Это роман, о котором хочется говорить. Как читателю — потому что это сложно устроенная, цепляющая и удерживающая во всех правильных местах проза, но ничуть не спекулятивная, не оскорбительная нарочитыми голливудскими твистами, хотя, конечно, не боллитра (и слава богу). Как профессиональному читателю — потому что это сложно устроенная, etc проза, и даже понимая, как это все скроено и для чего вставлено сюда и туда, не можешь не наслаждаться мастерски проделанной работой. Работой масштабной, кропотливой, наверняка душеизматывающей, но, безусловно, того стоящей. И авторский кураж чувствуется в каждой фразе — к слову, весьма продуманной. Как пишущему человеку — потому что согласно старому анекдоту, опыты показывают: вставляя детальки разной формы в соответствующие отверстия, многие из нас остаются просто сильными, а не одаренными.
Манчжурия, 1945 год. С урановых рудников бегут зэки: шестерка Пика, человек с понятиями Флинт и осужденный по пресловутой 58-й Циркач, в миру когда-то Максим Кронин, действительно артист цирка с затуманенным контузией прошлым, в котором ярко горит только один маячок — жена Лена. Ее непременно надо найти, потому что только она и есть цель жизни, и сама жизнь. Снами Максима, самим Максимом и немного его окружением, управляет некто Аристов — загадочный особист, менталист с харизмой Мессинга. Кронин стремится в селение Лисьи Броды, вроде бы неподалеку от этого гиблого места, в загадочной нацистской лаборатории последний раз видели его жену. Опасными экспериментами с ментальностью занимался и свояк Кронина барон Юнгер, тоже, как ни странно, менталист со своими интересами в Лисьих Бродах. Там же рыщет лишенный будущего китайский ассасин Лама, у него кое-какие счеты с прошлым и претензии к настоящему. Туда же рвется смершевец Шутов и еще немного шального народу по мелочам. Словом, многие наделенные удивительными способностями сверхчеловеки и случайные авантюристы по разным причинам хотят туда. И только повидавшие изнанку мира и смертельно уставшие от ее выкрутасов остальные хотят оттуда, в Австралию — землю обетованную, где у бобров утиные клювы.
Максиму будет то помогать, то под настроение противостоять поствоенная действительность, староверская ментальность, слухи и легенды древних земель и почти вся азиатская мифология разом (по меньшей мере та ее область, в которой прочно обосновалась небесная лисица Хули-цзин, так будоражащая воображение некоторых российских авторов). Само собой, где Дальний Восток, там запах благовоний, звук легких колокольчиков, самураи, кицунэ, любовь до смерти, смерть от любви, бессмертная любовь и до конца не постигаемый западной психологией, но удивительно органично переданный Старобинец, тягучий ориентальный фатализм. Мрачная романтика потревоженных богинь и богов. Чужих богов затихших, но не покорившихся мест.
На протяжении всего романа Кронин будет сталкиваться с разными людьми (а не-людьми еще чаще) — и ни один из них, даже самые эпизодические и не значительные на первый взгляд, не будут лишними в ткани текста. Ни человек с дрянной душонкой Пика, ни оборотень-тигр Лама, ни старовер Ермил и его сложное семейство, ни опиумные камышовые коты (местная ОПГ), ни «краснопузые» сослуживцы рядового Пашки, ставшего Кронину верным и преданным, будто приблудившийся и обласканный щенок.
На протяжении всего романа Кронин будет сталкиваться с разными людьми (а не-людьми еще чаще) — и ни один из них, даже самые эпизодические и не значительные на первый взгляд, не будут лишними в ткани текста. Ни человек с дрянной душонкой Пика, ни оборотень-тигр Лама, ни старовер Ермил и его сложное семейство, ни опиумные камышовые коты (местная ОПГ), ни «краснопузые» сослуживцы рядового Пашки, ставшего Кронину верным и преданным, будто приблудившийся и обласканный щенок.
О тексте. Текст насыщен аллюзиями и цитатами. Неожиданно, но удивительно родственно происходящему — нарочито азиатскому, выныривает из маньчжурских болот непрозрачная отсылка к очень английскому кэрролловскому Зазеркалью. Сама структура романа и его тело прочно прошиты формулами: одни и те же фразы повторяются разными людьми в разных обстоятельствах, приглядевшись к которым, догадываешься — не такие разные, не в таких разных.
Текст устроен спирально, опирается на магнетические повторы и потрясающе филологичен. Настойчивый образ бабочки и всех стадий перерождения едва ли не навязчив, Старобинец, как опытный менталист, завораживает читателя, на счет «три» проговаривая пароли «кокон», «метаморфоза», «хоботок». С образоми то же. Нарисованные глаза книжных мертвецов — текущих и будущих — выглядят как страшный и яркий узор на крыльях, а у тех, кого ни к живым, ни к мертвым не причислить, глаза выцветшие. На анализ этого текста можно, к слову, отдельную статью потратить. Каждая глава действительно устроена как сеанс гипноза — но не всегда медицинского, а того самого, разоблачением которого занимался один там мессир в майской Москве сто лет назад.
Текст этот, впрочем, иногда ушатывает бесконечным метаморфозом персонажей — они постоянно не эволюционируют, но действительно перерождаются, выбираясь из лопнувшей куколки, потряхивая липкими слипшимися крылышками. И это тоже часть сюжетного рисунка — такое особое устройство. Как у старинной колыбельной, которая облегчает переход, подсказывает и одновременно несет предостережение и угрозу. Нельзя обойти вниманием и работу с персонажами — у каждого свои манеры, голоса, словечки и маленькие поступки, из которых складывается объемный образ. Даже те, что шустро исполнят свою функцию и исчезнут со страниц навсегда, наделены чем-то особым. Все они слеплены не халтурно, их черты четкие, а краски не размазаны.
Не знаю, стоит ли называть «Лисьи Броды» магнум опус Анны Старобинец, но планку не себе так коллегам она подняла высоченную. Мистический триллер, песня мучительной, даже вымученной, любви, рассказ о мнимой и настоящей жертвенности, о древних легендах, которые отступают под давлением новейшей истории, добротный шпионский детектив. Стандартный набор гарантированного хита прописан с профессиональной скрупулезностью серьезного автора. Такое чтение чтивом не назовешь.
А еще, когда Григорий-люблю-не-могу-Перель произнес завершающую фразу о том, что это была за книга и кем она записана, первое, о чем я подумала, очнувшись после лисьего морока, это о том, что середина прошлого века выбрана не так уж и случайно. Все истории, написанные после того страшного – казалось, навсегда самого страшного, невозможного для повторения — времени были о том, что волшебство уходит из этого мира. Может быть, любовь останется. Сострадание. Даже дао как грузик на весах, как какая-то примитивная порядочность, умственная чистоплотность – где-то да останется. А магия уйдет. Смертные не умеют ею распорядиться, как не могут совладать с самими собой.