– Да ладно, ответил бы на звонок, – негромко язвлю я. – Мы бы всё поняли.

– Кира… – голос Тимура тяжелый и злой. – Пожалуйста, не надо.

Мы выходим из машины, направляемся к подъезду.

– Да я вообще молчу, – примирительно поднимаю вверх ладони. – Просто хочу сказать: не отказывай себе ни в чем. Хочешь поговорить с кем-то важным – говори.

– Для меня важны только вы с дочерью, – сквозь зубы цедит он.

– Охотно верю.

– Знаете что? – вклинивается Маша, оборачиваясь на нас. – Да разведитесь вы уже. Хватит вести себя так, будто всё нормально, а потом ходить с кислыми лицами. Я же не дура, всё понимаю!

Влетев в квартиру, она стягивает кроссовки, не расшнуровывая их, бросает куртку на вешалку и летит в свою комнату.

И опять – хлопок дверью.

Бум.

Я жмурюсь. Черт. Обещала же не впутывать Машку в наши склоки. И вот, не удержалась, начала скандалить прямо при ней. Ничего не могу с собой поделать. Злые слова лезут наружу без моего на то желания.

– Я поговорю с ней, – решительно произносит супруг и идет к дочери.

***

Я давно лежу в кровати, но сон не идет. Тимур так и не появился. Я слышала, как он вышел из спальни Машки, как гремел чем-то на ванной. Может, решил остаться ночевать в гостиной?

Мы ведь не договаривались о том, что ему можно вернуться в нашу кровать.

Я гляжу в потолок, рассматриваю тени и думаю о том, когда мы свернули не туда?

Когда я стала плохой женой? В какой момент мой муж понял, что должен найти другую женщину?

Звон посуды заставляет меня подняться. Я выхожу на кухню, запахивая халат.

Тимур сидит за столом, крутя в пальцах бокал с темной жидкостью. Открытая бутылка коньяка стоит на самом краю. При моём появлении муж даже не вздрагивает, только хрипло произносит:

– Прости, разбудил? Уронил ложку на пол. Чертов кафель, на нем всё так гремит.

– Не разбудил. Мне не спится, – я сажусь напротив.

Он поднимается со стула, достает из шкафчика чайную кружку и наливает мне коньяка, не спрашивая. Ну а я не отказываюсь. Первый глоток обжигает горло.

Ни я, ни мой муж обычно не пьем. Разве что по большим праздникам. Алкоголь не делает проще, наоборот – добавляет головной боли, в прямом смысле слова.

– Что сказала Маша? – аккуратно спрашиваю я.

– Да неважно.

– Тимур…

– Во всём обвинила тебя. Якобы ты виновата в наших проблемах, и она никогда тебя не простит, – он хмурит брови. – Я пытался объяснить, что это не так.

Вот уж замечательно как складывается. Я невольно усмехаюсь. Любовницу нашел Тимур, а виновата кругом я.

– Понятно.

– Кир, не переживай. Она подросток, ей нужно кого-то ненавидеть.

– Кого-то, но не тебя, – делаю ещё глоток. – Зачем ты познакомил её с Катей? Я всё могу понять, но кто знакомит своих баб с дочерьми?

– Я не специально. Мы столкнулись в торговом центре. Помнишь, ты болела, а Маше нужно было срочно найти туфли?

Конечно, помню. У меня было дикое отравление, и я даже двигаться не могла – так меня сильно тошнило. Маша с Тимуром поехали за обувью. Мне даже в голову не пришло о чем-то переживать.

– И почему ты не сказал Маше, что это коллега по работе или случайная знакомая? – продолжаю недоумевать я.

Не представляю эту сцену. Ну, встретились, и что с того? Не полезла же Катя с приветствиями ему в штаны, чтоб там стопроцентно было понятно: они вместе спят.

– Я попытался, но… Маша всё поняла. По взглядам или, может, тому, как я общался. Она сообразительная. Сказала, что давно знает о моей любовнице. Так всё и раскрылось. В итоге надавила, чтобы я познакомил их поближе. Мы сходили в кофейню. Они нашли общий язык, обменялись телефонами. А потом…

– А потом ты стал организовывать общие встречи нашей дочери и твоей любовницы, – я негромко аплодирую.

Тимур опускает взгляд.

– Кира, прости. – Его голос обрывается.

Я смотрю на его сведённые плечи, на легкую седину у висков – ту самую, что появилась, когда Маша в пять лет попала в больницу с пневмонией. Тогда он не спал трое суток, пока её температура не спала.

– Ты мог не заводить интрижку на стороне, и не пришлось бы просить извинения, – отвечаю беззлобно.

Усталость перевешивает злость. Невозможно постоянно кипеть от негодования. Не хватит никаких сил.

Тимур закрывает глаза:

– Я думал… это просто флирт. Что смогу вовремя остановиться.

Лунный свет падает на его морщины – те самые, что появились, когда мы хоронили его отца. Тимур держался, не проронил ни слезинки. Но резко постарел лет на десять.

– Почему ты не хочешь развода? – спрашиваю тихо.

Он поднимает на меня взгляд:

– Потому что наш дом – единственное место, где я могу вот так вот… сидеть в час ночи и не притворяться кем-то другим. Не молодиться. Не пытаться показаться лучше, чем я есть на самом деле.

И вдруг я осознаю простую истину: Женя права. Где-то под грудой обид и предательства ещё теплится то, что когда-то называлось семьёй.

Другое дело, что мне эти огрызки брака не нужны. Я не готова довольствоваться былыми воспоминаниями.

Я допиваю коньяк и ставлю кружку в раковину.

– Слушай, ну бывает же такое, что люди разводятся. Давай сделаем это мирно. Сохраним хорошие отношения ради Маши, но разойдемся.

– Я не хочу тебя терять.

Каждое слово – как удар.

– Тимур, ты уже потерял. Давай не будем всё усложнять.

Он не кивает. Ничего не говорит. Не соглашается с моей просьбой, но и не отказывает в ней. Мы находимся в тишине, и впервые за последние дни я не испытываю боли от близости к Тимуру.

А потом возвращаюсь в спальню, оставив его наедине с мыслями и коньяком. И мои собственные мысли такие же тяжелые и нерешенные, полные непонимания: как быть дальше?

***

Субботнее утро начинается с запаха кофе и неловкого, но мирного разговора. Я намазывают хлеб маслом, в сковороде шкварчит яичница. А Тимур, сидящий за столом с ноутбуком, вдруг спрашивает:

– Помнишь, как мы в первый раз повезли Машу на море? Она так боялась волн, что просидела у меня на шее первые три дня.

Я улыбаюсь. Впервые за долгие часы – искренне.

– Ты чего вдруг вспомнил?

– Да реклама попалась. Там ребенок в песке колупается. И я подумал о том, как когда-то Машка копалась. Так давно это было. Даже не верится.

– Ага, ты тогда купил ей ужасное розовое ведёрко.

– Ну, во-первых, не ужасное, а стильное! Со стразами! А во-вторых…

В эту секунду дверь распахивается. Маша стоит на пороге. Как всегда заспанная, лохматая с утра. Она осматривает нашу «почти что идиллию». Хмурится лишь сильнее.

Её голос подрагивает, когда она произносит:

– Вы это серьёзно? Вчера скандалили, а сегодня миленько завтракаете?

Тимур встает:

– Маш, а что такого?

– Не надо! – она резко вскидывает руку. – Вы сами не определись, чего друг от друга хотите. Я не собираюсь быть частью этого цирка. Разберитесь уже, вы семья или где. Заколебали!

Она разворачивается и выходит.

Тимур вздыхает, проводя рукой по лицу. Я замечаю тени под его глазами – он не спал всю ночь, и это написано на его осунувшемся лице.

– Она отойдет, невозможно же всегда злиться, – произносит он тихо, но в его голосе нет прежней уверенности. – Ты права: мы можем творить что угодно, но не вмешивать в это Машу.

Я молча киваю, но внутри всё сжимается. Как объяснить дочери, что её родители – всего лишь люди, которые умеют ошибаться? Что даже взрослые иногда ведут себя как дети, не зная, как поступить правильно.

Что нам нужен этот развод. Необходим.

А ещё, если честно, я устала перед ней оправдываться. Да, мы разводимся. Да, нам плохо вместе. Но это – не значит, что мы не любим дочь или не желаем ей счастья. Бегать вокруг неё в попытках успокоить – думаю, уже достаточно.

– Ты, правда, хочешь разойтись? – вдруг спрашивает Тимур, не поднимая глаз.

Вопрос повисает в воздухе, тяжёлый и неприятный. Я смотрю на свои руки – позавчерашний маникюр всё ещё блестит, но совершенно не радует меня. Кажется вычурным. Излишне ярким.

– Да, – отвечаю я. – Но не потому, что ненавижу тебя. Просто… я не смогу тебя простить. Никогда. Даже если мы попытаемся начать сначала – я всегда буду помнить о Кате. Именно поэтому мы должны отпустить друг друга.

Он резко поднимает голову, и в его глазах мелькает что-то, похожее на боль.

Но молчит. Не спорит. Только яичница на плите начинает тихо шипеть, напоминая, что жизнь продолжается.

В этот момент из ванной выходит Маша. Её лицо красное, будто она плакала, но сейчас она сжата в комок злости. Губы поджаты. Нос задран.

– Всё, я пошла к бабушке, – бросает она. – Надоело это всё.

– Маш, подожди, – я поднимаюсь, чтобы попросить её успокоиться.

Но дочь уже хлопает входной дверью.

Она так и убежала? Прямо в пижаме? Какие же мы родители, если ребенок уходит от нас в том, что есть? Какой кошмар.

Меня начинает душить совесть.

Но после я вновь думаю, что вроде как Маше не пятнадцать лет, пора победить буйный пубертат.

Когда речь заходит о семье, мне всегда сложно думать здраво. Первый порыв – кинуться на защиту.

Но всё. Хватит. Я уже набегалась, только виновата осталась.

Тем более на улице не мороз, не минус двадцать. Ушла и ушла. Вернется, куда денется. Не останется же у бабушки навсегда.

– Надо её догнать, – говорит Тимур. – Она ведь в пижаме.

– Ничего страшного, у неё хорошая пижама, ничего не случится, если она разок прогуляется в ней, – глупо отшучиваюсь и продолжаю серьезно: – Она остынет. Но если мы будем скакать за ней – то сделаем только хуже.

– Ты права. Давай сначала разберёмся с нами.

– С нами уже всё ясно.

– Нет, – внезапно он сжимает мою руку. – Не ясно. Ты говоришь, что хочешь развода, но… Ты же всё ещё здесь.

Я отвожу взгляд. Потому что он прав. Потому что я до сих пор не собрала вещи. Потому что каждое утро просыпаюсь в нашей кровати и жду, что всё как-то само рассосётся.

Кричу: «Да мы съедем!» – а сама ничего не делаю.

Убеждаю его разойтись – но смеюсь над старыми воспоминаниями. Тимур слишком хорошо меня изучил за эти годы. Он чувствует мои сомнения. И никакие слова о «ненависти» его не переубедят.

– Я подам заявление сегодня, – лгу я.

Тимур не отвечает. Он просто смотрит на меня, и в его глазах читается что-то, от чего мне хочется расплакаться. Что-то настоящее. Что-то от того человека, которого я любила долгие годы.

– Хорошо, – произносит он через долгую паузу. – Я не буду противиться.

И в этот момент раздаётся звонок в дверь.

Мы переглядываемся.

– А вот и Маша, – говорю с облегчением.

Наверное, остыла и поняла, что, во-первых, незачем убегать из дома в пижаме; а во-вторых, что забыла взять ключи. Сейчас мы поговорим, обсудим всё и разберемся, как быть дальше.

Может, есть смысл записаться к психологу?

Тимур идёт открывать, я – следом за ним.

Но за дверью стоит не Маша.

Катя.

В слезах.