Три сестры

Если так пойдет и дальше, то 2015 у меня станет годом Чехова. Ну и пусть так оно и будет!

Тянет меня в нервный мир его героев. Нервный и напряженный. По сути, обычный такой, человеческий мир, только эмоциями наизнанку. Герои пьесы "Три сестры" часто говорят с залом (читай - сами с собой) или с кем-то одним, самым близким из героев, на худой же конец с полуглухим стариком сторожем Ферапонтом. Получается, что мы становимся реальными участниками всех сцен, всех мыслей и дум героев.

Три сестры. Не семья Прозоровых. Не три сестры и один брат. А только три сестры. Три женщины, Ольга, Маша и Ирина, что остались от большой когда-то семьи Прозоровых. Андрей, их брат, не в счет. Он, носитель фамилии их рода, давно под каблуком Наташи, своей жены и матери своих детей, Бобика (как зовет его мать) и Софочки. Он почти испарился как личность, как человек, самостоятельно мыслящий и желающий. Воистину муж - голова, а жена - шея. Наташа - "шея" мощная, хотя с первого взгляда может показаться, что она крайне хрупка и беспомощна.

"В Москву, в Москву!" - только об этом и может думать младшая, Ирина. Ее душа еще верит, что все можно вернуть. Время, когда они были все вместе, были счастливы, их дом был полон друзей семьи из числа штатных военных, к которым относился и отец. Увы, Маша рано вышла замуж, и сейчас оказалась в плену несбывшихся надежд. Ольга же, пожалуй, самая мудрая и здравомыслящая, положила себя на алтарь карьеры. Ольга с Машей не разделяют радужных надежд Ирины на возвращение во времена безоблачного московского счастья. Но это не значит, что им его не хочется. В душах молодых женщин таится робкая надежда на светлое будущее. Ирина, милая, наивная Ирина. Ей так хочется какого-то романтического, невероятно деятельного труда. Увы, реальность никак не соответствует ее высоким порывам. Спасло бы замужество, вероятно ... Но ... Финал пьесы делает переезд в Москву более реальным, а надежды - совершенно несбыточными.

Представляю эту постановку на сцене. Я никогда не видела пьесы Чехова в театре. Очень жаль. У нас в драматическом театре Чехова как-то не ставят особо, а в столицы наши я наезжаю не так часто. Более того, особых театралов среди моих друзей и коллег раз, два и обчелся, что называется. Но я поставила "Три сестры" в своем воображении. В моей голове спектакль был очень тревожным, сжатым как пружина, грозящая так распрямиться, что мало никому не покажется. Моему "я" очень созвучна именно литература с предчувствием грозы и бедствия. Здесь ощущение не было острым, но то, что трудности семьи еще впереди, пришло сразу.

Пьесы Чехова когда-то обвинили в отсутствии фабулы. Не хватает дескать повествованию действия, активности. Так и жизни их не хватает. Обычной такой, человеческой жизни. Потому как когда для одного повседневный труд - действие, так для другого оно - прозябание. Вот и выходит, что в среднем бесфабульная она, жизнь-то наша.

Чехова я полюбил еще в раннем детстве, когда старшая сестра прочитала мне "Ваньку Жукова", потом были другие рассказы, которые я читал уже сам, и, конечно, "Каштанка" Когда очередь дошла до пьес, я уже был подростком, однако в этом возрасте, несмотря на любовь к писателю, они у меня не пошли, только "Три сестры" нашли какое-то понимание благодаря страстному желанию сестер оказаться в Москве. Я в то время играл в оркестре народных инструментов, и мы должны были ехать в Москву на всесоюзный конкурс таких оркестров. Я страстно хотел оказаться в Москве и поэтому буквально воспринял желание сестер.
Только в 1965 году, посмотрев художественный фильм"Три сестры", снятый на "Мосфильме" с участием известных актеров, до меня дошла идея, заложенная автором в эту пьесу. Это идея одиночества. Хотя герои живут в семье и любят друг друга, они разобшены и одиноки. Их страстное желание вернуться в Москву -это просто желание вернуться в то счастливое прошлое, когда они жили в Москве. После этого я вновь перечитал все пьесы Чехова и неоднократно возвращался к ним, каждый раз находя в них для себя что-то новое. Я также не упускал шансов посмотреть его пьесы в Ленинграде и Москве, в частности, "Три сестры" в Современнике в 1982 году.