Весна

Каков ваш любимый цвет, песня, еда, напиток, одежда, место, время года, день недели? Каким животным вы бы стали, если бы были животным? Какой птицей? Каким насекомым? Назовите одну вещь, которая у вас очень хорошо получается. Каким способом вы хотели бы умереть?

Времена года закончены, хотя "Лето" еще не появилось на русском, но читать в оригинале, при всей очарованности автором и влюбленности в сезонные романы, не стану. Дождусь перевода Валерия Нугатова, с этими книгами он сказочно хорош. Тетралогия не цикл в общепринятом значении. сквозных героев и сюжета в этих книгах нет. Их объединяет другое: общий для романов, ("Весна" третья) принцип построения, включающий три особенности.

1. Противостояние маленьких людей государственному злу: сегодня политики лоббируют законы, жертвой которых становятся слабые и беззащитные, завтра эти жернова перетрут вас и все, что вам дорого. 2. Культурная преемственность отношений наставник-ученик, как средство отодвинуть хаос и энтропию. Духовное родство, которое оказывается крепче, чем узы крови. 3. Простая и одновременно фантастическая история, составляющая сюжет - фирменный магический реализм Али Смит, приглушенный, "под сурдинку".

Еще не было случая, чтобы сколько угодно тщательный разбор произведения позволил понять, в чем источник силы его воздействия, и это всего лишь попытка определить общие черты книг сезонного цикла. Так совпало, что "Осень" прочла ровно год назад. Теперь странно, потому что помнится та история так, словно уже десятилетия со мной. В то время, как культурный шок от нее, ощущение уходящей из-под ног земли, свежи как вчерашние. Это не для красного словца, на самом деле испытала немыслимый восторг с "Осенью", к "Зиме" и "Весне" подходила уже подготовленной, но отголоски того эмоционального водопада переживала и с ними. Для себя определила это состояние как эйфорию эпифании.

Принято думать, что богоявление всегда пугающе, что оно, как любая вещь, изначально непостижимая малым человеческим разумением, должно повергать в ужас и сводить с ума. Не знаю, может и так, в моем понимании Бог есть любовь, а эпифания - точечное его вхождение в твою жизнь. Не та любовь, что секс, не та, что абстрактная ко всему человечеству - и одновременно включающая первое, второе, еще миллион видов любви. Не скажу за всех, но мне книги Али Смит дают на мгновение к этому прикоснуться.

Хотя буквальное явление Богини тут тоже будет. Как иначе объяснить линию Флоренс. Девочки, что проходит сквозь преграды, через которые немыслимо пройти, выходит невредимой из мест, где вооруженному до зубов головорезу небезопасно, сминает барьеры прожженного цинизма и спасает того, кого можно спасти. В мире, где в помощи и спасении нуждаются миллионы тех, до кого ей не дотянуться.

Теперь к сюжету. У сильно пожилого телережиссера умирает старая подруга и неизменный сценарист. Она намного старше, у нее рак, невероятная умница и, как бы яснее - такими людьми мир держится. Их совместный звездный час давно в прошлом. Да и не назовешь это звездным в мире, ориентированном на оглушительный успех и миллионные контракты. Но несколько очень хороших телеспектаклей по пьесам Пэд Ричард сделал. Теперь о нем мало кто помнит, с деньгами туго и вдруг приглашение от восходящей звезды "новой кинодокументалистики" сделать фильм.

В кавычках, потому что в поделках Терна документалистика не присутствует даже в режиме "мимо пробегала". Зато у него немыслимое количество секса, обязательная гей-тема, связанные со всем этим разоблачительные коллизии и педалирование эмоциональных моментов. Сюжет, который собирается потрошить на сей раз - история о писательнице Кэтрин Мэнсфилд, умиравшей от туберкулеза в швейцарском пансионате и поэте Райнере Мария Рильке, что некоторое время жил там, пока в его башне был ремонт, а после часто заходил обедать, кухня ему нравилась. Они и знакомы-то не были, но из этого предполагается сделать историю со множественным трахом и страданиями в духе Янагихары (то, что пипл охотно хавает).

И это одна линия "Весны", а будет еще много. Али Смит умеет очень туго заплетать свои небольшие по объему романы. Хотя это не главное их достоинство. О главном говорила выше.

«Он вдыхает. Больно...». Шотландская земля, величественные горы, пустой перрон. Ричард Лиз понятия не имел, зачем он сюда приехал, он просто увидел их – и понял, что ему жизненно необходимо сойти с поезда, чтобы... что? Он не знал. Он ничего не знал. «В этих горах было что-то чистое, будто их начисто вымели. Они словно признавали факт собственного присутствия и ничего не требовали. Просто были», – а вот её больше не было, остался лишь прах, и он сам тоже – прах. Да, история этого героя банальна: смерть близкого, опустошённое сердце, близких нет, не считая воображаемой дочери, с работой проблемы, лимонное деревце и то погибло, причём по его вине... «— Ты никогда не умрёшь, Пэдди. — Да нет, умру. — Да нет, не умрёшь. — Повзрослей», – да и повзрослеть, несмотря на его годы, не получилось. Ничего не получилось. И такое бывает... На часах – 11:29. В это время его ждали в совершенно другом месте, там, где решалась судьба экранизации книги о романе двух знаменитых писателей, которые в реальной жизни никогда даже не встречались, но кого это волнует. В одну из последних встреч Пэдди, уже невозможно слабая, будто истаявшая, брела вдоль своих книжных шкафов, отбирая для него книги Кэтрин Мэнсфилд и как бы внушая ему мысль, что он сможет создать шедевр, она в него верит; он в себя не верил. Вздор, за это не стоит даже браться. Но за что – стоит? И стоит ли... На часах – 11:29. Всё ещё. Это часы сломались – или он? Он думал о непостижимых облаках Дин и кровавых розах Рильке, дышать при этом было больно, думать – тоже, а поезд тем временем неумолимо приближался, что ему эти застывшие минуты, в которых заперто человеческое горе. «Выдыхает... Больно».

«Привет, саженцы; пожелайте мне удачи». Так что там про машины?.. Бриттани Холл проходила через ад каждый день – через чужой ад. Да, с этими существами – не людьми же их называть, не так ли – кошмарно обращаются, но разве это её дело, она просто выполняет свою работу, вот и всё. «Улыбайся», – советует ей мать, которая прекрасно видит что дочери тяжело, но при этом ни о чём не расспрашивает, ей куда интереснее смотреть новости по телевизору, охая при этом и возмущаясь, чем выключить уже эту проклятую коробку, выйти в реальный мир и пообщаться с реальными людьми. «Весь этот яд. Вся эта злоба. Все эти зверства. Все эти утраты. Можно подумать, мы извлекаем урок. Но нет, вместо этого воспроизводим всё на репите», – и просто делаем свою работу, слушаем и молчим, отводим глаза и перестаём думать. Встреча с Флоренс вмиг разрушила уже и без того разрушенный мир Брит, она, сама не зная зачем, последовала за этой девчонкой, вот она уже сидит в поезде и болтает с ней, и вдруг вспоминает, что когда-то она была одной из лучших учениц, ей нравилось учиться и узнавать что-то новое, а теперь... Что – теперь? А теперь ничего. «Вы должны знать. Вы же машина». Она не знала. Она ничего не знала. Рюкзачок, тетрадка с записями – и поступок, который пусть и разочаровал, но при этом не удивил, это было слишком человеческое, но при этом – такое бесчеловечное... На работе интерес к произошедшему угас через несколько дней. Ни повышения, ни славы, ни похвалы от начальства, ничего. Ну зато саженцы разрослись, красота какая. И тетрадка осталась. И чувство вины. Видимо, машина не такая уж и машина. «Пока, саженцы; прошёл ещё один один».

«Моя история утонула в море». И вот пути всех героев пусть и на несколько часов, но сошлись в одной точке, причём весьма престранным образом (ох уж этот фургончик). Кем она была, эта смелая и дерзкая девчонка? Богиней, волшебницей, а может, духом самой весны? А была ли она вообще?.. Не думаю, что это важно. Вспоминая об этой книге, я буду вспоминать именно что Флоренс и великолепную историю о деве, которая, следуя традициям, должна была отдать свою жизнь, но не сделала этого; то был один из самых замечательных рассказов, что я прочитала за долгое время. «Я не ваш символ. Идите и потеряйте или обретите себя в какой-нибудь другой истории. Что бы вы ни искали, вы не найдёте этого, заставляя меня или кого-нибудь вроде меня танцевать для вас», – каково, а? Должна она умереть, видите ли. Почему? Потому что надо. Кому надо? Хочешь принести жертву – иди сам и умирай тогда, в самом деле. И вот этот её ответ на скрытую угрозу: «Давайте. Сделайте худшее, на что вы способны. Посмотрим, станет ли от этого лучше», – сколько в этих словах силы. Потому что кровью ничего не призовёшь, не искупишь, не исправишь, это всё чистый бред. Кровь – это кровь, и больше ничего. И можно наивно считать, как те дрожащие от испуга девицы, которые боялись, что из-за этой нахалки теперь им придётся занять её место, что тебя-то это всё не коснётся, но нет, коснётся. И так странно, что двенадцатилетняя девочка это понимала, а те взрослые, которые встретились на её пути, нет... Впрочем, они – как те девчушки и та старуха, всё одно, просто кто-то под финальное это понял, а кто-то – нет. Что ж... Это выбор. И это касается всего сюжетного. «Моё лицо означает не ваше лицо».

«Уже ищу приметы Весны», – дорогая Кэтрин Мэнсфилд, первые её явные проблески были замечены ещё месяц назад, сейчас она уже вовсю буйствует, и это самое настоящее волшебство, которое из года в год не перестаёт удивлять... Что касается книги, то это было отвратительно, грязно, страшно – и это было чудесно, ярко, чутко. Яростно, но метко. Уродливо, но красиво. И очень, очень поэтично. Пожалуй, на данный момент для меня эта часть тетралогии наилюбимейшая, хотя как созвучны все три тома, все эти поднимаемые темы и острые диалоги, игра слов и тонкие метафоры, и бесконечные, просто бесконечные отсылки (тот факт, что осень – это «Буря», зима – «Цимбелин», а весна – «Перикл», не мог пройти незамеченным, обожаю такое). Любимое: о важности открыточности, о розах в вазе, о девочке, которая потратила свою первую зарплату на книгу... Удивительно, что, говоря о сложном, Али Смит очеловечивает каждую строку, потому что человек, это всегда человек, плохо это или хорошо, а вместе с ним поэзия, искусство и творчество, и слог это как бы подтверждает: «Цветы кивают рядом с грудами трупов», «Я ребёнок, погребённый в листве, листва прогнивает: вот и я», «Я пущу вам по венам свет». И – этот воспетый мэнсфилдский рассказ о великолепной цветущей груше, которой наплевать на все воображаемые границы, что провели люди, и на все дрязги, что они учиняют из-за ерунды... Да, весна всегда приходит, но люди-то, люди не меняются. Так что только и остаётся что радостно приветствовать нарциссы, ирисы и подснежники, коих, благо, хватает, и следить за собой, своими поступками и речами. Вот этой надеждой и приходится жить. Впрочем, не сказать, что этого мало. «In hac spe vivo».

Весна. Весна приходит несмотря ни на что. Время пробуждения, жизни и бла-бла-бла.

«Весна» Али Смит — это сон, от которого нам не проснуться. Это Британия после Брексита, это «концлагеря» для нелегальных мигрантов, это мир, утонувший в пошлости, это смерть и рефлексия, это кипящая ярость и это... надежда.

Здесь Ричард Лиз, пожилой режиссер, вспоминает подругу, она была ближе к нему, чем он сам, она ушла туда, откуда не возвращаются и теперь всё бессмысленно. Здесь Брит — молодая охранница зловещего иммиграционного центра тюремного типа бежит от самой себя в компании то ли девочки, а то виденья по имени Флоренс. Здесь Рильке и Кэтрин Мэнсфилд, Чарли Чаплин и Тасита Дин, здесь музыка и тексты, жизнь и смерть, колесо перерождений, фабрика времени.

«Весна» — самая жесткая из трёх вышедших книг сезонного квартета. «Весна» ломает льды, стирает границы и обнажает сердца. «Весна» (как и первые две книги, впрочем) — это пульс времени, остро реагирующий на происходящее, напичканный отсылками к отсылкам, лаконичный и изящный литературный эксперимент в мире хэштегов и искажённых фактов.

Случайная цитата:

Тем временем в саду вовсю цветет груша. Она стоит там, тяжелая от цветов, ошеломляюще прекрасная, и ей нет никакого дела до людей, которые на нее смотрят, любуются ею, просто что-то думают о ней или даже не замечают ее, — нет никакого дела до их реальности и их иллюзий, их побед и поражений, до осведомленности или невежества людей, считающих, что они могут владеть этим деревом.