Вечером я рассказывал Петровичу перипетии дня минувшего. И с удивлением для себя увидел, что собеседник, слушая меня, держит в руках бумажную салфетку. Перехватив мой взгляд, он пояснил, что аллергия замучила, и промокнул глаза. А после высморкался и, уже не скрывая, что растроган историей, добавил:
– Тебе бы написать про это. Очень трогательная история!
Я никак не ожидал, что мой старинный приятель такой сентиментальный. Немного поражённый этим фактом, я вспомнил кое-что:
– Как сказал один мой друг, «литература – это комок в горле, выплаканный словами на бумагу». Ну или на что там сейчас ложатся слова.
– Писатель? – спросил Петрович и на мой непонимающий взгляд объяснил вопрос: – Друг этот – писатель?
– «Писатель – это не тот, кто пишет, а тот, кого читают», – пришли на ум слова того же человека. – А кто сейчас книжки читает?
– Ну раз книжки есть, значит, кто-то их читает, – сделал логичное заключение собеседник. – Так что я бы сказал, что писатель – это тот, у кого есть хоть один читатель.
– Ну прям один читатель – и ты уже писатель? – усомнился я.
– А по твоему мнению, сколько нужно читателей, чтобы считать, что пишешь не напрасно? – задал вопрос Петрович и сам же ответил: – Если в душе хоть одного человека откликнулись слова и чувства пишущего, если хоть один человек посмотрел на мир глазами автора, то написавший сей текст и есть писатель. А цифры тиражей, продаж, номинации и награды – это всё мерило не литературы, а успеха и признания. К самому творчеству эта суета почти никогда отношения не имеет. И успех бывает незаслуженным, и признание заказным.
Меня немного ошарашил такой подход к писательскому ремеслу. Я не хотел с ним соглашаться, но и аргументов против предъявить не мог. Поэтому просто уточнил:
– Выходит, напиши я какой-то текст и, допустим, по моей просьбе кто-то прочтёт его, то я вроде как писатель? Так получается?
– Не совсем так, – тоном учителя, поясняющего простые истины бестолковому ученику, проговорил Петрович. – Читатель – это не тот, кто ознакомился с текстом. Читатель – этот тот, кто сопереживает автору. Испытывает те же эмоции, что и автор. А ещё находит в тексте то, о чём автор не предполагал, создавая своё произведение. Потому что литература – это всегда только про одного человека. Для автора – это про автора. Для читателя – это уже про него, про читателя. И да, это всё один и тот же текст. И если твоё произведение рождает такие сопереживания пусть у одного человека, то это и есть литература.
Я недолго думал и, по-моему, очень аргументированно возразил:
– Тогда у нас знаешь, сколько получится писателей, если использовать твои определения? К тому же давно почти никто не пишет. Все стучат по клавишам. Всё в электронном виде. Уже нельзя сказать, что «рукописи не горят», потому что и самих-то рукописей нет. Вон – кнопочку нечаянно нажал, и нет на диске ничего. Даже пепла.
Петрович опять посмотрел на меня снисходительно.
– Когда про рукописи говорили, ты что думаешь, иначе к бумаге относились? Тоже все считали, чирк спичкой и пропал труд творца навеки. Ан нет. Прошло время, и все убедились, что невозможно уничтожить никоим образом уже созданное творение. А ещё пройдёт время, и все узнают также, что не только рукописи не горят, но и файлы не делитятся. Всё сотворённое человеком в мире остаётся и вызывает всё новые и новые эмоции.
После разговора с Петровичем на тему творчества я иначе стал смотреть на всё происходящее в клубе. Никаких литературных планов у меня не имелось, но относиться ко всему стал внимательнее однозначно. И первое, что мне бросилось в глаза, – это постоянные ссоры Чернова и Краснова. Вроде близнецы, вроде как должны быть дружны, а между ними все время какие-то стычки. При том что их невероятную схожесть они могли бы использовать себе во благо. Если, конечно, различные махинации с использованием одинаковой внешности можно назвать «во благо».
А похожи они были невероятно. Даже люди, знакомые с ними долгое время, их путали. А что тогда говорить о незнакомых участниках соревнований. То есть перспективы открывались невиданные. Но братья утверждали, что никогда этим не пользовались. Да и особых целей делать подобное не просматривалось.
Однако про все эти размышления я быстро забыл за суетой – мы готовились к чемпионату клуба, особенному в данном случае. К привычному составу участников добавился ещё один кандидат, заявивший претензии на чемпионство – Иван Крылов. В связи с тем, что действующим чемпионом являлся Александр Чернов – старший из близнецов, то решили провести турнир претендентов, чтобы выяснить, кто в итоге сразится за звание чемпиона. Турнир проходил по олимпийской системе, где игроки играли мини-матчи из четырёх партий, в случае ничейного результата – блиц до первой победы. Для тех, кто ещё незнаком с шахматами, поясню: блиц – это шахматная партия с очень сокращённым временем на обдумывание хода. У нас это было десять секунд.
Иван Андреевич успешно прошёл по сетке и испытывал проблемы только в финальном матче турнира претендентов, когда сел за стол с Алексеем Красновым. Поскольку оба играли в открытые атакующие шахматы, мини-матч закончился со счётом 2:2, где каждый по два раза победил белыми. А вот уже в блице победу праздновал бравый офицер и теперь предстоял матч за шахматную корону клуба.
Финальную схватку назначили на субботу, члены шахматного клуба и даже болельщики собрались загодя в предвкушении интересного спортивного события. Зрители разделили свои симпатии поровну. Мне даже удалось при помощи родственных связей, а также знакомых и знакомых знакомых заполучить судью международной категории, который был обязан подруге мужа сестры моей бабушки, что из Питера.
Перед началом поединка судья озвучил регламент проведения матча и провёл жеребьёвку. Белыми начинал Иван Андреевич. Все члены клуба знали, что если один из братьев был силён в открытых дебютах и предпочитал атакующие шахматы, что мы и увидели в финале турнира претендентов, то чемпион предпочитал закрытые шахматы, когда, находясь в защите, он ожидал ошибок и просчётов соперника. Это было менее зрелищно, но соперничество столь разных стилей также подогревало интерес публики.
Ожидаемо в первой же партии белые еще в дебюте потеряли инициативу благодаря использованию чёрными защиты Нимцовича, и партия закономерно пришла к ничьей. После короткого перерыва во второй партии чемпион на удивление стал играть открытый итальянский дебют. Более того – в несвойственной для себя манере использовал гамбит Эванса, то есть отдал пешку за инициативу и, использовав незначительный промах претендента, довёл партию до победы, следовательно, повёл в мачте.
В следующей партии атакующая игра белых снова, как и в первой партии, увязла в плотной обороне чёрных и уже в миттельшпиле был ясен ничейный результат. Так чемпион снова сохранил лидерство.
А в четвёртой партии на удивление болельщиков и, похоже, чемпиона претендент вдруг разыграл ферзевый гамбит. То есть выбрал закрытый дебют, что означало кардинальную смену стиля игры. Чемпион явно был не готов к такому повороту событий, но зрители не сомневались, что претендент допустил ошибку. Играя в защите с Александром Черновым, он очень сильно рисковал, ступив на территорию, где противник был очень силён.
Но дела у чемпиона пошли не очень хорошо. Он ничего не мог противопоставить белым, которые методично начали осаждать позиции чёрных. Зрители не узнавали чемпиона. Наконец, допустив несколько неудачных ходов, в результате которых преимущество белых возросло, Краснов на своём ходе попросил судью разрешение выйти в туалет.
Крылов по-дружески прижал руки чемпиона к столу и произнес:
– Ты же мужик – потерпи, недолго осталось.
Но Александр повторил свою просьбу. Судья пояснил, что в регламенте мачта не предусмотрены перерывы, поэтому часы на время отсутствия участника останавливаться не будут, а также напомнил, что в это время игрок не может пользоваться литературой или чьими бы то ни было советами.
Когда действующий чемпион удалился, Иван Андреевич привлёк внимание судьи, показывая ему на лежавшую на столе запонку.
– Вот, – сказал претендент. – А ты пускать не хотел. Оказывается, человек так в туалет торопился, что часть одежды потерял.
В этот момент к столу вернулся повеселевший чемпион. Иван, будучи тоже в приподнятом настроении, вручил ему запонку. Однако, увидев, как смешался противник, добавил:
– Давай я тебе помогу, – и с этими словами вытянул белоснежный манжет сорочки чемпиона.
Но на нём была запонка.
– Вот незадача, – рассмеялся офицер. – Должно быть, я рукава перепутал.
И представил публике другой рукав, на котором тоже имелась запонка.
– Бывают же такие чудеса, – констатировал претендент и сел за шахматный стол. Чемпион также занял место напротив, но ненадолго. Только чтобы написать в своём бланке, что признаёт поражение, и поставить подпись.
Когда я дома рассказывал о поразивших меня событиях шахматного турнира, то постоянно отвлекался на недовольство по поводу того, что братья, которые постоянно ссорились, вдруг организовали такое мошенничество, подменяя друг друга в партиях за белых и чёрных. На что Петрович вполне безразлично заявил, что его это ни чуточки не удивляет и он всегда подозревал неладное в таких показательных ссорах братьев-близнецов. К тому же они никогда не присутствовали в качестве болельщиков друг за друга на турнирах, что позволяло им в любой момент произвести подмену. А ещё мой проницательный друг обратил внимание на то, что одевались братья вызывающе по-разному: яркие пиджаки и галстуки разного цвета. А брюки, рубашки, носки и обувь одинаковая. В такой ситуации нужно несколько секунд, чтобы поменяться ролями.
Впрочем, Петрович не утверждал, что так оно и было, а только указал на такую возможность.
– А как Горгона Циклоповна на это отреагировала? – полюбопытствовал Петрович, вспоминая свою нелюбимую знакомую.
– Не знаю я никакой Горгоны, – резко ответил я. – А очень милая женщина Тамара Трофимовна, конечно, в шоке.
Петрович что-то хотел сказать, но передумал. А я не стал настаивать.
После памятного турнира на титул чемпиона шахматного клуба братья Беловы исчезли и больше не появлялись, хотя, по правде сказать, зла большого на них не держали и я был уверен, повинись они искренне, забыли бы все эту историю.
Впрочем, Иван Андреевич с Клавой тоже как-то перестали посещать наше сообщество. Клава объясняла, что Ване дали квартиру и нужно было её обустраивать. Потом они, опять же, намерены отправиться в свадебное путешествие по Волге – это целых две недели. Так что не до досуга им, коим является шахматный клуб. Об этом Клавдия Алексеевна говорила мне, когда мы с ней пересекались, благо оказалось, что жили рядом.
– Вот надоем я Ивану Андреевичу, – смеялась счастливая женщина. – И побежит он от тоски в клуб.
– Вы не можете надоесть, – искренне возражал я.
Моё возражение ей нравилось, и она, продолжая смеяться, добавляла:
– Ах вы, дамский угодник, – а потом грозила мне пальцем: – Бедная девушка, которая попадёт, Лавруша, в ваши сети.
Я тоже смеялся. И не потому, что шутки были смешными, а потому, что было радостно-приятно находиться рядом со счастливым человеком, тем более зная, каким трудом это счастье было получено.
– А что Тая, всё тает по Андрюше? – решила узнать последние новости, вернее, сплетни клуба Клавдия Алексеевна.
– По какому Андрюше? – удивился я, зная, кого имеет в виду собеседница.
Клавдия Алексеевна мило улыбнулась, прощая мне моё наивное непонимание некоторых процессов.
– У нас только один Андрюша подходит на эту роль.
Так оно и было. Самым молодым членом клуба был студент третьего курса геологического факультета университета Андрей Васильев. Сильный шахматист, умнейший человек и просто замечательный парень. И так сложилось, что членом нашего же клуба была Таисия Андреевна, преподаватель того же вуза, где учился Андрей. Правда, в студенческой жизни они никак не пересекались, а вот в клубе частенько, и о том, что парень натурально сохнет по Таисии, все были в курсе. Она, без сомнения, тоже и буквально измывалась над молодым человеком.
Какие только колкости она себе не позволяла, когда они играли за одной доской. Сначала Андрей играл в полсилы, отдавая должное преподавателю и женщине, которая ему нравится. Но она его задирала и заставляла выкладываться по полной. Никогда не переживала о поражениях, мне лично даже казалось, что ей нравилось, когда она уступала в упорной борьбе. Но когда она выигрывала, то потешалась уже как могла, подчёркивая тот факт, что противник был младше.
– Ой-ой-ой, тётенька не знала, что с ребёнком нельзя играть в полную силу, – это было ещё самое невинное её заявление в таком случае.
Андрей какое-то время терпел, потом срывался и неделями не появлялся в клубе. А когда приходил, давал себе слово не играть с Таисией, но потом своё же слово не держал и всё снова шло по кругу. Друзья ему постоянно советовали плюнуть и забыть эту дамочку, поскольку Андрей был парнем видным, а девчонок вокруг, что того снега зимой. Он соглашался, но снова и снова возвращался в клуб, чтобы получить очередной щелчок по носу. Иногда в прямом смысле слова.
И вот мне, знающему всё об отношениях этих персонажей, Клавдия Алексеевна говорила, что это Таисия сохнет по Андрею. Вернее, она употребила глагол «тает». Я счёл это за шутку, но собеседница говорила вполне серьёзно. А когда я выразил категорическое несогласие с её мнением, Клавдия Алексеевна предложила план, который покажет, кто из нас прав. Он был настолько комичен, что я моментально согласился и решил реализовать его в ближайшую пятницу. Тем более обстоятельства располагали.
Точнее, осуществить задуманное позволяла информация о том, что на следующей неделе Андрей уезжает к бабушке в Белоруссию на месяц. Он каждый год, когда в деревне начиналась заготовка сена, уезжал косить траву, называя это самым лучшим физическим занятием, что удалось придумать человечеству за всю его историю. И кстати, его рассказы о том, что такое покос, данные слова только подтверждали. О звуке, что издаёт коса, соприкасаясь с тяжёлыми от капель утренней росы стеблями травы, он мог рассказывать бесконечно.
И я решил воспользоваться данным обстоятельством, чтобы реализовать намеченный, не побоюсь этого слова, коварный в отношении некоторых личностей, план.
В ближайшую пятницу, когда начал собираться народ, я объявил, что согласно последним новостям местной прессы наш Андрей отправляется в трёхлетнюю экспедицию в Антарктиду в качестве гляциолога. Поскольку все знали специальность, которую получал в вузе Андрей, да и газета в моих руках добавляла правдивости моему утверждению, весть моментально разлетелась между участниками клуба. Добралась она и до Таисии Андреевны, которая тоже не почувствовала подвоха. Пётр Карпович даже посочувствовал ей, обещая при крайней необходимости заменить место груши для битья, которое оказывалось вакантным.
И вот тут, по моим наблюдениям, настроение у бравой шахматистки резко ухудшилось, если не сказать больше. Хотя я ещё надеялся, что не проигрываю в нашем с Клавдией споре. Немного воспрянул я, когда Таисия с нескрываемым гневом посмотрела на пришедшего с легким опозданием Андрея. Члены клуба выстроились в очередь выразить восхищение его поступком уехать на время и обещали, что будут с нетерпением ждать его возвращения и следить за его успехами. Андрей принимал неожиданное для него внимание и не понимал, как можно будет следить за его успехами в части запаса сена на зиму в глухой белорусской деревне. Но считал, что если он будет перечить, то это будет воспринято за неуважение.
Когда все члены клуба попрощались с ничего не понимающим парнем, к нему подошла Таисия. Вида она была грозного, если не сказать разгневанного.
– Катись-ка ты в свою Антарктиду, – почти прошипела женщина. – Ты думаешь, я не знаю, что это ты специально делаешь, чтобы сделать мне больно?
Вид у Андрея был слегка пришибленный: сначала странные поздравления, а затем упрёки, словно пощечины.
– Ненавижу тебя, – уже громким голосом заявила Таисия, направившись в сторону выхода, и, не поворачиваясь, добавила: – Катись на все четыре стороны, всё равно тебя никто не будет так любить, как я.
Уже в дверях её остановил мой голос:
– Коллеги, извините. Я всё перепутал. В экспедицию в Антарктиду отправляется Васильев Алексей, а не Андрей. Простите меня за такое головотяпство.
Все рассмеялись, вспоминая свои напутствия, и Андрей, тоже поняв суть происходящего, наконец высказался:
– А я думаю, что это меня на месяц провожают, как на годы.
Общее веселье прервал грозный цокот каблучков. В направлении меня, глядя прямо в глаза, двигался ураган по имени Таисия Андреевна. Остановившись в метре от моего стола, шёпотом, но холодок пробежал по моей спине, произнесла:
– Интриган… – и, не находя слов, стукнула ножкой, правда, каблучок лишь негрозно щелкнул.
Понимая, что этого будет недостаточно, брякнула кулачком по столу, развернулась и снова пошла на выход, но, ввиду того, что юбка была узкой, походка не выглядела воинственной, как ей хотелось. Разве что громкий стук двери возвестил об истинном состоянии женщины.
Ещё не смолк последний звук, как, не сговариваясь, десятки голосов хором закричали опешившему герою:
– Догоняй.
Мы с Клавдией сидели в кафе и ели оплаченное мной как проигравшей в споре стороной фисташковое мороженое. Женщина с интересом выслушала мой рассказ. По её виду было заметно, что к победе она относилась довольно безразлично. Когда я её об этом спросил, она пояснила, что наш с ней спор был некорректным, ведь касался женской психологии, что для меня, да, впрочем, и для любого мужчины, есть тайна великая.
О проекте
О подписке