихорадочное забытьё.
Матвей обратил внимание, как Лейгур, сложив ладони вместе, нервно потирал большие пальцы, будто готовился произнести речь перед собравшимися.
– Я должен это сказать. – Он встал и посмотрел на Машу. – Твой отец долго не протянет. Мы лишь отсрочиваем неизбежное и продлеваем его муки. Нам уже ничем ему не помочь.
– И слышать этого не желаю. – Маша крепче обняла отца.
– Наконец-то хоть в ком-то проснулся голос разума! – воскликнул Юдичев, вернувшись к костру.
– Это он тебя подбил? – Надя кивнула в сторону капитана.
– Никто меня не подбивал. Я говорю очевидное. – Лейгур взглянул на хрипящего старика. – Потащим его – значит потратим силы, а они нам понадобятся, если выжить хотим. Я готов нести его хоть до конца, но стоит ли это усилий, если он всё равно умрёт?
– Как же легко ты рассуждаешь, – Надя презрительно сжала губы. – Говоришь о нём, как о ненужном грузе. Хотя чему удивляться… – Она пожала плечами. – Для того, кто голыми руками убил девочку и её отца, это ведь пустяк, да?
– Он… что сделал? – Голос Маши застыл на полуслове.
Даже Юдичев, стоявший рядом с Лейгуром, отшатнулся.
– Сейчас это неважно, – невозмутимо продолжил исландец. – Наша цель – выжить. Думаю, все за. Решение должно быть общим.
Домкрат, читавший по губам, жестами потребовал объяснений, но Надя отвернулась.
– Засунь это тупое голосование себе в задницу, – бросила она, садясь рядом с Машей.
Арина взяла слово:
– Но он прав…
Все повернулись к ней.
Девушка провела ладонью по коротким волосам и заговорила, избегая взгляда Маши:
– Мне было пятнадцать, когда болезнь забрала моего отца. – Она облизнула пересохшие губы. – Я понимаю вашу боль… Но мы должны выжить. Ради «Копья». Вы сами говорили: токсин требует жертв.
– Не могу… – Маша прижала голову отца к груди. – Не могу…
Надя шмыгнула носом, глядя на подругу с жалостью.
– Голосование всё равно состоится, – Лейгур подбросил в костёр щепку. – Если большинство против – я понесу твоего отца до самого его конца. Если за – он останется здесь.
– Мы его не бросим! – в голосе Маши дрогнуло отчаяние.
– Я тоже, – поддержала Надя. – Понесу сама, если придётся.
– Два голоса «против», – вздохнул исландец. – Юдичев и я – «за». Арина, теперь твоя очередь.
Девушка молчала, не сводя обеспокоенного взгляда со старика и вцепившуюся в него Машу.
– Простите… – прошептала она и кивнула Лейгуру, давая понять свой выбор.
– Так, теперь Домкрат. Он вообще понимает, о чём мы тут?
Прогрессист, не сводя пристального взора с губ исландца, покачал головой, утвердительно ответив на его вопрос. Надя стала общаться с ним на языке жестов, и, судя по резким движениям рук, пыталась убедить его принять верное, по её мнению, решение. Так длилось несколько минут, пока Домкрат не опустил голову, тяжело выдохнул и затем показал Лейгуру опущенный большой палец.
– Сволочь ты! – прошипела Надя, показывая ему неприличный жест. – Он столько для тебя сделал, а ты… видеть не хочу!
Домкрат выглядел пристыженным. Он резко встал с места и, по примеру Юдичева, отошёл к окну, положив ладони на подоконник. Выбор дался ему нелегко.
– Плевать я хотела на ваше чёртово голосование, ясно? – заявила Маша. Её заплаканные глаза горели искорками отражающегося пламени. – Мы всё равно понесём его.
Ей ответил Юдичев:
– Да можете нести его хоть до самого Парижа, только вот все остальные уйдут на север, пока вам мерзляки на пятки ступать будут.
– Умолкни, – спокойным, но в меру угрожающим голосом произнёс в его сторону Лейгур.
– Я помогу им, – вдруг откликнулся Тихон, подняв руку. – Я за то, чтобы нести Вадима Георгиевича до конца.
Все удивились решению Тихона, а Надя с Ариной оглядели парня недоверчивым взглядом, будто принимая сказанное за шутку.
– Твоего мнения здесь вообще никто не спрашивал, сопля зелёная, – гаркнул Юдичев. – Сиди и не отсвечивай.
– Тебя спросить забыл, крыса корабельная.
– Чё ты вякнул, щенок?
Юдичев сжал кулак и шагнул к парню. Тихон уже приготовился, сжимая спрятанный в кармане куртки нож. Между ними двумя встал Лейгур.
– Пацан уже давно заслужил быть частью команды, – сказал исландец, – и право голоса у него есть, как и у каждого здесь. Так что вернись на место.
Несмотря на предупреждение, Юдичев продолжал испепелять парня злобным взглядом.
– Я тебе твой острый язычок оторву с корнем, если ещё раз будешь перечить мне, сопляк. Усек?
– Ага, как же, обязательно, – язвил Тихон, стараясь скрыть дрожь в голосе.
Юдичев сел обратно.
Через минуту возникшее внезапно напряжение в команде спало, и Лейгур продолжил:
– Я, конечно, твой выбор не понимаю, малой, но «за» – так «за».
– Да чё тут понимать-то. – Тихон пнул веточку под ногой прямиком в костёр. – Он меня тогда ещё на корабле пожалел, несмотря на мой поступок, да и защищал постоянно. Я ему должен, вот и всё.
– Твоя правда.
– Спасибо тебе, – внезапно произнесла Надя. Кажется, это был первый случай, когда она обратилась к мальчику не с угрозой его прикончить.
Тихон проглотил невидимый комок в горле и кивнул ей.
– Так, стало быть, у нас четыре «за» и трое «против», – подытожил Лейгур и обратил свой взор на Матвея. – Получается, последнее слово за тобой. Если проголосуешь «против», значит понесём, даже несмотря на поровну разделённое количество голосов.
– Что за тупость? – вновь взъерепенился Юдичев. – Почему это за ним последнее слово?
– Потому что мы, так или иначе, должны прийти к решению. В нашем случае «ничья» ничего не решит, если, конечно, никто вдруг не изменит свой голос. – Он медленно осмотрел всех присутствующих, давая им время ещё раз обдумать свой выбор. – Вижу, возражений нет. Ну так что, Матвей?
Собиратель снял шапку, смял её и прижал к груди.
– Вот, значит, оно как…
– Прости, так уж получилось.
– Матвей, прошу тебя… – взмолилась Маша, глядя на него. Сердце у Матвея обливалось кровью при виде её заплаканного лица.
– Матвей… – на этот раз голос подала Арина. Карие глаза девушки горели решимостью и твёрдостью. – Подумай хорошенько.
– Да, Матвей, подумай хорошенько, – подхватил Юдичев.
Собиратель встал, отошёл в сторону, опёрся на столб и погрузился в размышления. Подняв голову, он заметил, как из тьмы за ним наблюдали святые из наполовину разрушенного иконостаса. Казалось, десятки глаз, сверкающих отблеском огня, высматривали каждую его мысль.
– Завтра, – пролепетал он.
– Что? – уточнил Лейгур.
Он повернулся к остальным, попытался стряхнуть с себя внезапный охвативший страх.
– Утро вечера мудренее, так ведь говорят, верно? – произнёс Матвей. – Я проголосую завтра утром. Возможно, за ночь кто-то передумает.
Не все согласились с его решением. Арина пожелала возразить, но едва произнесённое слово так и повисло в воздухе. Юдичев тоже остался недоволен, махнув рукой и пробормотав что-то себе под нос.
– Утром так утром, – нехотя согласился Лейгур и сел обратно погреть руки у костра.
На том и сошлись.
***
Первым дежурить выпало Матвею.
Пока все спали или пытались уснуть, он поддерживал огонь, вороша угли палкой.
Матвей всё пытался вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, как они покинули Москву. Десять? Пятнадцать? Он окончательно потерял счёт времени. Конечно, можно включить ваттбраслет и посмотреть точную дату, но не хотелось тратить даже крошечную долю энергии. Кто знает, может, она пригодится на севере, когда всё будет почти кончено.
Взгляд собирателя упал на стонущего не то во сне, не то в бреду старика и согревающую его объятиями дочь. Размышления о судьбе Вадима Георгиевича настигли его как мерзляк в холодную погоду, а ведь он так старался не думать о нём хотя бы эту ночь! Вновь перед глазами встал образ Маши, бьющей его по груди кулаками и проклинающей до конца дней. Свой выбор Матвей сделал сразу, как только заговорили о голосовании, только никак не мог набраться храбрости произнести его вслух, страшась гнева убитой горем Маши. После этого она будет ненавидеть его особенно сильно, ведь именно он забьёт последний гвоздь в крышку гроба её отца, проголосовав «за».
«Но это надо сделать, Матвей, ты и сам это прекрасно понимаешь», – успокаивал он себя.
Ноги затекли, и он решил размяться. После первого шага заскрипела половица, но никто не шелохнулся – спали мертвецким сном. Он подошёл к Маше, долго смотрел на её профиль и на растрёпанные волосы; хотел их поправить, но не стал, боясь нарушить её покой.
Потом вдруг заметил, как напротив зашевелился локоть Арины. Он подошёл ближе и увидел, как та писала карандашом в своём красном дневнике. С того дня, как они покинули Приморск, она часто делала в нём записи.
– Не спишь?
Арина медленно закрыла дневник.
– Не могу. – Она посмотрела на него. – А ты?
– Я же на стрёме.
– А… точно.
– Всё хочу спросить, что ты там пишешь?
– Да так, всякое. – Девушка села спиной к костру. – Знаешь, мне не по себе от этого места.
– В церкви?
Она кивнула.
– Не знаю… – последовало от неё объяснение. – С виду всё заброшено, но как будто бы… – Она замялась, потом посмотрела на него и с едва слышным испугом в голосе произнесла: – Будто мы здесь не одни и пришли в гости, а хозяева либо вот-вот придут, либо прячутся и наблюдают за каждым нашим вздохом из-под половиц. Или ещё откуда-нибудь. В общем, жду не дождусь утра. Хочу убраться отсюда как можно скорее.
Арина поднялась с места и подошла к Матвею вплотную.
– Матвей…
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – опередил её собиратель. – Давай не будем об этом.
– Просто хочу убедиться, что ты примешь верное решение, – она перешла на шёпот. – Мне тоже ужасно жаль Вадима Георгиевича, но ты, как собиратель, должен понимать…
– Я всё понимаю.
– Надеюсь на это. – Она коснулась его щеки и провела ладонью. По его телу пробежали мурашки, а по внутренностям словно разлилась тёплая вода. – Скажи, с тобой всё хорошо?
Матвей устало вздохнул.
– Учитывая наше нынешнее положение?
– Нет, я не об этом, – её голос оставался серьёзным. – С тех пор как мы ушли из Москвы, ты выглядишь беспокойным. И я не про наши нынешние проблемы. Я про… знаешь… Ты чаще стал разговаривать с собой…
– Вот как? – Он не припоминал за собой подобного.
– Да. Я слышала много раз, как ты бормотал по ночам или когда оставался один.
Её ладонь легла ему на плечо.
– И ещё твой взгляд… Ты будто призрака увидел.
При упоминании «призрака» перед взором собирателя вспышкой возникли лица Йована, затем Максима и даже Шамана. Их измученные, бледные, мертвые лики пристально смотрели на него.
– Матвей? – Голос Арины прозвучал громче обычного. Он почувствовал, как его трясут. – Что с тобой?
– Н-ничего…
– Вот об этом я и говорю, ты…
– Это всё голод, – поспешил он прервать её. – Голод и усталость, только и всего.
– Просто знай, я рядом, хорошо? – Арина погладила его по руке.
– Хорошо. – Он поцеловал её в щеку.
– Попробуй поспать, я подежурю. – Она потянулась к его винтовке. – Всё равно сна ни в одном глазу.
– Уверена?
– Да, уверена. Иди. Тебе нужно хоть немного поспать, прежде чем… Ты знаешь. Мудрое утро не наступит, если как следует не выспаться.
– Пожалуй, – согласился Матвей.
***
Матвей слышал голоса, множество голосов, отражающихся от наполовину сгнивших стен. Иконы говорили с ним, шептали на ухо, и всё это сливалось в единый поток бессмыслицы. Но отчего-то собиратель воспринимал всё это как само собой разумеющееся. Как если бы он зашёл внутрь ветряка и услышал гудение электричества, бегущего по проводам.
Шёпот не замолкал, и Матвей ощущал странный, необъяснимый покой. Время перестало иметь для него значение и потеряло всякий смысл.
А затем настало пробуждение.
О проекте
О подписке