Мальчик ещё раз, не по-детски задумчиво, посмотрел в ту сторону, откуда он пришёл, а затем в ту, куда следовало идти – отличий было немного. Солнце, привычно завершая свой дневной путь, начало склоняться к закату, а он до сих пор никого не встретил, если не считать двух косуль, видимо, приходивших на водопой, да ещё какого-то серого зверька, заблаговременно шмыгнувшего в камыши. Хотелось есть. Мальчик вздохнул и пошёл дальше.

Он внимательно смотрел по сторонам в поисках подходящего для ночлега места, ему казалось неразумным продолжать свой путь в темноте, да и устал он сегодня. И хотя, полученное воспитание и юный возраст не допускали даже мысли о страхе, где-то глубоко внутри, независимо от него, родился и рос холодок беспокойства, заставляя ноги двигаться быстрее.

Появившаяся, неизвестно откуда, едва заметная тропинка придала ему сил, и он с радостью ступил на неё, доверяя ей своё будущее, а, возможно, и жизнь. Тропинка легонько изогнулась, уводя мальчика от реки и предлагая ему взобраться на невысокий, но достаточно крутой холм. Мальчик подчинился. Взобравшись на вершину, мальчик увидел, что лес расступился, открывая взору широкий луг и одиноко стоящую на нём деревянную избушку.

Мальчик отдышался, не спеша, поправил одежду, пригладил волосы, твёрдым шагом пересёк луг и, подойдя к избушке, решительно толкнул дверь. Но, дверь не поддалась. И тогда он, потеряв всю свою серьёзность, сжал кулаки и начал стучать.

– Кто там? Сейчас! – ответил голос потревоженного хозяина. – На ночь-то глядя. Или случилось что?

Раздался скрежет засова, дверь открылась, и на пороге появился высокий старик. Не смотря на немалую тяжесть лет, он держался прямо, его широкие плечи были расслаблены, движения легки, а глаза излучали уверенность и спокойствие. О том, что он старик, можно было судить только по его длинной седой бороде и таким же длинным седым волосам, перетянутым на лбу узким коричневым обручем. Одет он был в просторную холщовую рубаху и такие же холщовые штаны, такого же грязно-белого цвета, на ногах у него ничего не было. Он твёрдо стоял босыми ступнями на земляном, мазанном глиной, полу.

Несколько минут они стояли молча, внимательно изучая друг друга.

– Ты кто ж такой? – обратился старик к мальчику, наклоняясь и продолжая рассматривать того. – И одежда у тебя знатная, я даже на князьях такой не видел.

Мальчик медленно заговорил, чётко произнося каждое слово и пытаясь что-то объяснить, но, видя, что его не понимают, беспомощно замолчал.

– Э-э, да ты не по-нашему разговариваешь. Значит, издалека, – сделал вывод старик. – И один. Ну, ничего, не отчаивайся. Голодный, небось? – он взял мальчика за руку и ввёл в дом.

Дом состоял всего из одной комнаты, достаточно просторной, но недостаточно освещённой, одного небольшого окна было явно маловато, и поэтому, как в дальних, так и в ближних углах, во всю царил полумрак. Мебели в комнате было не ахти как много, широкий, видимо, сделанный самим хозяином стол, придвинутый к самому окну, рядом с ним, как пришельцы из другого мира, два изящных табурета, лавка вдоль противоположной стены и расположившийся в дальнем углу, деревянный, как и всё остальное, топчан, покрытый тёмной шкурой какого-то зверя. Вот и всё, если не считать стоящего на лавке деревянного ведра с водой, да большой выложенной из камня печи, почти возле самого входа, в которой дотлевали остатки сгоревших недавно дров. На стенах, похожие на веники, густо висели высушенные пучки самой разнообразной травы, от которой в комнате стоял немного терпкий, но, в общем-то, приятный запах.

– Ну, что застыл? Проходи, гостем будешь, – улыбнулся старик.

Мальчик прошёл дальше в комнату и остановился, с напряжённым любопытством наблюдая за хозяином дома, который сразу же занялся какими-то домашними делами. Старик принёс из дальнего угла кувшин, налил из него молока в глиняную кружку с обломленной ручкой, аккуратно, стараясь не обронить крошек, отрезал кусок хлеба, достал из печи чугунок с какой-то, вкусно пахнущей похлёбкой и поставил всё это на стол. Рядом с чугунком он положил большую деревянную ложку, искусно вырезанную и расписанную красными и чёрными красками.

– Садись, – пригласил старик, указывая рукой на табурет и садясь на другой, как раз напротив мальчика. – Я-то уже поужинал, а ты давай, ешь.

Мальчик сел за стол и с жадностью набросился на еду, но тут же опомнился и, бросив на старика быстрый взгляд, взял себя в руки и начал есть степенно, не спеша. Старик ничего не сказал, спрятав в бороде невольную улыбку и делая вид, что полностью занят небольшой масляной лампадкой, которую пришло самое время зажечь.

Насытившись, мальчик отодвинул чугунок, положил ложку, с благодарностью посмотрел на старика, что-то сказал и кивнул головой.

– На здоровье, – ответил старик. – А теперь, давай знакомиться, – он толкнул себя пальцем в грудь. – Меня зовут дед Бор.

Мальчик тоже толкнул себя в грудь:

– Кодин.

– Ну, вот и хорошо, Кодин, – улыбнулся старик. – Выходит, познакомились.

*****

Дэн, с группой мужчин, разместившись на краю просторной лужайки, в тени раскидистого дерева, медленно потягивал тёплое кисловатое вино в ожидании следующей пары бойцов. Все эти мужчины были воины и состояли на службе герцогу, в его дружине. Сейчас же, они наблюдали за показательными боями разбившихся на пары претендентов в дружинники, громко обсуждая ход каждого поединка.

Подобные состязания претендентов или, как их ещё называли, отборочные турниры проходили в посёлке каждое первое число каждого полугодия, невзирая на погоду. Да и, вообще, невзирая ни на что. Разве что война, то есть полное отсутствие судей. Молодёжь, землепашцы, решившие сменить плуг на меч, все те, кто, уже считаясь воином, по тем или иным причинам, пока ещё не был зачислен в дружину, выходили показать свою силу, ловкость, своё умение владеть оружием и то новое, чему они научились за последние полгода, добиваясь главного приза – признания.

В такие дни, которые, как-то, сами собой, превратились чуть ли не в праздничные, страсти кипели не только на специально подготовленной площадке, отделённой от зрителей широкой белой полосой, где запакованные в защитные костюмы соперники сходились в далеко не шуточных поединках, но и за пределами круга, где и простые обыватели, и бывалые воины, разгорячённые местным вином и заключёнными пари, до хрипоты в горле, то ли друг другу, то ли сами себе, пытались доказать преимущества того или иного кандидата, эмоционально приветствуя каждый точный удар.

Вот, какой-то недавний крестьянин, ловко орудуя самой обыкновенной дубиной, мощным ударом свалил на землю вооруженного мечом юношу, чем вызвал целую бурю среди уже изрядно разогретых зрителей. Кто-то плевался, а кто-то чуть ли не прыгал от восторга.

– Этого берём, – сказал Дэн, и один из воинов пошёл пригласить победителя к себе.

Толпа уважительно замолчала.

Дэн положил руку на плечо сидящего рядом с ним подростка, который с жадным вниманием наблюдал за происходящим.

– Скоро уже и ты, сынок, должен будешь выйти в этот круг, показать, чему я тебя учил.

– Я готов, отец.

– Ишь ты, какой скорый, – усмехнулся Дэн. – Тебе ещё немного подучиться надо, да и подрасти.

– Но я готов, отец.

– Мне лучше знать, – отрезал Дэн.

– Да, отец, – разочарованно согласился подросток.

Дэн улыбнулся и похлопал подростка по плечу.

– Потерпи, Луан. Время оно быстро идёт.

*****

В просторную, отделанную в мягких, розовых тонах и выходящую большими, квадратными окнами в сад комнату, доверху наполненную старомодным излишеством и парочкой свежих гобеленов, быстро вошла, скорее высокая, чем среднего роста, девушка. Она была одета в длинное, цвета безоблачного неба, изготовленное из какой-то невесомой, немного переливающейся ткани и щедро усыпанное бриллиантами платье, тонко подчёркивающее всю стройность и безупречность её фигуры. Каскад струящихся, вьющихся в локонах, золотых волос тяжело ниспадал на её полуобнажённые плечи. Огромные, бездонные, как океан, голубые глаза, окружённые короной длинных, вздрагивающих ресниц, излучали свет молодости и самой жизни. Коралловые, по-детски припухшие губы были плотно сжаты, что как-то не вязалось с её лучезарной внешностью и придавало вид слегка обиженного ребёнка. Она перешагнула порог и на мгновение остановилась, устремив взгляд на, гораздо проще, но тоже изысканно одетую, черноволосую девушку, которая сидя на диване и уткнувшись лицом в ладошки негромко всхлипывала.

– Не надо, Лита, не плачь. Я знаю, это непросто, очень непросто, но ты должна взять себя в руки, – сказала она, садясь рядом с плачущей девушкой и обнимая её. – Я понимаю, тебе тяжело, но ведь уже ничего нельзя изменить, и слёзы не помогут. В конце концов, мы все когда-нибудь умрём. А сейчас, мы живы, и мы должны жить. Конечно, это плохо, это ужасно плохо, когда человек умирает. Тем более, когда он умирает преждевременно. Я не знаю… Мне, к счастью, не приходилось проходить через подобное, поэтому я, наверное, многого не понимаю и, возможно, говорю глупости. Но ты должна постараться понять меня. Он ушёл, его больше нет, но ты-то здесь. Ты осталась, и твоя жизнь есть продолжение его жизни. Он вовсе не умер, он продолжает жить в тебе, а потом будет жить в твоих детях, внуках… Разве это не так? Лита. Милая, Лита. Мы все тебя очень любим и никогда не бросим в беде. И мои родители, и я постараемся сделать так, чтобы, в будущем, ничто и никогда не омрачало твою жизнь. Ничто и никогда. Я обещаю тебе это.

– Спасибо, принцесса, – поблагодарила девушка, поднимая голову и вытирая слёзы со своих прекрасных окутанных печалью глаз. – Я вам очень благодарна. И вы, и ваши родители всегда были добры ко мне. Спасибо вам. Я больше не буду плакать. Вы правы, его уже не вернуть. Я всё понимаю, просто мне стало страшно. Жизнь так скоротечна, а он…

– Да, Лита, он был ещё совсем молод. Но, увы, так бывает. Не смотря на то, что мы смогли увеличить нашу жизнь, вряд ли мы когда-нибудь сможем остановить смерть. К сожалению, это выше наших сил.

– К сожалению, да. Но я совсем ни это имела в виду. Мне стало страшно не потому, что я испугалась смерти, столкнувшись с нею так близко и, по существу, в первый раз. Нет. Мне стало страшно от другого. Мне кажется, он сам этого хотел, – Лита быстро смахнула слезинку, одиноко скользнувшую по её щеке, и подавила готовые вырваться рыдания, непроизвольно сжав кулачки.

– О чём ты говоришь?

– Да, принцесса, – Лита тяжело вздохнула. – Всё именно так. Мне кажется, он сам искал свою смерть. Его тяготила какая-то страшная тайна.

– Вот как? – принцесса немножко отклонилась, убрав руку с плеч девушки, и сосредоточилась на её лице, пытаясь заглянуть в душу и мысли той, которая сидела рядом, и увидеть то, что невозможно увидеть глазами. – Почему ты так решила?

Лита снова вздохнула и ещё ниже опустила глаза.

– С тех пор, как я выросла настолько, что уже могла считаться взрослой, он несколько раз говорил мне о каком-то тяжком грехе. Настолько тяжком, что он не может спокойно жить. И о том, что ему нет прощения.

– А он не сказал тебе, в чём заключается его грех? – спросила принцесса и тут же, несколько поспешно, добавила. – Я просто не могу поверить, что он мог совершить нечто плохое. Ведь он всегда был таким… Преданным, добрым…

– Нет, не сказал, – Лита отрицательно покачала головой. – Кто знает, возможно, всё, что я сейчас говорила, это нелепость, бред глупой девчонки, а его смерть, в действительности, и есть просто несчастный случай. Так сложилось, и всё.

– А ты сама, как думаешь?

– Не знаю. Это всего лишь предположение. Но если мои догадки верны, и его смерть не случайна, то этот его грех, каким-то образом, связан с вами. Вернее, с вашей семьёй.

– О чём ты? – ещё более насторожилась принцесса.

– Об этом даже страшно подумать, – почти шёпотом ответила Лита, низко опустив голову. – Но, я боюсь, это как-то связано с исчезновением принцев, ваших братьев.

– Что? – глаза принцессы сузились, взгляд стал сухим, жёстким. – Почему ты так решила?

– Однажды вечером, два или три года назад, проходя мимо его кабинета, я увидела в приоткрытую дверь, как он сидит за столом и что-то бормочет. Это было так странно, что я невольно остановилась. Сначала я хотела его окликнуть, но любопытство взяло верх, и я тихонько подошла ближе. Он сидел, упёршись локтями в стол и сжав голову ладонями, можно было подумать, что он спит, но он не спал. Перед ним лежало несколько фотографий, и он неотрывно смотрел на них. Это были фотографии ваших братьев. Через какое-то время он снова заговорил, я подумала, что он заметил меня, но это было не так. На этот раз я разобрала его слова. Он говорил не со мной, он говорил с фотографиями. Простите, принцесса, я хотела сказать, с принцами, – Лита на секунду замолчала. – Он спрашивал, смогут ли они простить его, хоть когда-нибудь…

– Что было дальше? – тихо спросила принцесса, изменившимся, неожиданно хриплым голосом, после целой минуты почти беззвучных рыданий Литы.

– Ничего. Простите, принцесса. Мне стало стыдно за то, что я подсматриваю, и я поспешила уйти.

– Почему ты мне раньше об этом ничего не говорила?

– Просто, раньше, я не придавала этому значения. К тому же, меня, куда больше, занимал свой собственный проступок. И только после смерти отца, я вспомнила об этом. События того вечера и его слова слились воедино, и я поняла, что что-то, действительно, было. И, говоря о своём грехе, он пытался подготовить меня к худшему, к своей смерти.

– Или к чему-то ещё.

Лита вздрогнула и сразу, как-то, сжалась.

– Понимаешь, Лита, – продолжила принцесса, как можно мягче, ругая себя, даже не за эти нечаянно вырвавшиеся слова, а за то, что потеряла контроль, и над собой, и над ситуацией. – Из всего того, что ты мне сейчас рассказала, можно сделать вывод, что мои братья не умерли, что они живы. Возможно, сейчас им нужна наша помощь. Постарайся вспомнить, может быть, было что-то ещё?

Лита покачала головой.

– Нет, принцесса, простите.

*****

Весна. И хотя за окном сумрачно и сыпет мелкий холодный дождь, всё преобразилось. Несмышленые молодые листочки, повинуясь древнему инстинкту и радуясь проснувшейся в них силе, безжалостно разрывают оболочку, которая защищала их зимой от гибели, и тянутся к небу. Уж они-то точно знают, что завтра, пусть послезавтра, тучи уйдут, и на небе воцарится доброе весеннее солнце.

Элс распахнул форточку, впуская в комнату сырой прохладный воздух и жадно вдыхая его, затем криво усмехнулся, отошёл от окна, сел в кресло и закурил, смешивая запах весны с запахом дыма.

Нет, это не непрерывно стучащий по стеклу дождь навеял на Элса такое мрачное настроение, заставив его искать уединения в самых дальних комнатах дворца, просто водоворот жизни поднял со дна на поверхность то, что было давно утрачено и казалось забытым. Если такое, вообще, можно забыть. Вот уже двадцать лет, мало кто, из подвластного ему народа, видел своего короля с весёлой улыбкой на лице. И на то была причина. Все знали о ней, хотя, конечно, и не всё. Сам Элс, до недавнего времени, знал не больше, чем его подданные и, как оказалось, даже меньше. Это стало понятно несколько дней назад, когда произошло, в общем-то, самое рядовое, не смотря на всю свою трагичность, событие, которое полностью разрушило размеренно-спокойный ход жизни Элса и заставило с новой силой вспыхнуть его старую боль.

Это случилось на охоте, на планете Чудовищ, четвёртой в системе и ближайшей к Лалу, родной планете Элса и его народа. Планета Чудовищ получила своё название благодаря населявшим её существам. Эти существа, будто бы специально, вобрали в себя всё самое ужасное из всего обитаемого, необитаемого и даже вымышленного мира. Разум человека не смог бы вообразить ничего подобного, даже находясь в стране Кошмаров, граничащей с Хаосом и Безумием.

Все эти монстры, от мала до велика, как пожиратели растений, так и пожиратели пожирателей растений, со всеми их клыками, когтями, рогами, шипами, щупальцами и ещё чем-то, чему нет названия, казались живым воплощением ужаса и самой смерти.

Но это только на первый взгляд, ибо всё в нашем мире относительно. И эти существа тоже были по-своему прекрасны, как и всё, что когда-либо создавала природа. И они, такие большие и страшные, защищённые со всех сторон своими грозными шипами и бронёй, неожиданно для себя, оказались беззащитны, перед таким мягким и не шипастым человеком.

Человек узнал вкус их мяса, и оно, необычайно нежное и сочное, поставило их на край гибели, превратив монстров в самую обыкновенную пищу. Как и бывает в таких случаях, началась бойня, ведь безграничен аппетит человека, причём безграничен во всём. Когда же количество чудовищ сократилось настолько, что приготовленные из их мяса блюда перестали украшать ежедневные столы не только обычных граждан, но и столы достаточно высокопоставленных вельмож, пришло осознание того, что можно полностью лишиться такого изысканного яства. Не долго думая, чудовищ попытались выращивать, создавая что-то вроде животноводческих ферм, но эта затея с треском провалилась, поскольку дикие и свободолюбивые существа наотрез отказывались приручаться, в ста процентах случаев выбирая смерть, что даже вызвало подозрение в их разумности. И тогда, великий монарх Касс, прадед Элса, запретил охоту с ружьями. Запретил не на время, а навсегда. С тех пор, желающие отведать мяса чудовищ, все, без исключения, должны были сначала научиться обращению с давно уже забытым оружием – мечом, луком и копьём. Запрет, на какое-то время, полностью освободил планету Чудовищ от охотников, что, естественным образом, привело к увеличению численности существ населявших ту землю, и, в какой-то степени, уравнял шансы человека и животного.

Новые правила, в свою очередь, подстегнули молодежь и превратили охоту на чудовищ в своеобразный эталон храбрости. Вскоре, после вызванной указом передышки, на планету отправились новые партии охотников, но на этот раз они летели туда не столько за мясом, сколько за приключениями. Конечно же, позволить себе подобное путешествие, могли далеко не все, а только высшая и частично средняя прослойки общества, но мода на мечи перебросилась и на простолюдинов.

Поэтому сейчас, как и тысячи лет назад, каждый мужчина носил на своём поясе меч или шпагу, кому что нравилось. Указ Касса покончил с одной проблемой, но при этом породил другую, и Кассу ничего не оставалось, кроме как официально разрешить дуэли, уступая первобытному инстинкту человека – инстинкту убивать и придавая ему законный вид. Тем более что войн на Лале не было уже очень и очень давно. С тех самых незапамятных пор, как был введён закон о том, что у монархов может быть только один наследник. И неважно кто, принц или принцесса, важно, чтобы один, дабы он никогда не мог ввергнуть народ в пучину войны и беззакония, начав делить власть с ещё одним законным наследником.