Кроме того, наушник считывал с нас какие-то данные, но я не знал наверняка, какие именно. Главное – через него иногда транслировали музыку. Тогда я ложился на бок, закрывал второе ухо, на котором не было наушника и которое мешало окружающим звукам, и наслаждался воображаемым миром и гармонией. Наверное, музыка нравилась не всем, но выбора не было. Ее просто включали. Я же кайфовал от этих звуков.

Однако было и плохое: наушник мог служить электрошоком в голову. Хорошо что в самой градирне его не включали, тут достаточно было и тока по балке. А вот на производстве при наказании их включали и было сильно больно. Мы обязаны были постоянно держать наушник на достаточном уровне заряда, особенно перед сменой. Для этого в камерах были зарядные устройства. Без достаточного уровня заряда лучше было не выходить из клетки, иначе можно было голодать еще несколько дней и получить заряд по балке за неповиновение. Если бы на смене узнали, что ты не зарядил наушник, наказание было бы гораздо более суровым. После него даже не все возвращались обратно.

– Эй, 2220-й, проснись! – позвал меня сосед. – Твой номер!

– Что произошло, 2225-й? – спросил я сонно.

– Нас вызывают на работу! Мы везучие!

– Я себя плохо чувствую. Наверно, заболел.

В моих ушах раздался пронзительный свист, как будто кто-то ковырялся в голове. Я осознал, что у меня идёт кровь из носа. В последнее время шум в ушах сопровождался носовым кровотечением, поэтому я не удивился. Наоборот, я понял, что последствия моих болячек предсказуемы.

– Ты что, с ума сошёл? Назвали восемь или девять человек. Не всех с балки вызвали, значит, работы и еды мало. Приходи в себя и залезай на эту чёртову балку. Давай, очнись, не тормози, во всяком случае, ногами. Время идёт! – Продолжая мне еще что-то кричать 2225-й полез через верхнюю дверь на балку.

– Да, иду, придержите там люк наружу, – слабо крикнул я, полагая, что меня слышит кто-то ещё, кроме моих одноклеточников.

Превозмогая боль в суставах и с тоской вспоминая окончательно ушедший сон, я, шатаясь, встал и полез по краю клетки. Верхняя дверь была высоко, а руки едва держали меня.

– Поторопитесь! – скомандовал голос надзирательницы. – У вас одна минута.

В самый последний момент я успел вытащить ноги, и верхняя дверь закрылась. Балка была на небольшой высоте от клетки, и кое-как мне удалось на неё подняться. Лениво прицепив карабин, закреплённый на поясе, к страховочному тросу вдоль балки, я пополз к стене градирни. Страха не было, но было холодно. Одежду и покрывало я оставил в клетке: брать их с собой запрещалось. В основной люк я забрался последним, да и то благодаря помощи 2225-го. Спасибо ему, он такой хороший парень, иногда заботится обо мне. Хотя, наверное, он такой со всеми. Всё дело в его характере. Мы звали его Доктор, и это прозвище было понятно на всех языках.

Он потёр руки, согревая их, и потрогал мой лоб, затем прижал одну ладонь к моей груди, а второй схватил меня за запястье.

– Живой, счастливчик! Небольшая простуда, и всё. Хорошо, что тебя вызвали, – сказал 2225-й и усадил меня на скамью.

Я с признательностью кивнул в ответ. На столе лежали кольца-переводчики, которые все уже успели надеть на указательный палец.

– Счастливчик, не то слово! – с раздражением произнес 1400-й. – Его чаще остальных вызывают. Он больше ест и чаще видит дневной свет. Хотя слабее нас и хуже работает. Не должен был дожить до этого времени.

– Я тоже рад тебя видеть, – надев кольцо, хрипло ответил я. – Наверное, я им нравлюсь. Если будет возможность, я порекомендую тебя.

1400-й нервно ухмыльнулся.

– Скажи, что я готов на всё, кроме крючка наверх, – отозвался он.

– Да и меня тоже порекомендуй, – усмехнулся 1699-й.

– Тебя в первую очередь! – ответил я.

– Ладно. Это хорошо, – добавил он.

1699-й был каким-то отстраненным, себе на уме, и все время глупо шутил про еду. Выглядел придурковатым, и поступки его были такими же. Когда смеялся, делал вид, что смотрит в другую сторону, шатался и прищуривался. Тогда он казался еще большим психом. Другие заключенные видели в нем свое печальное будущее, но только не я. Его клетка была далеко от моей, и встречались мы лишь на сменах. 1699-й, 2225-й и я говорили на одном языке. 1699-й казался предсказуемым в своих глупых поступках, а черты его лица были мне очень знакомы. Несмотря на то, что моя память была стерта, я был уверен, что мы где-то пересекались. Мне все время было жаль его, и я старался помогать ему как мог.

А еще это «ладно». Никто не придавал значения этому слову. Все думали, что это просто выражение согласия. Что-то типа «да», только «ладно». Но я чувствовал, что это не совсем так. Каждый раз, когда ему приходилось вынужденно согласиться, он говорил «ладно». Таким образом 1699-й подчеркивал, что его не поняли, но объяснять это нет смысла.

– Нашли кого слушать, ему просто везет, хаотичный же выбор этих людей. Никто из них с нами не общается, – заявил 2225-ый.

Ну и ладно на этом. В помещении, куда мы попали, было светло. На скамьях уже сидело восемь человек. Я постепенно приходил в себя. Здесь я был нужен кому-то, раз вызвали меня. Под ногами наконец был пол, и было ощутимо теплее, чем в градирне. Мы готовились к новой рабочей смене, экипировались и всё больше молчали, ожидая возможности помыться и поесть. Как же хотелось, чтобы это произошло скорее…

Кольца-переводчики были оснащены чипами, которые помогали нам общаться на любом языке. У каждого из нас в ушах были чипы, вероятно, ещё с тех времён, когда мы были на свободе. Ушные чипы заряжались от температуры тела.

Однако они не работали до тех пор, пока мы не надевали на указательный палец кольцо с сенсорной кнопкой. Режим разговора активировался, когда мы большим пальцем касались кольца на указательном. Но это необязательно, чтобы просто послушать кого-то. Когда собеседник касался кольца и начинал говорить, мы понимали его, даже если в этот момент были без кольца или не касались его. В этом случае чип работал в автоматическом режиме.

Чтобы меня поняли, я должен был коснуться кольца. Как только я начинал говорить, чип в доли секунды изучал мою мозговую активность и выполнял перевод так быстро, что даже задержки в разговоре не происходило. Я говорил на своём языке, а мои собеседники слышали перевод, поскольку наши чипы были синхронизированы. Разговор был естественным, и связь осуществлялась со всеми, кто находился рядом. Можно было понять даже, о чём шепчутся у меня за спиной. Неестественными были лишь движения губ, но со временем на это перестаёшь обращать внимание, списывая на уникальную мимику собеседника.

Люк в градирню закрылся, и из-под плинтуса начал выходить дым: запустился режим дезинфекции. Через несколько секунд мы были как ежики в тумане.

– Может, чем-то займёмся? – предложил кто-то.

– В смысле? Я уже, а ты что, потерялся?

– Ай! – крикнул кто-то, и все рассмеялись.

Но мне же было не до смеха. Голова кружилась, и я понимал, что заболел и едва стою на ногах. Нужно притвориться здоровым, тогда меня оставят в живых. Хоть бы 2225-й оказался прав, и у меня была всего лишь простуда…

Четыре минуты автоматизированная система дезинфекции работала в полу, уничтожая микробы. Две минуты вентиляция на потолке поглощала дым. И вот, спустя шесть минут, двери открылись, и мы вышли в коридор, не оставив за собой и следа от дыма.

Навстречу нам пришли два надзирателя. Один должен был идти впереди, формально указывая путь, другой позади, чтобы мы не отстали.

Как и все остальные, я поднял руки за голову. За спиной с неприятным звуком громко закрылась автоматическая дверь камеры дезинфекции, и некоторые из нас невольно обернулись.

– С прибытием на очередную смену! – произнес один из надзирателей. – Сегодня вы вновь признаны трудоспособными. Сразу после небольшой проверки вашего здоровья мы направимся в рабочий цех. Вы уже знаете расписание, свои обязанности и правила поведения. Сейчас мы проверим, как работает ваше оборудование.

Последняя фраза вызвала у нас неприятные чувства, но мы уже привыкли: это происходило перед каждой сменой. Надзиратель достал из кармана ручку с кнопкой. Мгновение – и от нажатия кнопки в голову ударил ток. Мы пытались удержаться на ногах, но почти все упали. К счастью, это мучение длилось лишь несколько секунд. Казалось, что падение заглушает боль от удара током. Поэтому некоторые в этом искали возможность снизить боль и сразу падали. На ручке загорелись девять зеленых кнопок, показывая, что заряда хватит на 24 часа у каждого. Проверка была необходима для контроля над нами.

– Можете вставать, – произнес надзиратель, удовлетворенный результатом. – Не забывайте, что это был короткий режим проверки. Не нужно влезать в неприятности. Будьте, как всегда, полезными!

И вот он уже повернулся к нам спиной, направляясь по коридору к рабочему помещению перед цехом.

– По одному в шеренгу – и быстро за ним! – прокричал второй надзиратель. – Кто будет идти медленно, будет наказан. Вперед!

Подгоняемые криками, мы отправились догонять первого надзирателя.

В рабочем помещении каждый из нас подошел к своей скамье. Быстро раздевшись, я, как и остальные, сложил на скамью все свои вещи. У всех нас были футболки с укороченными рукавами, штаны и носки.

Теперь надзирателей было четверо, включая тех двух, которые сопровождали нас сюда.

– Так, перед скамьей сделать шаг вперед и остановиться, руки за голову! – грубо скомандовал надзиратель. – Стоп! Вперед смотреть.

Мы молча подчинились. Я не успел заметить, но кто-то из нас, кажется, посмотрел по сторонам. Зачем он это сделал, было непонятно: мы были здесь уже столько раз, что трудно было сосчитать. Возможно, он хотел разозлить охранника.

– Я сказал смотреть вперёд! Я тебе это припомню! – крикнул надзиратель.

Несмотря на его грубость и угрозы, я ни разу не был свидетелем индивидуального наказания. Всё всегда сводилось к общему электрошоку. Если провинился один, страдали все. Кроме того, в присутствии надзирателей нам запрещалось общаться друг с другом.

Один из присутствующих, по всей видимости, был медиком. Он по очереди подходил к каждому из нас и что-то измерял на планшете с датчиком температуры. На мне он остановился и не спешил уходить. Я понял, что ему известно о моём недомогании. Наши взгляды встретились. Он упорно смотрел то мне в глаза, то на свой планшет.

– Я чувствую себя хорошо, – тихо сказал я.

– Я не разрешал говорить! – закричал тот самый надзиратель, который проводил небольшой вводный инструктаж в коридоре.

Достав свою ручку с кнопкой, он посмотрел на медика.

– Подними голову и открой рот, – негромко скомандовал мне медик.

Подняв голову, я смотрел в белый потолок, пока он с фонариком просвечивал мне нос и рот. После этого он ещё какое-то время смотрел в планшет. Затем кивнул надзирателю:

– Всё нормально. На него в базе есть задание, он почти готов. Почистим! – И медик продолжил осмотр следующего заключенного.

После того как все были протестированы, медик взял со стола красный автоинъектор и одну из таблеток, которые были заранее приготовлены в разных коробочках. Затем он снова подошел ко мне.

– Руки вперед! – скомандовал надзиратель, который проводил инструктаж.

Я повиновался. Мне хотелось оглянуться по сторонам – ведь кто знает, может быть, это последний день в моей жизни? Но я не смел нарушать правила, поэтому я смотрел вперед, мысленно цепляясь за каждое мгновение. Все мои чувства были обострены, и, возможно, я слегка дрожал.

Мне сделали укол в руку. Затем я взял предложенную таблетку и проглотил её. После этого от меня уже ничего не зависело.

Нас отправили дальше с следующую комнату.

Теперь мы стояли перед душевыми кабинками. Прозвучала команда, загорелась красная лампочка, и я, как и остальные, вошел в кабинку. Дверь за мной заблокировалась. У нас было две минуты, чтобы смыть с себя грязь. Время пошло. Вода была холодной и приятно бодрила, сбивая температуру. Было также мыло.

Две минуты истекли, вода выключилась, и открылась дверь напротив, ведущая в производственный цех. Это был один из немногих счастливых моментов: значит меня не отравили таблеткой. Я чувствовал себя уже намного лучше. Видимо, мне вкололи обезболивающее.

Выйдя из кабинки, я направился к табуретке, на которой лежали такие же тряпки, как и у меня. Это была чистая смена одежды. Здесь также было несколько кусочков хлеба. Воды мы уже напились в душе. Всё было продумано.

У меня была обычная одежда, в то время как некоторые заключённые получали специальный костюм для работы с высокими температурами и защитные перчатки.

Мой добрый друг 2225-й подбежал ко мне и искренне обнял:

– Я так рад, что ты жив! Без тебя было бы очень скучно в этой клетке.

– Наверное, мне повезло, – ответил я с облегчением и начал одеваться, одновременно наслаждаясь куском хлеба.

– Да, ты счастливчик, – сказал он и переключил своё внимание на других.

Мы часто видели, как больным заключённым делали уколы или давали таблетки, после чего они исчезали в кабинках. Никто не знал, что с ними происходило дальше, но, думаю, ничего хорошего. Редко кого-то из заболевших оставляли, но я оказался в их числе. Более того, мне становилось лучше, я быстро шёл на поправку.

Процесс выхода из душа и входа в цех также был ограничен по времени. Похоже, в планшетах очередного надзирателя на этой стороне мы выбивались из графика, и он постоянно поторапливал нас.

Последним, что я надел, была повязка с номером производственного участка и местом моей непосредственной работы. Она лежала на табуретке вместе с одеждой: «УЧАСТОК №3, ПРОИЗВОДСТВЕННОЕ МЕСТО 17». Чаще всего я работал именно здесь.

– Быстрее, у вас мало времени! А не то применим силу! – кричал надзиратель.

В этом месте вся охрана была за стеклом в специальных помещениях, и пока мы переодевались, у нас была возможность пообщаться. 2225-й, подходя к открытому лифту, успел перекинуться парой слов с одним, а затем с другим заключённым. Он интересовался, кто же привлек внимание надзирателя, и кто этот смельчак. На ходу он сказал пару слов и обо мне, что-то о моём везении.

Представляю, как ему скучно, когда у него нет кольца на указательном пальце. Без кольца сложно найти общий язык с окружающими. Но я не слушал его: мне нужно было прийти в себя и работать, несмотря на болезнь. Хотя боль и поутихла, она всё ещё не покидала меня. А мне так хотелось музыки, которую я смогу получить только после смены, но для этого сначала нужно было продемонстрировать свою эффективность.

Когда я подошёл к лифту, то заметил, что рядом с ним собралось около двадцати человек. У всех были разные обязанности. Кто-то был организатором процесса – завсегдатай, который успел поработать на нескольких участках. Его называли старшим смены. Он держался за своё место и был готов на всё, чтобы выслужиться. Другие работали с раскалённым металлом, поэтому носили специальные костюмы. Остальные, включая меня, были обычными обработчиками – подкручивали, поворачивали, слушали и запускали дальше на специальное оборудование.

Производство было ленточным и конвейерным, и было устроено так, чтобы на каждом участке трудились по два или более человека. Это было удобно: если одного убирали, другой мог обучить новичка.

Мы привычно переглядывались, высматривая новеньких.

– Кто новенький? – спросил старший смены. – Отзовись!

– Нету, я всех пересмотрел, знакомые все лица, – ответил кто-то из присутствующих.

– Значит, хорошо живём, сегодня тормозов меньше будет, – подытожил старший.

ГЛАВА 4. Работай, живи и работай

Стояли у громадного грузового лифта, ожидая, когда откроются его решетчатые двери. Мы находились на верхнем ярусе цеха, и по обе стороны от входа в лифт дежурили вооружённые надзиратели. Один из них направил на нас оружие, и мы сразу же подняли руки над головой.

– Вы выбились из графика. Доступ есть? – спросил он в микрофон, затем обратился к другому надзирателю: – В нижнем ярусе готовы? Посмотри, есть ли доступ?

Второй надзиратель, слегка повернувшись к нам боком, посмотрел вниз на цех:

– Можно входить. Предыдущая смена ушла, лифт уже почти поднялся.

– Отлично! Готовы, открывайте, – сказал первый в микрофон.

Под давлением амортизаторов большие двери открылись, и мы вошли в лифт. В этот момент производственные линии остановились. Сверху было видно, как каждый заключённый на нижнем ярусе положил инструмент и поднял руки вверх. Слышен был только шум автоматически работающих механизмов.

– Вперед, все в лифт! На площадку! – скомандовал один из надзирателей.

– Шагай! – командовал другой, подталкивая нас дулом автомата.

Это было единственное место, где надзиратели могли общаться с заключенными на физическом уровне. Дальше уже было все на удаленном режиме.

Когда мы все стояли в лифте, заложив руки за голову, он начал опускаться. Двери на верхнем ярусе закрылись, и мы оказались внизу. Перед нами простиралось производство. Заключённые стояли с поднятыми руками, ожидая команды к возобновлению работы. Опять прозвучал гудок, напоминающий о режиме «не двигаться».

Первым из лифта вышел старший смены и повернулся к нам лицом. Никто не мог спуститься, пока он не даст команду.

– Сойти с площадки лифта, – прозвучало из микрофона на стене.

– Слышите? УЧАСТОК №3! Все на свои места! – скомандовал старший.

Мы привычно повиновались. Каждый уже знал своё место по повязке на руке. Участок №3 был заранее освобождён. Произошла пересменка. Как только мы заняли свои рабочие места, старший повернулся в сторону лифта и посмотрел на второй ярус.

– Смена на участке три готова к работе! – крикнул он.

– Режим охраны снят. Можете приступать к работе, – прозвучало в микрофон, и режим «не двигаться» отключился.

Заработали станки, из цеха плавильни повалил пар. Вокруг всё пришло в движение. На некоторых участках стояли роботы, которые заменяли людей. Параллельно на другой линии трудились заключённые. Возможно, это было сделано специально, чтобы дать заключённым понять, что скоро они будут не нужны. А может быть, руководству тюрьмы было всё равно, и это было неизбежно: работы становилось всё меньше и меньше, а машин – всё больше и больше. Но стоимость работы и обслуживания робота была пока дороже наших жизней, и поэтому мы не унывали.

Старший смены, заботливо расхаживал вдоль участка, оказывая помощь своим подопечным. Наша задача заключалась в том, чтобы выпустить как можно больше изделий. Здесь ценилась трудовая дисциплина, а высокие результаты в количестве и качестве вознаграждались лучшей едой и подарком на выбор. Чаще всего это была музыка или книга.

Мне больше по душе пришлась музыка – она была проще и приятнее. С книгами же не всегда удавалось найти общий язык, к тому же их нужно было возвращать, чтобы избежать наказания. Кроме того, тусклый свет и клетка не всегда были подходящими условиями для чтения, хотя, конечно, это зависело от произведения.

– Мне сообщили, что наша производственная линия отстает от графика, – заявил старший. – В предыдущей смене было два новичка, поэтому сегодня мы должны наверстать упущенное!

Я не слишком расстроился этой новости, хотя и следовало бы. Подобные разговоры происходили часто. Если вся линия производства за месяц будет сильно отставать, всех старших смен заменят другими, и часть рабочих получат более длительные перерывы между сменами, во время которых им не будут давать еду, и больше времени проведут в клетках. Поэтому все трудились без отчаяния или безумия. Альтернатива была намного хуже – чем меньше времени проводишь в клетке, тем дольше проживёшь.