Плавильный участок был самым сложным для автоматизации местом работы. Сплавы неизвестного металла были непостоянными по составу, и порой возникало много брака. Однако все мечтали сюда попасть: здесь всегда требовалась работа и предоставлялось дополнительное питание.

На следующих участках происходило формирование изделий и дополнительных заготовок к ним. Затем следовали участки шлифовки и покраски, участок сверления отверстий и, наконец, последний участок, где работал я.

Моя задача заключалась в создании оболочки для готового и ещё горячего сплава. Пока двое рабочих в перчатках удерживали вертикально пластину, я подгонял под неё основу из огнеупорного стекла. Собрав всё это в специальную полу-стеклянную оболочку, мы приступили к скреплению болтами.

Один из нас, заключённый 1400-й, прислонив ухо, стал прислушиваться к спаиванию металла со стеклом. Сегодня он был не рад моему присутствию с самого начала. По его команде мы равномерно закручивали гайки со всех сторон. Я понимал его недовольство. Все инструменты были привязаны, и сегодня я несколько раз срывал гайку, потому что не мог дотянуться ключом. Иногда я неправильно располагал тяжёлую стеклянную форму. Звон металла и стекла сильно бил по ушам, особенно когда второе ухо было защищено от внешнего шума. Я сочувствовал ему, но ничего не мог поделать: я тоже спешил. Главное – поймать момент, когда стекло начнёт трещать, но не треснет. В этот момент сжатие максимально.

– Так, отстаём, сильно отстаём! – кричит старший смены своим уставшим голосом.

Иногда я слышу крики с других производственных линий. Там кипит такая же работа, как и здесь, и сталкиваются с такими же проблемами. Когда я думаю об этом, на меня накатывает улыбка. Ирония судьбы: мы все похожи, словно я не здесь, а на соседней линии. Работа настолько однообразна, что я словно смотрю на свое отражение в зеркале. И там тоже звучат похожие звуки.

Время идет, мы устаем, но продолжаем трудиться.

– Чего смеешься? – спросил кто-то.

– Ой, не начинай, – ответил за меня 1699-й.

– Так, за дело, не отстаем. На этом элементе мы уже почти все сжали, – сказал 1400-й. – Синхронно еще жмем на счет «раз» немного, раз немного, раз меньше, раз меньше… Стоп. Так, так. Тихо, кажись. Ладно, всё, следующий на подходе, готовим.

– В темпе работаем. Сейчас будем поднимать, – отозвался 1122-й.

– Ладно. Отходите. Всем руки убрать, – сказал 1699-й.

Удивительно, но 1699-й, когда работал с нами, был спокойным, эффективным и уверенным.

Я подтянул сверху аппарат и закрутил последнюю верхнюю заглушку. Нас было пятеро, кто поднимал, включая старшего смены, который прибежал к нам на помощь. Тяжелый элемент мы с трудом и максимально аккуратно перенесли на другой, уже полностью автоматизированный участок.

Затем, когда на него подавался ток из специального устройства, все химические элементы сливались воедино, создавая сверхмощную пластину, которая была практически неуязвима для внешних воздействий. В неё будут встроены вакуумные микросхемы и нанесены специальные разрезы, но всё это сделают машины, следуя заложенным в них программам – принтеры. Наша задача – создать пластину, а роботы возьмут на себя всё остальное, вплоть до готового изделия.

– Приступаем к работе, теперь новый элемент, – сказал старший и направился помогать другим.

– Хорошо, давайте на стол другие детали, – произнес 1699-й.

– Не медлим, работаем в темпе, – добавил 1122-й.

Один из нас уже был готов вставить болты, пока я подгонял снизу стеклянный чехол для горячей пластины, которую держали 1400-й и 1122-й.

– Ну же, быстрее, – подгонял 1122-ой, – тяжело держать.

– Давайте поторопимся, а то не достанется вкусного, – с улыбкой сказал 1699-ый.

– Еще быстрее, не промахнись, 2220-ый, – произнёс 1122-ой, запыхавшись.

Я не так активно участвовал в обсуждении, но старался изо всех сил.

Так прошло четыре часа. Время здесь летит очень быстро. Наша производственная линия остановилась, чтобы не мешать другим. На наш участок №3 каждому в приёмник у уха была подана команда идти в столовую. Наконец-то прозвучали приятные слова, и на лицах у всех засияли улыбки. Однако старший смены тихо напомнил нам, что нельзя общаться и нужно сохранять спокойствие.

И вот мы уже шли по специально обозначенной линии на полу, направляясь в столовую, расположенную в углу цеха. Впереди шагал старший смены, а за ним – мы. Вдруг кто-то небрежно толкнул меня, и вперед вышел заключенный с номером 1699. Я не стал возмущаться, так как был очень голоден. Однако я заметил, что рядом с нами шел заключенный в специальной огнеупорной экипировке, номер 1355.

Я удивился, как он успел так быстро выйти вперед. Расстояние от его рабочего участка до моего составляет около пятидесяти метров. В момент построения мы могли быть немного ближе, но не настолько. Это опасно: привлекает внимание надзирателей. Так и произошло.

В столовой мы сразу встали в очередь за едой в том же порядке, в котором вошли.

– 1699-й и 1355-й, выйти из очереди и стать сюда! – грозно произнес один из надзирателей, указывая на угол помещения.

Никто не двигался. Наступила тишина.

– Я кому сказал! Вы глухие? – повторил надзиратель с презрением.

Понимая, что сейчас всех ударят током, мы сами начали выталкивать нарушителей из очереди. Те могли лишь что-то бормотать.

– У вас двадцать пять минут на еду, время пошло! – объявил надзиратель. Когда двое заключенных отошли в угол комнаты, он продолжил: – 1699-ый и 1355-ый получат еду через десять минут, на приём пищи у них будет пятнадцать минут. Нарушение порядка недопустимо. Время пошло!

В углу помещения, где уже находились заключённые 1699-ый и 1355-ый, зажглись красные лазерные лучи, создавая иллюзию клетки.

– Вы будете освобождены через десять минут, – сообщил им надзиратель.

Он что-то записал в свой планшет, вероятно, установил таймер, после чего развернулся и вышел через служебную дверь.

Двое нарушителей остались стоять под лазерными лучами. Я уже видел, как это бывает, и знал, что можно резко выскочить, но тогда останется очень сильный ожог, лазер может прожечь кожу до костей. В таком случае заключённый признаётся негодным и подлежит утилизации. Одного раза достаточно, чтобы не рисковать. Значит, придётся стоять и ждать.

– Я больше не могу, хочу есть, – простонал 1355-ый.

– Давай, смелей, поджарь себя на этих лазерных прутьях. Вся твоя еда достанется мне, – ответил ему 1699-ый.

– Да пошёл ты! Сам себя жарь, – огрызнулся 1355-ый.

– Да, одна неприятность – это невозможность выбраться из клетки, где больно бьют лазеры. А вторая – ожидание холодной еды. Вот две неприятности, между которыми я могу загадать желание. Но как быть между ними? В голову приходит только одно желание

– хочу есть! – произнес 1699-й.

Никто не обратил внимания на его странные слова. Более того, все сделали вид, что не услышали их. А что мы могли поделать? Нужно было поесть и продолжить работу, надеясь, что с ними всё будет хорошо. Потерять десять минут не так страшно, как потерять жизнь. Лишь старший смены подошёл к ним со своим подносом, он получил еду одним из первых.

– Ничего, парень. Выдержишь, мы с тобой и не такое проходили, – сказал он, сочувственно покачав головой, и отправился за стол. 1699-й сел на пол и опустил голову.

Помещение было рассчитано на 30-40 человек. Наша смена состояла из 20 человек, и нам вполне хватало места. Через 30 минут сюда придёт другой участок. Скорее всего, это будет УЧАСТОК №4.

Десять квадратных металлических столов были прикручены к полу. К основной ножке каждого стола были прикручены четыре стула. Повар находился в другом помещении и через специальное окошко выдавал каждому еду на подносе. Ничего железного: тарелки, вилки, ложка, кружка и поднос здесь были из пластика.

Поев, нужно было выбросить поднос в мусорную корзину и встать у входа в рабочий цех. Если кто-то нарушал правила, об этом обязательно сообщали в микрофон на стене.

Мы все – я, 1122-й, 1400-й и мой сосед по клетке, 2225-й – оказались за одним столом, поскольку работали на одном и том же участке. Вместе мы стали в очередь за едой.

– Как тебе моя работа? Все гайки закрутил? Были проблемы с направляющей? – спросил 2225-й.

Он работал передо мной и подавал мне по ленте необходимые изделия.

– Ты молодец, дружище, – ответил я.

– Ты понимаешь, почему их двоих заперли? – спросил 2225-й.

– Я думаю, на них обратили внимание, когда они спешили. Тот, 1355-й, почти возле меня стоял. Но он же с выплавки изделия, а это далеко от меня. Наверное, он рассчитал время и заранее пошел в направлении столовой, вот так и оказался впереди, – предположил я.

– Да, этот парень очень точно всё рассчитал. За это и поплатился, – ответил 1400-й.

– Как жаль их, давайте что-нибудь весёлое, 2225-й, – сказал 1122-й. – Расскажи нам какой-нибудь анекдот.

– Помнишь, ты вчера придумал и мне рассказывал? Вот их можно, они не слышали, – сказал я.

– Да, заждались уже, – ответил 1400-й.

– Короче. Один надзиратель говорит другому: знаешь, меня беспокоит один заключенный. Он уже третью ночь не ночует в клетке, но на смену поработать и пожрать исправно приходит!

Все за столом рассмеялись и даже немного позавидовали этому заключенному.

– А вот ещё, – продолжил 2225-й. – Посадили в клетку парня, а соседи спрашивают: почему ты здесь? Он говорит: понимаете, иду я по лесу и вижу: девушка, сиськи вот такие, задница вот такая, фигура вот такая. А его одноклеточники по балке говорят ему: эх, парень, зря на себе показал. Примета плохая, у нас всегда перед сменой четырёхминутный туманчик.

Эх, 2225-й был молодцом, он всегда придумывал что-то весёлое. У него было не кислое лицо, и последние два месяца, как он появился в нашей смене, с ним было приятно ещё немного пожить на этом свете.

После обеда мы трудились около десяти часов, пока не настал новый перерыв. 1699-й так и не вернулся на наш участок, и вместо него мы получили другого рабочего, который тоже висел на общей балке. Надзирателям потребовалось около двадцати-двадцати пяти минут, чтобы собрать и привести его к нам. Это было как раз время, необходимое для приёма пищи. После душа его накормили получше, чтобы он мог выдержать 10-часовую смену. А вот 1355-й вернулся на свой участок и активно трудился в плавильном отсеке.

Наконец, после десяти часов непрерывной работы нас снова отправили в столовую. Мы построились и последовали за старшим смены. На этот раз обошлось без происшествий. Еды было больше, но самое главное – после еды нам предоставили дополнительный час отдыха в зале. Там были окна, и для меня это был единственный способ почувствовать себя хоть ненадолго свободным.

Мы вошли в огромный спортивный зал друг за другом. Раздался гудок, сигнализирующий о снятии режима охраны. За нами закрылась дверь, и мы могли делать всё, что захотим.

– Ух ты, наконец-то, – прокричал 1400-й и побежал занимать скамейку для упражнений со штангой.

– Откуда у него столько сил? Ещё и бегать? – сказал мне 2225-й.

– Он не сдаётся и умеет экономить силы.

– Более того, он сильный. Но работает на участке для слабаков. Умеет же притворяться, – усмехнулся 2225-й.

Мы бродили по помещению, уставшие, но сытые. Иногда ложились на пол, чтобы отдохнуть, но вскоре вставали и продолжали бродить дальше. По изношенности спортивного инвентаря можно было понять, что раньше здесь были совсем иные условия труда. Заключённые увлекались спортом, но теперь всем было безразлично. Впереди нас ждали восемь часов работы и тёмные клетки.

Из окон вверху помещения было видно, что наступил вечер, и скоро наступит ночь. А вот в самом зале освещение было хорошее и не напрягало глаза.

Больше всего здесь нас привлекали стены. Они были исписаны историями заключенных и различными фразами. Железных предметов было практически невозможно достать, максимум, что можно было спрятать, – это части пластиковой посуды. Некоторые трудились по несколько смен, вычерчивая надписи.

– Посмотри, – сказал 2225-ый, раскинув руки и глядя по сторонам, – сколько на стенах осколков того, что осталось от нас.

– Да, и эти осколки содержат в себе много информации, – ответил я. – Думаешь, у нас есть срок заключения?

– Я не знаю. Что такое срок заключения здесь? В среднем мы живём около 2-3 лет, а потом умираем. Так написано на стене. Жаль, что с ней нельзя поговорить, – с досадой сказал 2225-ый.

– Да уж, – ответил я, соглашаясь с ним.

Несколько заключенных, включая меня, бродили вдоль стен, прикасаясь к надписям. Я, в первую очередь, искал слова на своем языке. Это было захватывающее чтение, как будто я читал сборник коротких рассказов. Однако, в основном, истории были печальными. Некоторые фразы были недописаны. Были здесь и планы побега, были описаны и попытки побега. Также я встречал истории о девушках, о первой любви и, что самое важное, о настоящей, последней любви. Некоторые слова были перечеркнуты другим почерком. Конечно, вандалы! Даже на последние слова человека всегда найдётся тот, кто их исказит.

Буквы, слова и фразы – мы привыкли постоянно говорить, но не всегда придаём им значение. Здесь же я осознал, что слова – это не просто звуки, а заряженные и направленные на нас частицы Вселенной. Они способны изменить наш мир и отношения между людьми.

Лекарство, которое мне ввели перед началом 24-часовой смены, постепенно ослабевало. Я почувствовал это, когда мы вышли из зала и строем отправились отрабатывать оставшиеся 8 часов.

Здесь все было на поставлено на контроль. Все этапы – от начала работы до возвращения в клетки – были строго регламентированы. Если на каком-то этапе возникала задержка, в дело вступала группа зачистки, и после неё около половины заключенных исчезало.

Не помню, как провёл восемь часов на работе, прежде чем вернулся в свою клетку. Меня лихорадило, болели мышцы, кости и суставы. В конце смены за нами спустился тот же самый грузовой лифт.

Помню, как 2225-ый почти тащил меня за руку:

– Очнись! Ты же можешь идти! Я не могу так долго вести тебя под руку на виду у надзирателей!

– Мне лишь бы до клетки добраться. Как прошла смена, мы выполнили её? Сегодня будет музыка?

– Вроде нет. Мы не выполнили план. Так сказал старший.

– Жаль. Но сейчас я здорово отдохну и обязательно получу музыку в следующую смену!

Я специально сказал это громко, чтобы услышали надзиратели, уже перед промежуточной комнатой с дезинфекцией. Двери закрылись. На столе, где мы оставили свои кольца, каждому досталось по бутылке воды и хороший кусок хлеба. Никто не дрался, каждый спокойно взял свою порцию. Открылся люк в нашу тюрьму – путь в наши клетки.

– Внимание, у вас пять минут, чтобы покинуть помещение, – раздался голос из микрофона на стене. – Все, кто не покинут помещение, будут уничтожены газом. Время пошло.

На потолке загорелась аварийная лампа. Даже не хотелось проверять предупреждение.

Как я оказался в клетке? Не помню.

Было холодно лежать на деревяшках, и я несколько раз пытался укутать ноги и всё тело с головой. Затем я отключился от усталости и боли. Мне хотелось продолжения того сна, но была только темнота.

ГЛАВА 5. Существо на эксперименты

Я проснулся от сообщения надзирателя, которое прозвучало в приемнике у моего уха. Сложно сказать, сколько я проспал – примерно 5–7 часов. Вокруг царила темнота, и в клетках никак не оповещали о смене дня и ночи.

– Заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220! Повторяю, заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220! Приготовиться к выходу! – прозвучало в приемнике.

– Эй, 2225-й, что происходит? – полусонно крикнул я в сторону соседней клетки. Похоже, мой сосед не спал, так как сразу же ответил:

– Я не знаю. А что?

– Меня вызывают.

– Куда?

– Не знаю, сейчас услышал, что нужно приготовиться.

– Но это не смена. На нашей балке, я вижу, никого не оповестили, кроме тебя. Значит, для тебя плохие новости. Кстати, 1699-й не вернулся. После столовой его не было ни на производстве, ни в клетке. К сожалению, мы его потеряли, отправили на опыты.

– Думаешь, и меня на эксперименты? К нему?

– Да, возможно, тогда заметили твое недомогание. Это всё из-за этого. Ты сильно ослабел, дружище.

Кое-как встав с досок, я потирал глаза и лицо руками.

– Эй, а может, тебя просто подлечат и вернут обратно? Вчера же не стали убивать. Сильно не переживай, брат, – хотел подбодрить меня 2225-й.

– Что ты говоришь? Оттуда никто не возвращается. Их всех убивают.

– Но бывали же случаи. Я слышал.

– Как же?

В какой-то момент меня охватило отчаяние. Но когда я вспомнил, где нахожусь, то быстро успокоился и молча принял свою судьбу. Вероятно, я слишком устал, чтобы потерять самообладание. Чему быть, того не миновать.

– Готовься, если ко мне подкатят трос с крюком, я сразу же брошу тебе свои тряпки, как мы и договаривались, – сказал я и начал собирать свои покрывала в комок.

– Мне жаль, – с досадой произнес 2225-й.

Он отвернулся, чтобы я не видел его глаз, но я все понимал. Хорошо, что сегодня мне стало легче после сна, и я мог стоять на ногах. Судороги по телу не были связаны с холодом, мне просто было страшно. Но в голове царила полная ясность от безысходности, которая успокаивала мысли.

– Спасибо, 2225-й, за то, что много раз выручал меня. Я это не забуду до последнего мгновения, – произнес я.

Моя клетка осветилась прожектором, и со скрипом открылся верхний люк. Сверху на лебедке спустился крючок с тросом. На конце троса висел желтый скафандр. У заключенных, предназначенных для экспериментов, была другая транспортировка.

– Заключенный 2220-й, на выход! – прозвучало в приемник.

– Я не хочу покидать клетку! – отчаянно крикнул я.

– Не бунтовать, исполнять приказ, – прозвучало в ответ.

Как будто они услышали мой крик, по краям общей балки с клетками запустился режим подготовки электрозаряда.

– Хорошо, исполняю, я не бунтую, – произнес я.

Через открытую верхнюю дверь я выбрался из клетки. Посмотрев на 2225-го, я кинул ему вещи. Он поймал их, и я попытался улыбнуться, но, кажется, у меня не получилось.

Мой скафандр уже был прикреплён к крючку, одел его и меня начали спускать по тросу. Пока я висел в воздухе, спускаясь вниз градирни, мне в приёмник зачитывали инструкцию о том, как вести себя внизу. Её повторяли несколько раз, требуя, чтобы я слушал внимательно и неукоснительно следовал указаниям.

Внизу было очень жарко. Вокруг поднимался пар, и видимость была минимальной. На полу была красная полоска с подсветкой, по которой я дошел до небольшого туннеля и прошёл по нему около ста метров. Войдя внутрь отдельного помещения, я услышал, как за мной закрылся люк. Сверху запустили систему паровой очистки.

Через пять минут погасла красная лампочка на потолке – дезинфекция была завершена. В приёмник что-то сказали, но я не расслышал. Связи здесь почти не было, поэтому нужно было действовать по инструкции. Следуя указаниям, я механически открутил запорное устройство и открыл люк. В этом помещении я снял с себя защитный костюм и остался в обычной одежде.

Дальше был старый маленький лифт, на котором я поднялся на несколько этажей вверх. На выходе из лифта меня уже ждали.

В тёмном коридоре в конце светилось несколько лампочек на полу. Я медленно подошёл к ним, но из-за яркого света почти ничего не видел. Несколько человек подошли ко мне, скрутили руки и потащили в соседнюю комнату.

– Что это значит? Отпустите! – воскликнул я, увидев операционный стол.

– Быстро приготовьте инструменты, – произнес кто-то.

– Нет, нет, не надо! Пожалейте меня! Я ничего плохого не сделал! Пустите!

– Зафиксируйте его. Мы готовимся к нейрохирургической лоботомии.