эпизод 8-й

Дома Петрович с интересом слушал рассказ о первом моём дне в качестве куратора шахматного клуба, при том что поначалу изобразил полное безразличие, поэтому, когда я предложил поделиться впечатлениями, он вяло ответил:

– Валяй, коль есть желание.

Когда я закончил повествование, добавив благодарность Петровичу за книгу «Комбинации и ловушки в дебюте», позволившую обыграть господина Хромых, который был шахматистом не чета мне, мой собеседник скромно ответил:

– Делов-то, – и потом со вздохом добавил: – А Клавочку жаль.

Я удивился, что мой друг с ней знаком, но оказалось, что знакомы они не были, зато её историю знают все. Разумеется, я в эту категорию «все» не входил, ведь узнал только сегодня про странную юную особу, которая вела себя, словно дама, так скажем, в годах.

– А как ты думаешь, сколько ей лет? – по тону Петровича было понятно: вопрос с подвохом.

Только какие могут быть сомнения, если я собственными глазами видел: этой девушке никак не может быть больше двадцати. Если предположить, что она выглядит моложе своих лет, то ей… ну двадцать пять максимум. О чём я и поведал собеседнику.

– Сорок девять, – Петрович явно наслаждался эффектом, который на меня произвели его слова, однако тут же назидательно добавил: – Возраст женщины – тайна великая для мужчины есть, потому что любой женщине всегда лет столько, сколько она сама решит, – и, сжалившись надо мной, пояснил несоответствие: – В девятнадцать лет она встретилась с курсантом военного училища. Какой сценарий в таких случаях? Весна, романтика и очередная недолгая любовь на всю оставшуюся жизнь, которая потом, столкнувшись с бытом, реалиями повседневности и службы, превратится в худо-бедно нормальное семейное существование или закончится разной степени негативными воспоминаниями. Матушка влюбленной – женщина мудрая, желает всегда дочери только хорошего, – эти отношения расстроила мастерски. Разминулись молодые, когда учебное заведение передислоцировали в новое и, что неудивительно для военного училища, секретное место. И не было никакой возможности договориться о встрече. Мама была рада и, хоть дочь впала в хандру, не сомневалась, что чадо погорюет-погорюет – и новая любовь ей голову закружит. А оказалось всё иначе. Ни о ком ином и думать Клава не хотела. И нашла она ведунью, которая, выслушав девушку, сказала, что встретит она своего любимого обязательно, но не скоро. В ответ на сомнения: «Коль не скоро, тогда Ванечка (так звали курсанта, что пленил сердце юного создания) её ведь не узнает» старушка заверила: «Еще как узнает».

Шли годы в ожидании встречи с любимым, который все не появлялся, а Клава все это время не менялась внешне нисколечко как заколдованная. Только глаза голубые стали серыми. Про своего любимого девушка не так чтобы многое помнила: синие глаза, улыбка белозубая, густой русый чуб да нрав веселый. Еще известно было, что Иван – отличный шахматист, поэтому в каждом новом городе, куда посылали его отца офицера, он первым делом записывался в шахматный клуб. Вот и Клава, в шахматы не играющая, стала посещать подобные сообщества с уверенностью, что её любимый Ванечка когда-то сюда обязательно наведается.

История, которую поведал Петрович, как и все его байки, была увлекательной, но неправдоподобной. Скорее всего, именно за неправдоподобность я и любил его слушать. Но обычно его рассказы описывали события, которые я не мог проверить, а здесь все события и персонажи не вымышленные, а реальные, так что проверить подлинность не составляло труда. Хотя, с другой стороны, как я подойду к женщине и спрошу сколько ей лет. Посему я отнёсся к этой истории, как и ко всем байкам Петровича, скептически, но с интересом.

В следующую пятницу мне всё же удалось познакомиться с членами шахматного клуба. Тамара Трофимовна представила меня «всевидящим оком домоуправления, связующим звеном между реальной властью на местах и инициативой граждан». Думаю, что слова домоправительницы так же, как и я, никто не понял. Все просто знали, что если в клубе в углу стоит стол, на котором красуется табличка «Куратор», то должен это место кто-то занимать. Ну и ключи от шкафа, куда прячутся доски, кто-то должен хранить. Поэтому отношение к моей персоне обозначилось безразлично дружелюбное. А когда уважаемый член клуба Пётр Карпович Хромых доложил, что счёт в его противостоянии со мной 1:1, то дружелюбия прибавилось.

В заключении официальной части Тамара Трофимовна напомнила, что скоро предстоит матч с шахматным клубом из недавно построенной рядом высотки и желает нам к такому событию хорошо подготовиться.

Начались будни шахматного клуба. Каждую пятницу я раздавал деревянные сокровища членам клуба в определенный час, получал после игр и запирал шкаф перед уходом. Всё время между раздачей и сбором я проводил за своим столом, наблюдая за ходом баталий и общаясь с членами клуба на различные темы.

Обязанности были необременительные, а если добавить к этому еще и общение с умными, милейшими людьми, то общественная нагрузка становилась делом крайне приятным. Но, раздумывая над организацией дел в клубе, я решил, что члены клуба тратят много времени на получение комплектов шахмат и на их сдачу. Поэтому я решил приходить заранее и расставлять шахматы самостоятельно. Мне это несложно, а члены клуба получат дополнительное время за доской.

Петрович, узнав о моей инициативе, воспринял ее скептически. А на мою просьбу объяснить причину ответил, что не знает, и добавил:

– Даже меняя местами банки с консервами в чулане, задумывайся, не нарушаешь ли ты гармонию мироздания и что за этим может последовать, – объяснил он свой скепсис.

эпизод 9-й

Заявление друга я, как водится, пропустил мимо ушей как нечто, не имеющее, на мой взгляд, никакой связи с реальностью, и в следующую пятницу пришедшие в клуб граждане были немало удивлены тем, что всё уже готово к игре и не стоит тратить лишнее время на оргмоменты. Общественность приняла новшество положительно.

Но события этого дня заставили меня вспомнить рассуждения Петровича, которые ранее я счёл праздными. Клавдия Алексеевна пришла раньше обычного и заняла привычное место. Мне уже доводилось несколько раз перебрасываться с ней парой слов, но большую часть времени она проводила одна за тем же столом возле входа, читая книгу. Что она читала, никто не знал, поскольку обложку скрывала очень старая газета ещё советских времён. Чтение странная посетительница клуба прерывала, только когда вдруг разгоравшиеся споры переходили невидимую черту, за которой дискуссия могла перерасти в скандал.

Тогда Клавдия Алексеевна, вложив закладку в книгу, откладывала её в сторону и внимательно слушала спорящих минуту-другую, чтобы потом вынести вердикт, и конфликт практически всегда этим исчерпывался.

Чаще всего споры разгорались за столом, где играли Краснов и Чернов – братья-близнецы. Они вообще-то были Беловыми, но для того, чтобы их не путали, им пришлось взять псевдонимы. Оба считали себя экспертами в области истории шахмат, что отчасти так и было. Поэтому вызывало постоянные споры.

Так и сегодня Чернов, игравший чёрными, очень громко произнёс:

– А вы, господин Краснов, не выступали раньше под фамилией Крамник?

– С чего такие аналогии? – брат никак не мог взять в толк, комплимент это или издевка.

– А с того, что ваш ход, уважаемый оппонент, – это зевок века. А как известно каждому, зевок века сделал Крамник в 2005 году в игре с программой Дип Фритц.

– И этот человек утверждает, что что-то знает про историю шахмат? – картинно вопрошал Краснов, чтобы отвлечь внимание публики от самой партии, где он действительно зевнул. – Я уверен, что нет ни одного школьника, который хоть что-то знает про шахматы, но не знает, что зевок века – это ошибка господина Чигорина в матче за звание чемпиона мира против Стейница.

Интонации повышались, но в этот миг из угла раздался тихий, но уверенный голос Клавдии Алексеевны, которая уже отложила книгу и следила за дискуссией:

– Мальчики, успокойтесь. Вы оба правы: зевок Крамника был в 2005 году, а Чигорина – в 1892. Так что первый пример – это зевок двадцать первого, а второй – девятнадцатого века. К тому же сегодня замечательный день.

Разгорячённые братья, убедившись в незыблемости аргументации, замерли и, обдумав услышанное, быстро сели и продолжили партию. А девушка (даже зная от Петровича про её возраст, я не мог называть её иначе, к тому же его информацию я ещё не проверил) раскрыла книгу, положила на стол закладку, на которой, как я однажды увидел, был календарь тридцатилетней давности, и продолжила чтение.

И только после небольшого инцидента воцарился мир, как входную дверь решительно открыли и, прежде чем присутствующие обратили на это внимание, помещение клуба заполнил громкий баритон. Приятный, несмотря на командные интонации. Командные интонации – это когда ударение делается на каждом слове, но самое важное слово, по мнению отдающего приказ, произносится намного громче остальных, чтобы не то что самый глупый военный, но даже гражданский мог понять, о чём речь.

– Разрешите, – именно на это слово и было сделано ударение, – поприветствовать тружеников чёрно-белых полей, мастеров дебюта, миттельшпиля и эндшпиля, – и вслед голосу явился богатырского вида мужчина в форме старшего офицера ВДВ.

Богатырский вид слагался из стати уверенной, взгляда доброго, лица, как у героя былинного. Хотя и габаритами гость обижен не был. В помещении вроде даже посветлело от сияния синих, как то небо после летнего дождя, глаз, от улыбки белозубой. Когда вошедший завладел всеобщим вниманием, он продолжил:

– Разрешите представиться, гвардии полковник Иван Андреевич, извините, но, как вы уже догадались, Крылов. И это не шутка, а любовь моих родителей к русской словесности. Я в каждом городе, куда бросает служба, становлюсь чемпионом местного шахматного клуба. Вам нужен новый чемпион?

Вид офицера, его голос, добродушие, струившееся из синих глаз, не могли не располагать к себе. И даже чрезмерная самоуверенность не раздражала.

– Ваня! – почти прокричала Клавдия Алексеевна, чего никогда от неё не слышали члены шахматного клуба. – Ванечка, это ты?!

Голос был непривычно молодым, а в последних словах были в одинаковой степени вопрос и утверждение. Улыбка не исчезла с лица мужчины, а интерес в глазах сменился удивлением. Девушка бросилась к мужчине, но в шаге от него её задержали крепкие руки богатыря:

– Милая барышня, будь вы постарше лет на тридцать, я бы не сомневался в том, что вы и есть любовь моя, которую я потерял ещё в курсантские годы. С тех самых лет сердце мое несвободно и я уверен, что одиночество – судьба моя.

Девушка опешила и, глядя в глаза Ивану, проговорила:

– Это я, твоя Клава, Клавочка, Авочка. Неужели не узнаёшь? Я же нисколько не изменилась.

Полковник то ли хмыкнул, то ли крякнул:

– Чудеса – и только. Вы, барышня, вылитая копия той, что сердце моё пленила и до сих пор не отпустила. Такой она была в то давнее время, что мы познакомились. И сейчас моей Клаве, Клавочке, Авочке уже почти пятьдесят. А ты, милая девочка, свою любовь ещё найдёшь. А как найдёшь, храни её. В том числе и от случайных расставаний. Не повторяй моей ошибки. Иначе не будет тебе счастья.

Большие капли покатились по щекам той, что так долго ждала. Слезы оставляли за собой морщины – следы надежд и ожиданий, отчаяния и любви, которые скрывал ранее страх, что любимый не узнает её иную. На наших глазах иссиня-черный волос пробивала седина, превращая юную девушку в красивую женщину лет пятидесяти. По-настоящему красивую. Потому что молодость и природа могут сделать женщину привлекательной. Красивой же женщину делает только любовь.

Иван не верил своим глазам. Никто не верил. Да и я никогда бы не поверил, расскажи мне кто такую историю.

– Клавочка? – прошептал смущённый мужчина, и в этом шёпоте вопроса было уже меньше, чем утверждения. – Авочка моя. Неужели это ты? Я уже не надеялся.

– А я надеялась, – прозвучал тихий ответ, но все это услышали, потому что тишина была такой, что бывает накануне чуда или когда чудо вершится. – И даже была уверена.

Иван прижал ее к себе, но вдруг увидел, что всеобщее внимание приковано только к ним, поэтому обратился к посетителям шахматного клуба своим командным голосом:

– Продолжаем игру! Титул чемпиона подождёт до следующей пятницы.

На выходе Иван и Клава столкнулись с Тамарой Трофимовной. Смерив оценивающе-критическим взглядом нового члена клуба, она перевела взгляд на женщину и, не сразу придя в себя от метаморфозы, ответила на счастливую улыбку знакомой ей дамы.

– Клавочка, вы сегодня такая… такая красивая, – абсолютно искренне и немного запинаясь проговорила строгая домоправительница, обычно не очень одобряющая странную девушку.

Какое-то время после того, как современные, но более счастливой судьбы, Ромео с Джульеттой покинули нас, чтобы потом вернуться, все обитатели клуба, оставив игру, обсуждали произошедшее. И в этот миг Тамара Трофимовна обратилась ко мне: