Глава 2. Послушай, как звучит магия

Как оказалось, наш омнибус творит чудесные вещи ничуть не хуже самых настоящих магов. Одним движением руки сидения перешли в полулежащее положение, как в самолётах. Вот только здесь расстояние между сидениями позволяло не притеснять пассажира, сидящего позади тебя.

Спать в такой близости от Гетбера, конечно, было неловко. И всё-таки такой вот сон на соседних сидениях прекрасно вписывался в концепцию нашего субботнего совместного времяпровождения. Правда, из него несколько выбивалась рука Гетбера, что обняла меня крепко и притянула поближе к себе… Но Гетбер уснул быстрее, чем я успела высвободиться. А вот мне отчего-то не спалось.

Зато, если ночью вдруг заглянут незваные проверяющие, у них и сомнения не возникнет в том, что мы с Гетбером состоим в куда более близких отношениях, чем напарнические.

Оставив попытки уснуть, я пыталась придумать, как именно буду сбегать от него в Лорьян-Шоле. Имелось целые две проблемы: во-первых, то, что в пекло событий Гетбер меня не отпустит (в лучшем случае пойдёт вместе со мной, а в худшем – утянет в противоположную сторону). Во-вторых, язык. Даже если я окажусь в нужном месте и в нужное время, может статься так, что я не пойму ничего из сказанного, пусть обитатели Кан-Амьера даже план по захвату Лейпгарта обсуждают. Впрочем, изначально я вообще планировала оказаться здесь одна. Так что остаётся лишь прислушиваться к интонациям.

А в омнибусе ещё и окна прятались за шторами, всё для комфортного сна. Я потянулась к плотной ткани, сдвинула её чуть в сторону. Тёмный лес, едва различимые очертания деревьев. Можно было и не завешиваться.

Пора засыпать. Гетбер пообещал, что завтрашним утром начнёт о магии рассказывать. А мне учиться всегда нравилось, пусть и не всякий раз отлично получалось. Интересно, многие ли обитатели Лейпгарта могут похвастаться тем, что магии их обучал сам Гетбер Йенс? А вот тем, что он обнимал их так, крепко, наверняка могут похвастаться лишь избранницы. И, скорее всего, некоторые из них являются уроженками Кан-Амьера.

Зажмурить глаза, выровнять дыхание, уснуть.

Навстречу приключениям, наперегонки с ветром…

Проснулась я от поцелуя, как самая настоящая заколдованная принцесса. Эфемерный поцелуй в висок – невозможно даже понять, был он на самом деле или всё-таки мне приснился. В любом случае пробудилась я не просто так – наш омнибус совершал короткую техническую остановку. Длинную нам пообещали в районе полудня: чтобы мы пообедали и отдохнули как следует. И чтобы наш водитель сменился новым: всё-таки сутки за рулём никому на пользу не идут.

Разложив на коленях запрятанные с вечера припасы, мы с Гетбером устроили импровизированный завтрак в традициях уютных европейских ресторанчиков. В качестве напитка выступал цитрусовый сок, а основным блюдом служила продолговатая булочка, хлебная сердцевина в которой была заменена начинкой: вяленое мясо, слегка уже пожухлая зелень, ореховая крошка, пряный соус.

– Можно сказать, что каждый человек, наделенный магическим талантом, это такой вот батон, – вдруг заявил Гетбер. – Снаружи – закрытая оболочка. А что внутри – не поймёшь, пока не вывернешь наизнанку. В случае с батоном основная проблема заключается, пожалуй, в недолговечности. Но суть та же: всё самое интересное скрыто внутри.

Я приоткрыла булочку и заглянула внутрь. Представила, что у меня там, если повезет, один-единственный орешек завалялся. А у Гетбера вовсе не осталось мякиша.

– Выходит, чем больше в нас магического, тем меньше человеческого?

Гетбер усмехнулся. И откусил нескромный кусок.

– Частично, так оно и будет.

Когда с булочкой было покончено, он начал рассказывать вводную часть. И я ощутила себя первокурсницей Вейзенской академии, пришедшей на свою самую первую лекцию.

– У каждого магически одаренного человека есть резерв – то есть, то количество магических единиц, которые он может использовать одномоментно. Величина этого резерва и скорость, с которой он будет восполняться, определяется… Сложно объяснить, чем. Вклад вносит, само собой, наследственность. Но не единственно она. Скажем так, от того, были ли твои родители магами, зависит половина успеха. Если оба родителя имели большой магический резерв, вероятность, что ребёнок его унаследует, конечно, выше, чем у ребёнка не магов. Но весьма часто случается так, что магическая династия обрывается на ребёнке, который несёт очень низкий, а то и вовсе никакой резерв. Или так, что у обычных родителей рождается некто с весьма выдающейся предрасположенностью к магии.

– Тогда остаётся только на внешнюю среду пенять, – я пожала плечами. – У нас так принято: вклад в признак вносит… хм, наследственность и окружающая среда. В разной степени, в зависимости от признака. Может, влияет то, чем мама питалась во время беременности… Наверное, если эти камни перетереть в пыль и использовать в качестве пищевой добавки, можно получить сверходаренного ребёночка.

Чем дальше от границы с Лейпгартом, тем увлекательнее становится наблюдать за растительностью. И вот я уже с удивлением отметила, что за окнами, пусть и изредка, но всё-таки мелькают… пальмы? Или нечто очень похожее на них.

– Только Ферр ничего такого не предлагай, – Гетбер покачал головой. Да, на фантазию я никогда не жаловалась…

– А что? Начнётся новая эпоха. Титанов, великанов… богов на земле. По-моему, звучит весьма воодушевляюще.

Гетбер вздохнул. Думаю, он просто очень уж привязался к собственному миру, вот и жалеет его теперь, не решается отдавать на эксперименты.

– Если обратиться к более классическому пониманию магии, я бы сказал, что вклад в резерв вносит ещё и то, какой путь душа прошла прежде, чем соединилась с телом.

– Души перерождаются?

– Нет. Скорее, так: души проходят определенную череду событий, но никогда не возвращаются к исходной точке. А ведь перерождение подразумевает именно возвращение к началу? Душа однажды… возникает, образуется из сгустка энергии. Затем зреет. Потом соединяется с телом. Чаще всего, когда тело прекращает существование, душа гибнет вместе с ним. Но иногда ей выпадает шанс.

– Например, когда маги из соседнего мирка тащат её, куда не просят? – Я даже не пыталась скрыть из голоса намёк.

Гетбер кивнул, но ничуть не устыдился.

– Все души возникают одинаковыми. Но каждая зреет по-своему. Проходит ряд метаморфоз… Это сложно объяснить. Я и сам не до конца понимаю принципы, согласно которым душа достигает зрелости и выбирает себе тело. Поскольку даже продвинутые маги могут работать только со зрелыми душами. Хотя, возможно, твоим сверхмагам, наполовину состоящим из каменной пыли, и будет доступна возможность поговорить с юной душой. В любом случае, созревая, душа обретает определенные характеристики, и среди них – величина резерва, скорость его восстановления. – И резко перевёл тему разговора: – Смотри, виноградники начались.

Я покорно перевела взгляд на окно. И челюсть нижнюю подобрала, очень уж увлекательными оказались сказочки про души. Поведай мне кто-нибудь пару месяцев назад, что я буду слушать историю о магии развесив уши, я бы, само собой, не поверила… Зато сейчас – слушаю и верю.

Взору предстало множество воткнутых в землю палок, возле каждой из которых стояло своё персональное деревце, украшенное молодым зелеными листьями. В листьях спрятались метёлки, усыпанные мелким белым цветом. Сама скромность и невинность. Пройдёт ещё месяца два или три, и на месте этих метёлок появится сочные ягоды…

– Выходит, и в моей душе произошла какая-то такая метаморфоза, благодаря которой щепотка магии мне всё-таки перепала, – заметила я.

– Именно так.

– Твоей юной душе, получается, и вовсе пришлось несладко. Наверное, приобретение магии – процесс не из самых приятных.

И я в который раз осознала, насколько скудны мои знания о жизни Гетбера. Кем были его родители? Не вдаваясь даже в подробности. Были ли они теми, кто мог передать своему ребёнку магический талант? Или он в своей семье стал первым из тех, кто столкнулся с этим даром и проклятием одновременно?

Гетбер наверняка подозревал, в каком направлении идут мои мысли. Но не спешил делиться подробностями своей жизни. Продолжил вводить меня в курс дела… А сам взгляд не отрывал от виноградников.

– Магия едина, одинакова для всех. Но именно маг – это тот самый проводник, что пропускает её через себя и придаёт магии нужную форму. В зависимости от того, какую форму магия принимает, её привыкли делить на несколько, скажем так, разновидностей. Начнём с твоей любимой…

Он на мгновение предпочёл виноградникам мои глаза. Играем в угадайку, выходит?

– Бытовой?

– Неправильный ответ, – Гетбер качнул головой и зачем-то коснулся моей ладони. – Бытовая магия – это любимая магия первокурсников. А ты у меня девочка взрослая… Я имел в виду магию стихийную. Твоё прекрасное имя и тот ветерок, который ты создала в лаборатории… Это всё магия стихийная. Стихийная магия доступна каждому, но лишь в простейших её проявлениях. Более продвинутые заклинания всегда, ещё с давних времён, считались сложными. Нужно знать законы природы, согласно которым рождается стихия. Иначе даже безобидная шалость может превратиться в катастрофу.

– Как шаманы, – поняла я. Недоумение во взгляде Гетбера достигло критической точки, и я поспешила объясниться: – Такие товарищи, которые уходят в пещеру, мажутся красками и бьют в бубен, барабан такой плоский, и тем самым выходят на связь с душами предков… Они им всякие советы дают. И иногда, в засуху, дожди помогают вызывать. Можно ли назвать вызванный дождь проявлением стихийной магии?

– Можно. Я понял, о чём ты говоришь… – протянул Гетбер задумчиво. – У нас есть некто похожий, в малочисленном, правда, количестве… Да, думаю, это тоже относится к стихийной магии. Хотя общение с душами погибших – это немного про другое. Это уже проявление так называемой мёртвой магии. Она даже магией, по сути, не является. Это некое свойство: его нельзя приобрести, с ним нужно родиться. Те, кто родился с печатью тёмной магии, и в самом деле могут говорить с теми, кто уже не ходит по земле. И ещё на некоторые интересные вещи способны. Правда, жизнь таких избранных чаще всего коротка и несчастлива, особенно если они не учатся со своей магией справляться. Единственное их везение – то, что встречаются они очень редко. Я за жизнь не встретился ни с одним. Или встретился, но распознать не смог.

– Почему коротка и несчастлива?

Тема разговора свернула в неожиданно мрачное русло, особенно если учесть, что за окном светит такое ласковое и жизнерадостное солнце.

– За прикосновение со смертью положено платить жизнью. Либо собственной… либо чьей-то ещё… Эту магию принято не усиливать, а, напротив, сдерживать… Но вообще говоря, в приличном обществе не принято о ней говорить. Есть магия живая, – Гетбер поспешил перевести тему. – Это магия целителей. И воодушевителей – во всех смыслах. Иногда к ней поэты всякие обращаются, стараясь наполнить собственные строки эмоциями, раз собственный словарный запас оказался для этого скудноват… А иногда – добровольцы, которые воскрешают мёртвые цветы во имя науки.

– Он сгорел, – призналась я. – На том пожаре.

– Я воскрешу для тебя ещё один… ещё сотню, если захочешь. Живая магия – она тоже достаточно сложная, и без знания основополагающих вещей сотворить её не получится. Чтобы оживить цветок, тебе нужно понимать, какие именно процессы делают его живым. Чтобы оживить неодушевленное, тебе самому придётся подбирать для него душу… Не каждый возьмётся учиться этой магии – слишком много нюансов. Однако, приобретя необходимые знания, ты становишься способным на разные интересные фокусы.

Наш омнибус подпрыгнул, на большой скорости преодолевая кочку. И я подпрыгнула вместе с ним. Благо Гетбер быстро рассекретил моё стремление удариться головой о потолок и успел удержать меня на сидении.

– Магия действия, – решительно заявил он. Как будто эти два слова могли объяснить мой незадавшийся полёт. – Любимая магия преподавателей и студентов всех магических академий. Бытовая магия и магия движения – её частные случаи. Магия действия требует не слишком больших затрат. И она довольно понятна. Соедини, разверни, приведи в движение. Сделай что-то с такой-то целью. Ещё один частный случай: магия перемещения. Это когда мы берёмся за живой предмет и пытаемся его подвинуть. Она уже сложнее. Можно перестараться, и этот живой объект растянется в пространстве или, напротив, уменьшится в пару раз…

Виноградники сменились иными полями: зелёные стебли, широкие листья, которые суживаются к внешней части… Очень уж эти растения мне что-то напоминают…

– Ещё есть магия преображений и преобразований. Они с магией действия весьма сходны. Только магия действия работает с внешней стороной, а преображения – с изнанкой. Выворачивает изнутри, заставляет одно становиться другим… А это «одно» очень часто сопротивляется, приходится вкладывать весомое количество магических единиц. Нужда в ней возникает не так часто. Но иногда возникает.

– Когда, например? – поинтересовалась я.

– Например… при создании тела. Прежде чем вдохнуть в него жизнь, его нужно сделать пригодным для этой жизни. Вот и борются с энергией, придавая ей нужную форму…

– Звучит весьма противно, – я даже поёжилась.

– Выглядит тоже весьма сомнительно, – Гетбер хмыкнул. – Так что я с ней не работаю. Почти… Ну и, наконец, магия взаимодействия. Или ещё одно её название: магия убеждения. К ней относятся все те заклинания, которые касаются общения между людьми. Помочь что-то забыть, помочь кого-то полюбить. С этой магией очень легко перестараться, так что заколдованный станет сам на себя похож. И вообще она не слишком одобряема. Если кто узнает, что ты применяешь заклинания в отношении людей, пожурит, но, если нет…

– Подозреваю, эта разновидность магии твоя любимая.

– Увы, – Гетбер развёл руки в стороны. – Может, когда-то прежде так и было… Но не сейчас, не сейчас. Чем старше становишься, тем больше начинаешь ценить простые личностные характеристики. Честность, например. И честь.

Я внимательно посмотрела в его глаза, будто там, на глубине, таилось нечто, тщательно скрытое. И скорее потребовала, чем спросила:

– Ведь однажды ты расскажешь мне о своём прошлом.

– Обязательно, Варя. Обязательно. – А вздох насколько тяжелый, что я даже удивлена – отчего же омнибус ещё не трется днищем о неровную гравийную дорогу.

Следующей нашей остановкой оказался городок с весьма милым названием – Гренсис. Причем название его в точности совпадало с настроением. Гренсис казался не городом, что возвели люди, а оазисом, миражом, плодом воображения. Он прямо-таки утопал в зелени. Будто был заброшен пару сотен лет назад и оказался сражён дикой стихией.

Как его, интересно, строили? Вымеряли расстояние между деревьями, примеряя, куда удастся впихнуть дом? Непохоже, чтобы местные жители позволяли себе такую наглость – бороться с растительностью. Не удивлюсь, если Гренсис основал маг, предпочитающий стихийную магию. Или магию жизни. И был ежесекундно счастливым, улыбаясь каждый раз при виде веточки.

Впрочем, я вот сейчас смеюсь… Но между тем – ведь в прежнем моём мире я примерно в таком месте и жила. И от автобусной остановки до работы шла через лес. Когда истекут сроки контракта с Вейзенской академией, который я, конечно же, не заключала… И, когда я испытаю вдруг тоску по прежнему дому, пожалуй, я переберусь жить сюда.

И ещё одно интересное наблюдение. Мы отдалились от границы с Лейпгартом. А это значит – местным жителям необязательно учить два языка, свой и товарища, достаточно разговаривать на родном. Омнибус остановился, и, едва мы его покинули, я уже услышала речь, живую и эмоциональную, не искаженную моим внутренним магическим переводчиком.

Услышала и поняла. Десятую часть услышанного, но всё-таки!

И спросить бы у Гетбера, что это за язык такой, не является ли он родственным французскому, да вот только вряд ли Гетбер поймёт, что же это такое – Франция.

– Гетбер, ты ведь знаешь этот язык?

Он кивнул. Конечно, а как бы ещё он общался с местными женщинами…

– Попробуй понять, что я сейчас скажу.

Гетбер посмотрел на меня примерно так же, как смотрел во время наших совместных экспериментов. Лёгкое недоумение и желание узнать, что же я придумываю в следующее мгновение.

Я покопалась в памяти. Вообще, моя учительница французского ужасно любила крылатые выражения. Она говорила – французский следует учить хотя бы для того, чтобы при возможности ввернуть в разговор красивую фразочку. И чтобы песни понимать. О любви…

Мы с Гетбером плавно шли вдоль омнибусной стоянки. Над головами раскинулись деревья с широкими листьями. Проходя сквозь них, солнечные лучи делились на пятна света и тени. Я взглянула на Гетбера – лицо его оказалось в тени, зато волосы вспыхнули вдруг ярким алым огнём. И вспомнила кое-что.

– Amour et mort? Rien n’est plus fort.