Глава 3

Я захожу в квартиру и делаю глубокий вдох. Тем же внутренним сканером, которым осматривала хоромы Екатерины, гляжу и на наш дом. Но с иным умыслом. Размышляю, что взять с собой, а что оставить благоверному после развода.

Картины – точно мои. Я покупала их в каждой нашей поездке, везла из разных городов и стран. Выискивала в крошечных магазинчиках, подбирала с любовью. Здесь и маленькая оливковая Италия, и богатая золотом Венеция, и дождливая Франция, и жаркая Греция. В комнатах висят следы нашей памяти, нашего безоблачного прошлого. Их я не отдам какой-то молодой нимфе. Ни за что.

Подавшись порыву, я срываю картину со стены и смотрю на темное пятно, оставшееся на обоях на её месте. Она висела здесь семь лет, солнце давно выбелило всё вокруг.

Как будто уничтожаю память.

Пытаюсь приладить картину обратно, но гвоздик, который ее держал, выпадает и предательски рушится на пол.

– Ты чего делаешь? – на шум выходит Маша. – Эй, мам, ты чего?

Она смотрит на картину в моих руках, на мое явно печальное, опухшее лицо.

– Маш… – я пытаюсь говорить без слез, но те рвутся наружу. – Подумай, какие вещи ты возьмешь с собой. Мы завтра же уезжаем отсюда.

– Зачем? Папа что, ударил тебя?

Дочь косится на мою перевязанную руку.

– Нет, я сама поранилась. Но мы не останемся в этой квартире… После всего, что я узнала. Мы уедем.

– Куда?

Вопрос застает меня врасплох. Как куда? Ну, например, к моей маме, она не откажет. Некоторое время побудем там, я устроюсь на работу, сможем снять что-то приличное.

– То есть ты предлагаешь жить с бабушкой в её убитой двушке? – скептически уточняет Машка.– И сколько? До моей свадьбы, пока я сама не съеду? Кто тебя на работу возьмет? Ты ж с моего рождения не работала.

Маша как всегда бьет наотмашь. Неплохое качество, хотя я всегда пыталась утихомирить в дочери это правдолюбие. Тимур же, напротив, его поддерживал. По его словам, лучше быть неудобной и честной, чем для всех хорошей.

Дочь и сейчас не ошиблась, хоть и сказала жестковато. Когда закончился декрет, я просто уволилась, не было необходимости выходить в офис. У Тимура тогда как раз пошел в гору бизнес. Последние восемнадцать лет он всем меня обеспечивал и никогда не попрекал рублем. Любые траты – иди и делай, даже не спрашивай. Он легко относился к деньгам. Говорил, что а зачем тогда зарабатывать, если ничего не покупать.

Поэтому основные знания, разумеется, подрастеряла. У меня, конечно, профессия, в которую вернуться можно – бухгалтер. Цифры-то остались прежними, два плюс два всё ещё четыре. Но за эти годы явно сменились и системы учета, и появилось море новых налогов, и бланков, и прочего, о чем я даже не подозреваю.

Короче, просто взять и устроиться нахрапом не получится.

Но разве меня это остановит? Старые знакомства никуда не делись. Поспрашиваю, изучу всё необходимое.

– Ма, ну ты же в курсе, что это позорище? – дочь, не дождавшись моего ответа, морщит носик.

– Не разговаривай так со мной, пожалуйста. Что именно, по твоему мнению, позорно? Развестись?

– Пользоваться бабушкой. В твои-то годы. Нет уж. Я останусь с папой. Не впутывай меня в ваши скандалы. Это ты сама придумала, а я не при чем.

Её слова бьют под дых. Она открыто упрекает меня в бессилии. Что вот такая я бесполезная, решила уехать в никуда вместо того, чтоб терпеть измены и улыбаться.

– Маш, мне как никогда нужна твоя поддержка. Да, будет трудно. Но мы со всем справимся. Вдвоем.

Дочка качает головой.

В эту минуту она поразительно похожа на своего отца. Те же упрямые черты лица, тот же волевой подбородок. Разве что волосы больше отдают рыжиной, это в меня. Но всё остальное – копия Тимура. Как с принтера.

– Ма, я не хочу ни с чем справляться. У меня здесь универ, художка, друзья. Марк опять же. Я не хочу ездить по два часа на автобусе. Я не собираюсь вечно слушать бубнеж бабушки. Ты же знаешь, какая она. Всегда всем недовольная. Не так одеваюсь, не так крашусь. Тебя она вообще сожрет, что ты с папой разводишься. Легче прям щас вздернуться.

– Маша!

– Чего? – Дочь упирает руки в бока. – Я что, неправду говорю? Почему я должна жертвовать своим удобством ради тебя? Почему должна менять личную спальню на раскладушку у бабушки?

– Потому что… – Я закусываю губу. – Потому что ты должна меня поддержать…

– Ничего я не должна. Я, может, папу поддержать хочу. Ты же не готова ради меня ни на что, а я вот ради тебя тоже не готова. И вообще, меня Катя устраивает. Будет у меня и мама, и мачеха.

С этими словами она хлопает дверью и запирается в комнате.

Я остаюсь стоять с картиной в руках, ощущая себя так мерзопакостно, будто меня окунули с головой в ведро отходов.

С одной стороны, дочь можно понять. У неё и возраст такой, импульсивный. Всё в штыки, всё не так. Да и, конечно же, потерять привычную жизнь не хочет. Я понимаю, поэтому и не обижаюсь.

Мама у меня действительно человек тяжелый. У нее две дочери, но моя сестра с ней даже общаться не желает – настолько она её замучила придирками.

Я гораздо лояльнее, просто предпочитаю минимизировать наши встречи и телефонные разговоры.

Понятно, что ехать к ней – крайняя мера.

Но что я должна сделать?

Как я могу оставить Машу с отцом? А сама что, просто уйду? Как побитая собака? Они будут втроем счастливы, а я как бы самоустранюсь. Злая, плохая, плохо одетая клуша-Кира исчезнет, позволив людям жить припеваючи.

Нет уж. Пусть Маша меня возненавидит, но отцу я её не отдам.

Тот, кстати, возвращается домой раньше обычного. Что, уже наработался, закрыл свой важный проект?

Я запираюсь в ванной, чтобы не пересекаться с благоверным. Оглядываю в зеркале распаренную после мытья кожу. Каждую морщинку. Каждое пигментное пятнышко. Каждое несовершенство.

Знаете, как в фильмах, когда на героиню находит осознание.

И что я вижу?

Я вижу сорокапятилетнюю старуху. Не молодую женщину, а утомленную бабу, которая могла бы следить за собой, но почему-то решила, что она будет стареть естественно.

Моё отражение говорит об обратном. О том, что коже не хватает питания, а волосы давно пора покрасить. Что брови нуждаются в корректировке, и носогубная складка выделяется слишком явно.

Я не останусь с Тимуром, но неужели в сорок пять лет я собираюсь вообще покончить и с личной жизнью, и с уходом за собой? Запереться в скорлупе, растеряв доверие ко всем мужчинам?

Я смотрю и не узнаю себя. Я ведь не была такой раньше. Мне от природы досталось хорошее телосложение, про таких говорят «ведьма, жрет и не толстеет», у меня неплохие волосы. Темно-рыжие. Медные. Никакой краски не надо. Глаза зеленые, пусть и неяркие.

Когда я себя так запустила? Когда позволила мужу заглядеться на другую?

В дверь ванной стучатся. Я демонстративно молчу.

– Кир, я хотел спросить, как твоя рука.

Голос моего мужа не виноватый, но уставший.

– Прекрасно. Я могу помыться в одиночестве?

– Кто ж тебе запретит, – выдерживает паузу и вдруг начинает смеяться: – Ты бросила в Катю кусок мяса?

Почему-то я и сама начинаю улыбаться. Ситуация идиотская, но, скажем прямо, получилось экстравагантно. Я вспоминаю, как майонезное пятно отпечаталось на лбу любовницы моего мужа.

– Что было, то и бросила. Пусть скажет спасибо, что не нож.

– Не ожидал от тебя такой экспрессии. Обычно так гораздо… Хм… Спокойнее.

И продолжает откровенно ржать. Нормально он так, не жалко, что ли, свою собственную любовницу?

– Обычно меня не называют старухой в климаксе. Мне плевать, с кем ты спишь, Тимур, но будь с этой девкой осторожнее.

Его голос становится жестче.

– Я тебя услышал, Кир. Знаешь… Прости, что так вышло… Я постараюсь…

– Всё исправить? – подсказываю я, закрутив кран. – Поздно. Я подам на развод.

Выхожу из ванной, отпихивая локтем Тимура, который застыл и смотрит на меня тяжело, осуждающе.

– Кира, это плохая идея.

– Почему это?

– Я не собираюсь с тобой разводиться.

– Как жаль, что твое мнение мало кого волнует.

– Маша написала мне сообщение, когда я ехал домой, – продолжает он без эмоций. – Сказала, что останется жить со мной.

– Угу, я в курсе.

– Ты обижена на неё?

– Нет. Потому что её хотелкам не суждено сбыться. Сегодня я сплю в гостиной.

Он со вздохом берет с нашей кровати подушку и качает головой.

– Я сам. Не руби сгоряча. Я не говорю, что поступил правильно, но… Иначе не мог. Если ты хочешь отдышаться, я сниму себе квартиру. Одумаешься – пустишь обратно. Не нужно возвращаться к матери.

– Денег не хватит всем квартиры снимать, – усмехаюсь я.

– Я не снимаю ничего для Катерины. Она в состоянии сама обеспечить себя жильем.

– Очень рада за неё. Тимур, вот ты сам как считаешь: это нормально? Пытаться усидеть на двух стульях?

– Нет, это ненормально. Но я не мог иначе, – повторяет он. – А когда всё осознал – было уже поздно.

Даже слушать эти бредни не хочу. Есть много вариантов «иначе». Например, не расстегивать ширинку. Не опоила ж она его и не в бессознательном состоянии заставила отлюбить до потери пульса. Прям несчастный страдалец, не мог он.

– Ну, значит, и я не могу иначе, – криво улыбаюсь.

– Я не дам тебе развод, – повторяет он. – Даже не надейся. Но если хочешь переждать – повторяю, уеду хоть сегодня, сниму любую квартиру. Но с возможностью вернуться. Только на таких условиях.

И выходит из спальни, а я кидаю ему вслед вторую подушку.

Убирайся. Прочь. Из моей жизни. Из моей кровати. Из моего сердца.

***

Первая моя мысль утром: «Мне не нужны деньги Тимура».

Я ведь гордая, сильная и независимая. Всего добьюсь сама.

Но вторая мысль куда прагматичнее: «А почему это не нужны? Он заработал их в браке, я всегда его поддерживала, так почему не могу потратить немного на себя? И вообще, почему я должна от них отказываться?»

– Жень, мне срочно надо отвлечься. Мы идем по магазинам! – сообщаю я по телефону лучшей (да и по сути единственной) подруге.

Той дважды предлагать не надо. Она такая же «бездельница», как и я, тоже сидит дома, кашеварит и моет полы, пока её муж-бизнесмен зашибает кучу денег. Разница только в том, что Женя себя никогда ни в чем не ограничивает.

– Деньги нужны, чтобы их тратить, – любит повторять она.

Вот и сейчас мы заходим в торговый центр, и Женька радостно тащит меня примерять всё подряд.

– Да мне не нужна блузка, – пытаюсь я спорить.

– Кира! – возмущается подруга. – Это прекрасный дорогущий шелк. Надо брать! Идем мерить.

– Вот именно что дорогущий, – ворчу я, осматривая конский ценник. – Кусок шифона не может столько стоить.

– Слушай, мать. Тебе Тимур изменяет с какой-то молодой девицей. И поверь, она не гнушается тратить его кровные. А ты вечно на себе экономишь. Купи ты себе хоть что-то приличное. Ладно, когда ты семейный бюджет берегла. Сейчас-то что мешает?

– Ничего не мешает, просто…

– Кир, у тебя всегда всё "просто". Простых баб никто не любит. Побудь ради интереса сложнее.

Женя новость о предательстве моего мужа восприняла спокойно. Она, конечно, заявила, что он высокогорный козел и что может гореть в аду. Но особой реакции я не увидела. Я-то ждала взрыва, негодования, злости. А она…

…сказала, что мы должны опустошить карточку Тимура, и только.

Блузка сидит прекрасно, облегает всё то, что должна облегать, оттеняет кожу.

– Берем, – безапеляционно заявляет подружка. – И кожаную юбку к ней присмотрим. Такую, в облипку. Чтоб попу обтягивала как орех.

– Жень, кожаная юбка – это же полная безвкусица. Ты ещё сапоги на шпильке предложи.

– Сама ты безвкусица, – закатывает она глаза. – Это – последний писк моды.

Хочется банально пошутить про «неужели мода всё ещё пищит?», но я терплю.

В общем, через час мы заходим в ресторан при торговом центре, увешанные до головы пакетами. Делаем заказ. Выдыхаем.

– Ты как вообще? – вдруг спрашивает Женя.

– Да не знаю… Терпимо. Вчера было хуже, а сегодня как-то отпустило, что ли.

– Это хорошо.

– Вот разведемся, тогда и…

– Зачем? – удивляется она. – Тимур же не хочет развода?

– Мало ли чего он не хочет. Я не буду жить с человеком, который пихает детородные органы в кого попало.

– Зря ты так. – Женя берет коктейль и через трубочку сладко потягивает его. – Тимур неплохой мужик. Тебя любит, с Машки пылинки сдувает. Ты второго такого не найдешь.

– Женя! Это что за ужасные мысли? Вот если бы твой Коля изменял…

– А ты думаешь, мой Коля верен законной жене? – внезапно усмехается она. – Я тебе не рассказывала, но вообще-то у него есть в Европе баба.

– В смысле?..

Семья Жени всегда казалась мне образцом для подражания. Как они любят друг друга, как воркуют. Не может Коля, этот немного забитый, но очень умный мужчина, изменять моей красотке-подруге. Это же из разряда фантастики. Да он ее добивался года три, в институте, пока она бегала по красавцам-футболистам.

У них же всё в ажуре. Какая «баба»? Откуда?

– В прямом. – Она хмыкает. – Встретил её четыре года назад. Приехал как в воду опущенный. Два дня ходил и страдал, а потом признался мне во всем честно. Сказал: хочешь – разводись, я тебе всё отдам, алименты буду платить. А я не хочу. Нам еще сына воспитывать, дочь даже школу не закончила. Я не готова быть разведенкой с прицепом. Мне нужен статус жены. Мы договорились, что в других странах пусть спит с кем хочет, а здесь – только в нашей койке. Ну и вот. Теперь я спокойна, если он едет в командировки: его там обогреют, покормят и ублажат.

Она произносит это всё так буднично, что я неверяще хлопаю глазами. Да не может такого быть!

Только не Женька с Колей. Не эти влюбленные голубки.

Получается, она не только терпит неверность сама, но и предлагает… терпеть мне?..

– Почему ты мне не сказала?

– Ну, сначала я не знала, как сказать. Было стыдно. Мы же такие идеальные, как сахарные пряники с картинки, – она морщится. – Мы не можем быть на грани развода. А потом… время прошло. Что я тебе скажу? «Коли не будет на дне рождения Тимура, потому что он поехал отдавать семейный долг своей любовнице»?

– Как ее зовут? – зачем-то спрашиваю я.

– То ли Вера, то ли Анна, – пожимает плечами Женя. – Я не вдавалась в подробности. Так она не кажется мне живым человеком, просто пятно с глазами и ртом. В общем, я это к чему. Не на жалость напрашиваюсь. А пытаюсь донести до тебя, что с изменщиком жить можно и нужно. Если муж готов содержать тебя и твоего ребенка, то пусть развлекается. У кого-то охота, у кого-то рыбалка. У него – женщина. Ну и ладно. Тоже хобби.

– И что ты предлагаешь?

– Сделай прическу, маникюр, депиляцию всего, что можно депилировать. Покажи Тимуру, что ты тоже не швабра потасканная.

– Но я не хочу его возвращать!

– А никто и не предлагает. Таким образом ты его накажешь и сделаешь лучше себе.

– Думаешь?..

– Знаю. Я как пришла к своему, вся чистенькая, аккуратненькая. Так у него челюсть и отпала. Оказывается, жена тоже женщина, а не бесполое существо в рваных трусах, – хмыкает Женя и поднимает бокал. – За нас!

Чуть позже, попрощавшись с Женей, я двигаю в салон красоты. Там оказывается свободное место на «прямщас», и вскоре улыбчивые мастерицы занимаются мною в четыре руки. Убирают волосы, делают маникюр, педикюр, правят линию бровей.

Затем пересаживают в парикмахерское кресло, где по-новому стригут – каре – и укладывают прическу.

Ну. За такой ценник неудивительно, что окошко нашлось. Итоговый счет поражает.

Карточка Тимура так скоро опустеет, а я даже не знаю, что испытывать…

Должно быть мстительное удовольствие, но я смотрю на себя в зеркало и не узнаю. Как будто другой человек. Чужая женщина. Вычищенная, красивая, но… Это не я.

Зачем я кого-то обманываю? Зачем пытаюсь казаться лучше, чем есть на самом деле?

Меня начинает грызть совесть. Я ведь все эти годы не работала, так почему не следила за собой? Это же исключительно моя вина. Надо не деньги тратить, а голову пеплом посыпать, что не занялась раньше.

Нет. Хватит.

Я запрещаю себе так думать.Быть домохозяйкой – это тоже работа. Дом. Дача. Машина учеба. Секции. Готовка. Уборка.

В первые годы, когда бизнес Тимура только-только становился, мужа вообще не было дома.

Да и потом тоже, совещания и командировки всё чаще заменяли ему семью…

Я не виновата в его измене. Не моя внешность. Не моё отношение к себе.

Я возвращаюсь домой. Маша как раз на кухне сооружает себе бутерброд, который я могла бы назвать только «Плюс тридцать килограммов лишнего веса». Там только слой майонеза – с мой ноготь толщиной.

– Привет, ма, – машет она мне рукой, даже не обратив внимания на изменения во внешности. – А у нас есть нечего. Приготовь что-нибудь, а?

Первое моё желание – метнуться к плите. Дочь голодает и питается всухомятку. Срочно нужно сварить ей суп. И второе. И десерт сварганить. Я ничего не успела приготовить, потому что с самого утра ушла по магазинам с Женей, а вернулась ближе к вечеру.

Вот я горе-мать. Кукушка, блин. Ребенка голодным оставила. Сама в ресторане поела, а дочь пусть перебивается подножным кормом.

Но внезапно я одергиваю себя.

У Маши есть руки-ноги, она способна найти в интернете рецепт макарон с котлетой. Я в её годы всегда сама стряпала ужин для мамы, которая возвращалась со смены ближе к ночи.

А ещё моя дочь недавно уверяла, что пойдет жить к отцу. Часто ли он или его любовница будут готовить обед из трех блюд?

Вот именно. Никогда.

– А приготовь сама, – улыбаюсь дочери.

Она поднимает на меня полный непонимания взгляд.

– В смысле? А ты?..

– Не могу, у меня маникюр свежий.

– Чего? Ты шутишь, да?

Демонстрирую ногти. Красивые. Яркие. Кроваво-алые. В прошлой жизни я бы никогда не позволила себе такую вульгарность.

– Маш, какие могут быть шутки? Я и сама голодная. Не откажусь от чего-нибудь горячего.

Вы бы знали, как трудно мне дается каждое слово! Внешне я спокойна, даже улыбаюсь, но внутри всё кипит, и тело трясет от нервов.

А еще… Если честно, меня очень огорчает, что дочка не заметила никаких изменений во мне. Молча посмотрела и ничего не сказала. Хотя бы простого: «Ты что, постриглась?»

Да ей же плевать. Совершенно!

– А почему я должна готовить? – задает Маша вопрос, от которого у меня челюсть падает. – Дома есть ты, это твоя обязанность.

– Кто конкретно меня этой обязанностью наделил? Не помню, чтобы подписывала какое-то соглашение. Ты тоже вполне способна кинуть в кастрюлю рис или почистить картошку.

– Ой, всё, даже слушать не хочу. Ладно, перебьюсь бутерами, – закатывает глаза Маша. – Мам, ты что-то совсем с ума сходишь. Ну изменил тебе папа. Чего теперь, вешаться?

И она уходит, а я остаюсь смотреть на грязный стол. Крошки, шкурка от колбасы, жирный нож. Дочь даже не смогла запихнуть в посудомоечную машину доску, на которой резала хлеб.

И ведь это я ее такой воспитала.

Руки тянутся к тряпке, чтобы убрать беспорядок, но я одергиваю саму себя.

Хватит быть для всех удобной. Хватит терпеть лень и хамство родной дочери. Хватит мириться с её инфантилизмом.

Не хочет убираться? Неспособна кинуть нож стираться?

Ну, значит, и так проживем. А ради кого мне стараться? Ради мужа-изменщика? Ради дочки, которая считает меня бесплатной кухаркой?

Я пожимаю плечами и ухожу из кухни.

Хотя, поверьте, всё внутри меня противится этому.