Исторически и культурно в нас столетиями живет замешенное на религиозных воззрениях представление о том, что если тело не подавлять в его порывах, то оно обязательно будет творить что-то непотребное и неподобающее. Тело – это зверь, которого надо укрощать и который, стоит его только отпустить, будет уводить нас все дальше от Бога и истины (что, впрочем, не лишено оснований, но мы к этому еще вернемся в следующей главе). Вера в то, что в глубинах нашего существа непременно живет что-то темное, мрачное и бесконтрольное, прочно укоренилась в подсознании людей[10].
«Если я не буду следить за питанием, то стану есть только тортики» – хотя, скорее всего, после одного кусочка вы захотите мяса или овощей. «Если не соблюдать мораль, то мы все упадем в объятия разврата» – однако попробуйте установить новые правила этичного взаимодействия, и, возможно, вы поймете, что вам комфортно рядом с одним партнером. (Или нет. Но мир от этого точно не рухнет, скорее вы просто лучше узнаете себя.)
Мне кажется, во многом на этом убеждении основан популярный подход к фитнесу и ЗОЖу. «Тело – это раб, который должен быть послушным и делать, как я скажу». «Я могу быть в отличной форме только ценой строжайшей дисциплины». Удовольствие и расслабление – лишь редкая подачка рабу, чтобы он не начал бунт. Но суть в том, что мы до чертиков боимся этого бунта, потому что нам его не подавить. И этот страх толкает к тому, чтобы усиливать контроль еще и еще, до предела. А кто сказал, что, выйдя из клетки, «мягкое животное нашего тела»[11] непременно будет нападать?
Что делать, если я смотрю внутрь себя и вижу только боль? С такой мыслью я сидела на больничной койке в первый день после родов. «Я хочу быть с тобой в отношениях, в контакте! Но ты только и делаешь, что причиняешь мне боль», – говорила я своему телу. Было ли оно виновато в том, что болело после целого путешествия длиною в беременность и рождение (здоровых и почти доношенных!) близнецов? Я знала, что нет, но не знала, как решить этот коан, как выйти из этого лабиринта боли.
Помимо боли физической, глядя внутрь, мы обязательно найдем боль эмоциональную. Всю свою ранимость, хрупкость, которую никто не увидел, звенящий вакуум предательства, все потери, всё, что нет сил оплакать и похоронить, потому что если я еще раз посмотрю туда, то мое сердце не выдержит, просто не выдержит. Зачем тогда мне вглядываться в то, что я пытаюсь оставить позади? Чтобы увидеть, что на самом деле оно не остается в прошлом, что оно продолжает тащиться за мной по пятам бесконечным, цепляющимся за ступени винтовых лестниц шлейфом?
Когда я обнаруживаю эту боль, передо мной встает еще одна неприятная задача – признать, что есть вещи, которые меня действительно ранили. Что намеренно или нет, мне был нанесен ущерб. И виноваты не только большие события типа потери близкого или банкротства (хотя и в этих случаях первое, что мы слышим, – это: «Соберись! Нельзя сдаваться!»). Больно ранят обиды из детства, несправедливое отношение в школе, переезд, слова подруги, которая посоветовала спуститься с небес на землю, или мамы с ее вечным: «Да куда тебе, я же тебя знаю». Больно, когда коллегу повысили не потому, что он или она лучше справились с задачей, когда любимый танцует с другой, когда любимая впервые солгала, когда я была не готова к ребенку, когда я был не готов к ответственности, когда…
Почему подобные события начинают смотреть на меня из бездны, стоит только мне немного наладить свою жизнь?
Для тех людей, которые столкнулись с трагедией потерять какие-то части своего тела, живут с видимыми телесными особенностями или страдают от сильного дисморфического расстройства[12], смотреть на себя – пусть даже не в зеркало, а внутренним взглядом – может быть слишком невыносимым переживанием. Есть вещи, которые мы не можем в себе отменить. Есть вещи, которые мы не готовы себе простить. И невозможность что-либо изменить может обречь на неудачу любые попытки прийти в согласие с тем, что у нас есть.
Наладить спокойные отношения с собой в такой ситуации может казаться задачей со звездочкой. С одной стороны, тело постоянно напоминает о себе, мы постоянно «спотыкаемся» о его возможности или внешний вид, с другой – это напоминание приносит только дискомфорт и боль. Есть также социальное измерение, когда мы чувствуем свою непринадлежность к пространствам и сообществам, которые вроде как по умолчанию доступны всем (человек, который может ходить, не обратит внимания на отсутствие пандуса и лифта, а человек с работающим речевым аппаратом не задумываясь ответит на телефонный звонок), и вместе с этим – одновременное избегание и повышенное внимание со стороны окружающих. Если каждый раз, выходя на улицу, мы встречаем только недоуменные, смущенные или просто неприятные взгляды людей, это разъедает наши собственные отношения с собой. Медикализация любых тел, отличных от «нормы», восприятие их как «недостаточно человеческих» и, соответственно, усиление вербального, физического и даже сексуализированного насилия, еще больше искажающее ощущение своего «я», создают внутреннее противоречие, которое может казаться неразрешимым[13].
Это тот, кто воткнет нож нам в спину, как это уже случалось много раз. История, знакомая многим: как только я начинаю что-то делать – запускаю новый проект, собираюсь в отпуск, начинаю романтические отношения, – мое тело тут как тут с очередным кульбитом. В итоге вместо отпуска я ползаю на реабилитацию и проклинаю и тело, и отпуск, и все на свете. Я не понимаю его логики, я вообще не вижу никакой логики, кроме идеально работающего закона подлости. Как мне идти на контакт вот с этим, когда оно так со мной поступает?
Не владея языком, на котором можно общаться, а также став нечувствительными к своему внутреннему голосу, мы рискуем пропустить ряд сигналов, которые тело посылает для привлечения внимания к той или иной проблеме. Нам может казаться, что боль сама по себе уже удар исподтишка, ведь это плохо, ее не должно быть. На самом же деле включается что-то вроде сигнальной системы, сирены на автомобиле: «Обрати на меня внимание! Предприми действия!» Что бы мы делали, если бы не знали, что сирена на автомобиле создана именно для привлечения внимания к проблеме? Возможно, мы бы вздрогнули от неожиданности и решили, что кто-то сошел с ума и мешает людям спокойно жить.
Бывает также, что в результате различных происшествий тело может само стать для нас ощутимым источником потенциальной опасности. Это случается, например, если нас били в детстве по определенному месту и через него мы приобретали опыт боли и беспомощности, а также испытывали связанный с ним гнев, который не могли выразить, и получали «зону отчуждения» внутри самих себя. Так бывает в результате аварии, столкновения, нападения или иного внезапного происшествия: наше тело запоминает, где именно случилось нарушение его целостности, и это место надолго остается в памяти, примерно как мы учим на уроке истории, где именно вооруженные силы одной страны пересекли границу другой.
Также бывает, что в результате накопившегося стрессового напряжения мы теряем восприятие своего тела в его спокойном состоянии, буквально забываем это ощущение, и само тело начинает тесно ассоциироваться с напряжением и стрессом. Тогда любая попытка посмотреть внутрь себя станет вызывать смятение и нарастающую панику либо будет очень быстро происходить отвлечение внимания и диссоциация (и тогда вы можете жаловаться своему учителю майндфулнес, что вам не хватает внимания на практику сканирования тела, а вам ответят, что внимание «просто надо тренировать»).
В случаях диссоциации, когда мы живем как бы не совсем здесь, не присутствуем в мире полностью, оставляя какую-то свою часть надежно спрятанной, тело тоже будет ощущаться как источник опасности. Мы не всегда это осознаём, не всегда об этом помним, но сам факт диссоциации свидетельствует, что как минимум однажды у нас была достаточная причина сбежать из своего тела.
Наверняка можно было бы найти еще с десяток причин не быть с собой в контакте, но в целом их можно свести к одной: тело – это слишком много всего. Начиная туда смотреть, мы рискуем открыть ящик Пандоры, и оттуда на нас, как со старой антресоли, начинает падать все, что годами ждало нашего внимания.
Когда я преподаю или даю домашнее задание своим клиентам, мне всегда говорят: «Саша, я делаю задания, и меня разрывает на мелкие кусочки, я начинаю чувствовать все, и мне становится хуже». Я всегда предупреждаю заранее о том, что такой эффект возможен и, скорее всего, он будет. Все, на что мы смотрим, начинает приходить в движение. Но тело устроено очень хитро, и лучше бы хорошо знать, куда именно и как именно смотреть. Иначе возможен вариант, что наше внимание сразу же притянется к самым болезненным точкам.
И тут мы понимаем, что контакт с телом вовсе не делает нашу жизнь автоматически удобнее и проще. Свои внутренние подводные камни мы уже обсудили, однако можно обнаружить и внешние.
Установив хороший контакт с собой и своим телом, мы все чаще начинаем сталкиваться с тем, как несовершенно устроен наш мир, и видеть, что далеко не все в нем отвечает потребностям человека. Это может вызвать много смешанных чувств, раскрыть нюансы, с которыми придется считаться.
Можно обнаружить, например, что одежда и обувь (особенно если вы женщина) доставляют физический дискомфорт. Что места, в которых вы бываете, оказываются не настолько приятными, как казалось раньше. Некоторые вещи вокруг начнут откровенно раздражать, обращать на себя внимание, их захочется изменить. В мелочах перемены организовать довольно просто, но проблема в том, что их оказывается слишком много, чтобы поменять все и сразу, а старые привычки по-прежнему часто берут верх. И вот мы снова надеваем одежду, которая нам неудобна, снова идем туда, где нам неуютно, чтобы есть еду, которая нам не нравится.
Я начала создавать себе комфортную среду много лет назад и со всей тщательностью, на которую только была способна. И все равно я по-прежнему могу купить себе кроссовки или куртку не того размера или согласиться сходить на мероприятие, после которого буду ожидаемо плохо спать и проведу следующие пару дней в тумане, пытаясь восстановиться. Мелочи побеждают количеством, заводя в тупик, заставляя по крупицам пересобирать свою повседневность и неизбежно мириться с ограничениями среды. Я не могу сделать более удобными туалеты в спортзале, не поменяв спортзал. Я не могу пойти на вечеринку в полдень, потому что в полдень нет вечеринок. Приходится подстраиваться, и иногда намного проще совсем не чувствовать острых углов, чем чувствовать их все сразу.
Усилившийся контакт с телом неизбежно влечет за собой разочарование в реальности. Дело не только в слишком тесном лифчике, но и в слишком тесных отношениях, где нам может не хватать воздуха и возможности быть собой. Не только в неудобном матрасе, но и в неблагополучном районе, где все тело болит от напряжения, ощущая постоянную тревогу. И со всем этим надо что-то делать. Уже само осознание проблем неудобно, как будто намекает, что мы где-то прогадали, облажались, и ставит перед необходимостью это признать, прежде чем двинуться дальше. (Как вопрос мамы «А зачем же тогда покупала?», когда говоришь, что больше не наденешь эту страшную кофточку, приобретенную 10 лет назад.)
Начинают раздражать страшные кофточки, неудобная среда, очереди-змейки в аэропортах, давка в метро, разбитый асфальт и огромная грязная лужа у подъезда, мусор на газоне. Усиливая контакт с телом, мы неизбежно обостряем все свои ощущения от мира, и для этого нужны довольно веские причины.
Также контакт с телом – это совсем не то, чего хочет от человека современная рыночная экономика и общество потребления. Лучший покупатель – человек, не знающий себя, тот, кто не может решить, чего он сейчас хочет, и потому покупающий на всякий случай как можно больше, и верящий, что покупки смогут облегчить глубокое чувство внутренней неудовлетворенности. Чем меньше мы ощущаем себя, чем меньше понимаем, что наше, а что нет, тем скорее мы отдаемся в руки тех, кто знает, как нам лучше жить, и тем сложнее говорить «нет», даже когда мы слышим внутри слабый протестующий голос тела.
О проекте
О подписке
Другие проекты