«Да, местные жители тут спятили все, наверное. И она вместе с ними», – эта мысль, навязчивая и едкая, жужжала в висках Алексея, не давая покоя. Он почти бежал по знакомой тропинке, ведущей от избы Ксении, и ему казалось, что даже серые, покосившиеся заборы и пустые оконца соседних домов смотрят ему вслед с немым укором и пониманием. Пониманием чего? Того, что он здесь чужой? Что он ничего не знает об этом месте, о этих людях, об этой странной девушке, в которую уже, кажется, успел влюбиться?
Ему нужно было убежать. Не из деревни, а от самого себя. Ее сосредоточенное лицо, ее тихие, непонятные слова… Это было невыносимо.
«Пойду пока в доме приберусь. Надо занять руки, а то сойду с ума», – решил он, уже подходя к своему временному пристанищу, когда-то это был и его дом.
Но сейчас он кзался чужим. Дом встретил его привычной прохладой и тишиной, пахнущей старой древесиной и пылью. Без лишних раздумий Алексей закатал рукава рубашки и принялся за работу. Он действовал машинально, почти с яростью: сгреб в кучу разбросанные вещи, вымел из углов паутину и месячные наслоения пыли, вытряхнул и застелил постель свежим бельем. Каждое движение было резким, отточенным. Он мыл пол, вжимая щетку в швы между половицами, словно пытаясь выскрести из них не грязь, а собственные тревожные мысли.
Он не просто убирался. Он пытался физическим трудом выжечь из себя ту странную, мистическую картину, что привиделась ему в этом селе. Стук ведра, скрип половиц под ногами, ровное шуршание тряпки – эти простые, земные звуки должны были заглушить шепот заговоров и шипение тлеющих трав. Он старался не вспоминать сегодняшнее утро, но образ ее серьезного лица, озаренного отблесками утренних солнечных лучей, всплывал перед глазами снова и снова.
Так, за монотонной, почти гипнотической работой, незаметно наступил полдень. Живот напомнил о себе нудным сосанием под ложечкой. Алексей прекратил уборку, разжег плиту и поставил на нее банку тушенки, принесенную из сельского магазина. Жирный мясной запах, знакомый и простой, наконец-то перебил в его сознании призрачный аромат полыни и воска. Он наскоро поел прямо из банки, заедая тушенку ломтями черствого хлеба, запивая все это крепким, остывшим чаем. Еда была грубой и не очень вкусной, но именно такой, какая нужна была сейчас – она возвращала его в реальность, была якорем, не позволяющим сознанию уплывать в темные воды суеверий.
Поев, он перешел во двор. Здесь был настоящий простор для его отчаянной трудотерапии. Старый сарайчик, похожий на склад ненужного хлама, привлек его внимание. Дверь скрипела на ржавых петлях. Внутри пахло плесенью, ржавчиной и прошлым. Алексей принялся разбирать завалы. Он вытащил старые, поломанные грабли, ржавую пилу с обломанными зубьями, несколько свернутых в рулон и проеденных молью половиков. И посреди этого хлама он нашел настоящие сокровища: тяжелую, но добротную кувалду с отполированной временем рукоятью, острую мотыгу и почти целую косу-литовку. Инструменты были старыми, но сделанными на совесть, и в его руках они обрели вторую жизнь.
Вооружившись ими, он с новыми силами обрушился на двор. Трава здесь давно уже вышла из-под контроля и поднялась местами по пояс, пожелтевшая и колючая. Алексей работал с упорством бульдозера. Взмах косы – и густой пучок травы ложился пластом. Удар мотыгой – и корни поддавались с глухим хрустом. Он не отдыхал, не смотрел по сторонам. Он просто рубил, косил, сгребал в кучи. Мышцы на спине и плечах горели огнем, ладони покрывались мозолями, а на лбу выступала соленая испарина, которую он смахивал рукавом. Но он был благодарен этой боли и усталости – они были реальными, осязаемыми, они полностью занимали его сознание, не оставляя места для тяжелых раздумий.
Вечер спустился на село мягкими сиреневыми сумерками. Алексей работал до тех пор, пока уже не мог различать в сгущающейся темноте отдельные стебли травы. Территория перед домом была расчищена, на ней аккуратными штабелями лежали результаты его титанического труда. Он остановился, оперся на рукоять косы и перевел дух. Грудь ходила ходуном, от усталости ноги и руки гудели и ныли, каждая мышца отзывалась приятной, тяжелой болью.
Он зашел в дом уже в полной темноте. Не включая света, на ощупь дошел до кровати и рухнул на нее лицом в подушку. Тело его было похоже на один сплошной натянутый нерв, но сознание было пусто и чисто. Не осталось сил ни на тревогу, ни на обиду, ни на мистические страхи. Только глубокая, животная усталость, пахнущая пылью, потом и скошенной травой.
Сон накатил на него мгновенно, как черная, теплая волна.
Ему снилось, что он стоит по колено в ледяной, черной воде. Это была не речка, а что-то безбрежное и темное, как смола. Из воды торчали старые, скрюченные коряги, и на каждой из них сидела Ксения. Десятки, сотни Ксень. Одни смотрели на него с укором, другие – с печалью, третьи что-то шептали, протягивая к нему руки, но шепот их тонул в плеске воды. Он пытался к ней подойти, но ноги увязали в липком илистом дне, не слушались. А с неба сыпались капли дождя. Мелкие, звенящие, они больно били его по лицу и плечам, оставляя синяки. Он кричал ей, пытался спросить, зачем, но из горла не выходило ни звука, только пузыри воздуха поднимались к поверхности черной воды. И тогда все Ксении разом повернулись к нему спиной и стали медленно уходить вглубь, растворяясь в темноте, а он оставался один в ледяной пустоте, засыпаемый тяжелым, почти металлическим дождем.
Он проснулся с внезапным, резким вздохом, как будто вынырнув из глубины. Сердце бешено колотилось, на лбу выступил холодный пот. В комнате было темно и тихо, лишь за окном шумел ветер. Сон был таким ярким, таким реальным, что еще несколько минут Алексей лежал, не двигаясь, пытаясь отдышаться и понять, где он.
Он провел рукой по лицу, смахивая несуществующую воду и леденящий ужас. Отголоски кошмара еще цеплялись за сознание – чувство одиночества, леденящий холод и боль от ударов воды.
«Боже, что это было?» – прошептал он в темноту, и его голос прозвучал хрипло и несмело.
Он перевернулся на бок, уткнувшись лицом в подушку, и попытался поймать ускользающие остатки сна, но ничего не вышло. Осталась только тяжесть на душе и смутное, неприятное послевкусие. Даже во сне его преследовали эти проклятые воды и ее загадочный, недоступный образ.
Он уснул снова только под утро, уже без снов, провалившись в пустую, безмолвную пустоту, дарящую забвение.
Ранним утром он проснулся от того, что кто-то со всей дури барабанил в окно:
– Палыч, вставай!
Алексей открыл дверь, на пороге стояли два мужика лет пятидесяти в комуфляжных костюмах. Один – высокий, худой с густой седой шевелюрой и карими, как пуговки, глазами. Другой – лысый, пониже, коренастый с пузиком.
– А Палыч где? – гости посмотрели на Алексея с удивлением. – Ты кто такой?
Парень спросонья не сразу понял, что речь идет о его отце:
– Сам не знаю, пропал вроде, говорят. Я его сын, приехал его искать.
– Пропал? Странно… А ты откуда взялся? Вроде Палыч никогда не рассказывал, что у него сын есть. Сколько лет ездим, он всегда один жил…– лысый посмотрел на парня с недоумением.
– Да он кроме своих баек ничего никогда вообще не рассказывал… – заметил кучерявый, но он, видно, сын точно. Смотри – похож ведь?
– Да, похож. Как звать?
– Алексей. А вы кто?
– Я – Максим. А это Толик, – лысый указал на долговязого.
– Ну проходите, – Алексей пожал гостям руки и пригласил в кухню.
– Может, чаю?
– Да, нет. Спасибо. Мы чай не пьем. Если что покрепче, но не с утра, конечно. Мы вообще-то на рыбалку приехали, по два-три раза в году обычно бываем здесь, мы из Волгограда, места тут больно рыбные. Отец нам твой лодку давал, а иногда и с нами рыбачить выезжал. Куда же он пропасть мог? А что местные говорят? Деда Кузьмича не спрашивал?
– Это тот дед, который тут на улице сидит, сети плетет?
– Ну да, он, похоже.
– Да странный он какой-то, этот дед Кузьмич. Я его спросил, как на реку Черную пройти, а он что-то странное понес. Я и не стал больше расспрашивать…
– Ну да дед своеобразный, но рыбацкое дело тоже хорошо знает, как и твой отец. Только уже не ездит никуда, староват. Но сети отменные плетет, мы у него не раз покупали. Крепкие сети.
– Да ладно, сдался вам этот Кузьмич… – вступил в разговор Анатолий. – Палыча искать надо…
– Согласен. Поехали, Леш, с нами на рыбацкий стан, он тут неподалеку на Черной речке. Там всегда собираются рыбаки. Может, и отец твой там. Хотя… Когда он пропал, говоришь?
– Не знаю пока, когда. Я сам только позавчера приехал.
– Понятно. Тогда собирайся, поехали отца твоего искать. Мы на машине, сейчас до берега доскочим, а там у твоего отца сарай есть, ключ мы знаем где. Если лодка на месте, значит, он уехал куда-нибудь к родственникам погостить, может. А если нет, то на рыбацком стане обязательно найдутся люди, что видели его. Так что не горюй, Леха, найдем мы твоего отца.
Алексей, хоть и был немного растерян от неожиданного визита и странной ситуации, почувствовал какое-то облегчение. Эти мужики, суровые на вид, но явно знавшие его отца много лет, вселяли надежду.
– Хорошо, сейчас соберусь, – ответил он, и быстро начал искать куртку и ботинки. Пока одевался, в голове роились мысли. Почему отец никогда не рассказывал о своих друзьях? И главное – куда он пропал?
Выскочив на улицу, Алексей увидел старенький, но ухоженный УАЗ-469. Максим ловко запрыгнул за руль, а Анатолий подтолкнул Алексея к заднему сиденью. Машина взревела и понеслась по ухабистой дороге к реке.
Пока ехали, Максим рассказывал:
– Твой отец – мужик надежный. Всегда поможет, если нужно. Рыбак знатный, реку знает, как свои пять пальцев. Любит он здесь, в глуши, жить. Говорит, в городе – одна суета и обман.
Анатолий кивнул, поддакивая:
– Да, Палыч – кремень. Но бывает, чудит иногда. Всякое в жизни случается.
Буквально через десять минут они добрались до берега Черной речки. Маленький сарай, покосившийся от времени, стоял прямо у воды. Максим достал из-под коряги потертый ключ и открыл замок.
Внутри стояла старая, видавшая виды деревянная лодка. Алексей облегченно выдохнул.
– Лодка на месте, – сказал он. – Может, и правда, просто уехал куда-нибудь.
Но Максим и Анатолий не разделяли его оптимизма.
– Палыч никогда не уезжал, не предупредив, – сказал Максим, нахмурив брови. – Нет, что-то тут не так.
Они вышли из сарая, спустили лодку на воду и направились к рыбацкому стану, который находился в пяти километрах дальше по реке. По дороге Алексей заметил, что друзья отца постоянно переглядываются и о чем-то тихо переговариваются. На душе становилось все тревожнее.
О проекте
О подписке
Другие проекты