Лиза сидела на краю облака, свесив ноги в пустоту, где внизу – или вверх? – извивалась река, переливающаяся ртутным блеском. Её пальцы впивались в пушистую массу, оставляя вмятины, которые тут же затягивались, словно раны. Воздух пахнул мятой и расплавленным янтарём, а ветер, игравший с её волосами, напевал мелодию, которую она сама придумала вчера. Или сто лет назад. Время здесь текло, как лужица ртути – собиралась в шарики, растекалась, но никогда не испарялась.
– Скучно? – Голос Осколка прозвучал слева, хотя само существо материализовалось справа, собравшись из бликов и теней. Его форма менялась каждую секунду: то крылатый змей, то ребёнок с лицом старика, то просто дрожь в воздухе.
– Нет. Да. Не знаю, – Лиза поймала пролетавшую звезду – крошечный светлячок – и запустила его обратно в небо, вышибая искры. – Сегодня деревья поют слишком громко.
Осколок рассмеялся, и звук рассыпался осколками стекла.
– Ты всё ещё тоскуешь по плоскому миру. Они зовут тебя, да? – Он махнул рукой, и пространство перед Лизой сжалось, показав картинку: комната с розовыми обоями, кукла с треснувшим фарфоровым лицом, женщина у окна… Лиза резко дёрнула головой, и видение рассыпалось.
– Не трогай их! – её голос дрогнул, хотя она сжала кулаки, чтобы скрыть дрожь. – Там всё… ненастоящее. Даже боль.
– Зато здесь ты можешь всё, – Осколок принял форму мальчика в плаще из ночи и присел рядом. – Сегодня утром ты превратила песок в шоколад, а вчера остановила ураган хлопком в ладоши. Ты просто возникаешь и пропадаешь. Всё вокруг подчиняется тебе. Ты можешь казаться поверженной и восстанавливаться из пепла. Разве это не лучше, чем плакать в подушку, пока родители кричат за стеной?
Лиза нахмурилась. Она помнила те крики. Помнила, как однажды мамины руки стали бумажными, а папин голос – плоским, как из динамика. Тогда она зажмурилась, прошла сквозь зеркало… и оказалась здесь. Но иногда, особенно когда луна пела колыбельную, ей хотелось вернуться и ткнуть пальцем в тот мир – проверить, не стал ли он снова объёмным.
– Я могу создать хоть тысячу миров, но… – она встала, и облако под ней завизжало, превратившись в синюю птицу. – Здесь нет неожиданностей. Я всегда знаю, что будет.
Осколок вздохнул, и звук напомнил шелест падающих листьев.
– Ты права. Но сейчас ты нужна там. Они ищут врата – Странник и Тот, Кто Слишком Видит.
– Кто? – Лиза повернулась, но Осколок уже растаял, оставив в воздухе мерцающую надпись: «Пора».
Раздражённая, она спрыгнула с птицы и упала сквозь слои неба, пока не приземлилась на поляну, где трава была мягкой, как шёлк. Деревья вокруг склонились, затихнув. Лиза щёлкнула пальцами, и земля вздыбилась, создавая замок из хрусталя и пламени. Но даже когда башни коснулись облаков, пустота внутри не исчезла.
– Может, попробовать? – прошептала она, рисуя в воздухе дверь. Та самая, из её старого дома – с царапиной от велосипеда. Сердце бешено застучало, когда она взялась за ручку… но за дверью оказалась лишь бездна, усыпанная звёздами.
– Не получится, – сказала себе Лиза, отступая. – Ты же сама убежала.
Но в тот миг где-то далеко, в мире, который она когда-то назвала «плоским», Виктор уронил стакан кофе, а Алексей прижал ладонь к окну, за которым дождь выписывал руны. И трещина, тонкая как паутинка, пробежала между мирами.
Лиза не видела этого. Она лишь почувствовала, как что-то дёрнуло её за сердце, будто невидимая нить. Впервые за долгие годы она услышала чужой смех – не свой, не Осколка, а кого-то настоящего.
– Может, они смогут то, что не могу я? – подумала она, сжимая в руке каплю росы, которая стала ключом.
И где-то в ответ ветер принёс шёпот:
– Ты близко…
Алексей прижал ладонь к холодному оконному стеклу, пытаясь поймать ритм дождя, который выстукивал тайный код на подоконнике. Каждая капля оставляла за собой мокрый след, словно невидимый паук плел паутину из воды. В комнате пахло сыростью и старыми книгами – запах, который он давно перестал замечать. Но сегодня всё было иначе. Сегодня воздух будто зарядился электричеством, как перед грозой.
«Дверь…» – мелькнуло в голове. Во сне она казалась такой реальной: дубовая, с узором из переплетённых ветвей, словно корни древнего дерева сплелись в арку. Руны на ней светились приглушённым синим светом, напоминающим свечение экрана в тёмной комнате. Алексей провёл рукой по стеклу, повторяя контуры воображаемых символов. Его отражение в окне дрожало, сливаясь с потоками дождя. «Бред. Это просто сон», – попытался убедить он себя, но пальцы непроизвольно сжались в кулак.
На столе, рядом с недопитым кофе, лежал блокнот с вырванными листами. Алексей открыл его на странице, испещрённой набросками: спирали, геометрические фигуры, глаза – всегда глаза, которые преследовали его в каждом сне. На последнем рисунке была она – дверь. Он провёл пальцем по штрихам, вспоминая, как рука сама выводила линии, будто кто-то водил ею изнутри.
– Хватит, – прошептал он, захлопнув блокнот. Но тишина комнаты давила, усиливая шепот воспоминаний.
«Ты всё цепляешься за свою клетку», – голос Её звенел, как ветер в колокольчиках.
Алексей резко встал, задев кружку. Холодный кофе растёкся по столу, образуя пятно, похожее на континент на старой карте. Он вытер лужу рукавом пиджака, чувствуя, как дрожь поднимается от кончиков пальцев к горлу. «Надо звонить. Надо…» – мысль билась в голове, как птица в стекло. В кармане лежала смятая визитка: «Доктор Марта. Психотерапия. Сны и тревожные состояния».
Он набрал номер, слушая длинные гудки. За окном дождь усилился, стуча в такт ударам сердца.
– Алло? – женский голос прозвучал устало, будто её разбудили.
– Здравствуйте, это Алексей… Мы встречались полгода назад. Вы говорили, что… что можно позвонить, если… – он запнулся, глядя на свой рисунок.
– Алексей? Да, помню. Сны вернулись? – в её голосе появилась настороженность.
– Хуже. Я… начал видеть их наяву. Дверь. Руны. И… Она.
Тишина в трубке затянулась. Потом Марта заговорила медленно, словно взвешивая каждое слово:
– Вы не первый, кто пришёл ко мне с этим. Есть легенда… точнее, байка, которую рассказывают коллеги. О девочке, которая ушла в сны, потому что её реальность раскололась. Говорят, она ищет тех, кто может видеть трещины.
– Трещины? – Алексей схватился за подоконник, чувствуя, как пол уходит из-под ног.
– Места, где миры соприкасаются. Они возникают, когда чьё-то восприятие… ломается. Как у вас. Или у той девочки.
Он засмеялся нервно:
– Вы предлагаете мне поверить в сказки?
– Я предлагаю быть осторожным, – голос Марты стал резким. – То, что вы называете снами, может быть дверью. А двери открываются в обе стороны.
Линия оборвалась. Алексей опустил телефон, глядя на своё отражение в затемнённом экране. «Девочка из снов…» – вспомнил он Лизу, её плащ, развевающийся на несуществующем ветру.
Виктор щёлкнул зажигалкой, поджигая вторую сигарету за последние десять минут. Кафе «Эклипс» было полупустым – утро понедельника, лишь пара студентов у окна что-то оживлённо обсуждала, тыкая пальцами в ноутбук. Он потянулся за кофе, но рука дрогнула, и ложечка со звоном упала на пол.
– Чёрт, – проворчал он, наклоняясь.
Когда он поднял голову, то увидел её.
Девочка лет десяти сидела за соседним столиком, обхватив руками стакан с какао. Её плащ был словно соткан из сумерек – тёмно-синий, с переливами, как у крыльев бабочки. Но больше всего Виктора поразили её глаза: слишком взрослые, слишком глубокие, будто в них отражались целые галактики.
– Ты видишь слишком много, – сказала она, не отрываясь от своего стакана. Голос звучал одновременно рядом и где-то в далёком тоннеле.
– Что? – Виктор заморгал, чувствуя, как по спине бегут мурашки.
Девочка подняла взгляд. Вокруг неё воздух дрожал, как над асфальтом в жару.
– Они скоро сойдутся. Странник и Смотрящий. Ты должен выбрать – закрыть глаза или увидеть всё.
– Эй, малыш, ты… – он протянул руку, но в этот момент зазвенел колокольчик над дверью. В кафе ворвалась группа туристов с зонтами. Когда Виктор обернулся обратно, стул был пуст. Лишь на столе осталось влажное кольцо от стакана, и внутри него – нарисованная сахаром спираль.
– Вам ещё кофе? – официантка с розовыми волосами склонилась над ним.
– Нет, я… – он встал, задев стол. Чашка с остатками эспрессо полетела на пол, разбившись вдребезги.
– Осторожнее! – крикнул кто-то.
Но Виктор уже не слышал. Мир взорвался красками.
Стены поплыли, превратившись в акварельные разводы. Звуки растянулись, как жвачка – смех туристов превратился в вой сирены, звон посуды – в колокольный перезвон. Он схватился за спинку стула, но дерево стало мягким, как пластилин.
– Не сейчас… – прошипел он, закрывая лицо руками.
Когда он осмелился взглянуть, всё вернулось на место. Лишь на полу, среди осколков, сверкала лужица кофе, переливающаяся всеми оттенками коричневого – от янтарного до почти чёрного.
– Вам помощь нужна? – официантка пыталась поймать его взгляд.
– Нет, – выдавил он, бросая на стол купюру. – Просто… переутомился.
Лиза наблюдала за ними обоими, сидя на краю фонарного столба. Её ноги раскачивались в такт ветру, который здесь, в месте между мирами, пел на три голоса.
– Зачем ты это делаешь? – Осколок материализовался рядом, приняв форму ворона с глазами из расплавленного золота.
– Они почти готовы, – ответила она, не отрываясь от видения: Алексей стоял у окна, сжимая визитку психолога, а Виктор шатался по улице, прижимая ладони к вискам.
– Они сломаются.
– Или соберутся заново. – Лиза прыгнула вниз, падая сквозь слои реальности.
Она приземлилась в комнате Алексея, невидимая, как мысль. Его блокнот лежал открытым – спирали, двери, глаза. Она коснулась рисунка, и линии засветились синим.
– Помнишь? – прошептала она, хотя знала, что он не услышит. – Ты сам нарисовал врата.
Потом она оказалась рядом с Виктором, который прислонился к стене подъезда, дыша как загнанный зверь.
– Перестань бояться, – провела она рукой по его лбу.
Он вздрогнул, но не увидел её. Зато трещина – тонкая, как волосок – пробежала по стене за его спиной.
Лиза, наблюдая за обоими, впервые за долгие годы улыбнулась по-настоящему.
Виктор прислонился к кирпичной стене, пытаясь заглушить гул в ушах. Трещина перед ним расширялась, обнажая пейзаж, который нельзя было описать. Две луны – одна багровая, другая серебристая – висели над полем чёрных цветов, колышущихся под несуществующим ветром.
– Нет-нет-нет, – он зажмурился, но образ не исчез. Вместо этого сквозь веки просочился свет – зелёный, ядовитый.
– Открой глаза, Смотрящий, – детский голос прошептал прямо в ухе.
Он подчинился. Девочка в плаще из сумерек стояла перед ним, её пальцы касались трещины, как скрипач – струны.
– Ты… ты из его сна, – выдавил Виктор, узнавая глаза-галактики.
Лиза улыбнулась. В её улыбке не было ничего детского – только грусть тысячелетий.
– Он близко. Теперь твоя очередь.
– Я не хочу! – Виктор отшатнулся, чувствуя, как реальность слоится, как луковица. Асфальт под ногами стал прозрачным, обнажив под собой бездну с мерцающими огнями.
– Бояться – нормально, – Лиза сделала шаг вперёд, и трещина последовала за ней, как преданный пёс. – Но ты уже видел. Игнорировать – значит лгать.
Её рука коснулась его лба. Вспышка.
Кафе «Эклипс». Дождь за окном. Он сидит с друзьями, но их голоса – как под водой. Кофе в его чашке кипит, превращаясь в лаву. На стене – трещина. Он тянется к ней…
– Нет! – Виктор рванулся назад, ударившись головой о стену. Боль пронзила виски, но трещина осталась. Лиза исчезла.
Где-то между…
Лиза наблюдала за обоими мирами через призму Осколка. Алексей, внимающий рисункам из блокнота. Виктор, сжавшийся в комок у стены. Её собственные руки светились, как проводники энергии.
– Почему ты не поможешь им? – Осколок принял форму огненного вихря.
– Они должны выбрать сами, – ответила она, создавая из воздуха кленовый лист. – Страх или доверие. Реальность или…
Лист рассыпался на пепел. Где-то в глубине её «сердца» – если его можно было так назвать – шевельнулась старая боль. Воспоминание о комнате с розовыми обоями, о криках, которые она не смогла остановить.
– Иначе это не будет настоящим, – прошептала Лиза, стирая слезу, которая испарилась, не долетев до земли.
Город за окном выл. Не метафорически – буквально. Виктор прижался спиной к холодной стене подъезда, втягивая воздух, который пах жжёной резиной и мокрым асфальтом. Его ладони скользили по шершавой поверхности кирпичей, будто пытаясь найти опору в материальности мира. Но мир больше не подчинялся законам физики. Неоновые вывески «Бар „Колибри“» и «Аптека №12» стекали вниз раскалёнными потоками, как расплавленный пластик. Буквы «ОТКРЫТО» превратились в кровавые подтёки, а светофор на перекрёстке пульсировал всеми цветами сразу, словно гигантский разбитый калейдоскоп.
– Не сейчас… – Виктор зажмурился, но даже сквозь веки пробивалось мерцание. Он побежал, спотыкаясь о трещины в асфальте, которые расширялись, обнажая под собой бездну. Там, в глубине, мерцали огни – не городские огни, а что-то древнее, холодное, как свет далёких звёзд.
Звуки накладывались друг на друга, создавая какофонию: гудки машин превращались в рёв раненых зверей, смех прохожих – в визг торнадо. Вдруг всё стихло. Тишина ударила, как пощёчина. Виктор остановился, ощущая, как барабанные перепонки сжимаются от давления. Он обернулся. Улица была пуста, но на стене дома, где ещё минуту назад красовался граффити с улыбающимся котом, теперь зияла трещина. Не та, что оставляют время и сырость, а идеально ровная, будто рассечение лазером. Из неё сочился свет – не белый, не жёлтый, а цвет, которого нет в спектре.
– Хватит, – прошипел он, впиваясь ногтями в ладони. – Это не настоящее.
Трещина дрогнула. Свет заиграл переливами, и из щели выползла тень. Нет, не тень – её антипод. Существо из сгустков света, слепящего и безформенного. Оно пульсировало, как сердце, вырванное из груди.
– Виктор… – голос звучал одновременно со всех сторон, как эхо в пещере. – Ты видишь.
Он отшатнулся, споткнулся о бордюр и рухнул на землю. Ладони впились во что-то липкое – асфальт стал мягким, как жевательная резинка.
– Проснись! – крикнул кто-то женским голосом, но вокруг никого не было.
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из грудной клетки. Виктор зажмурился сильнее, чувствуя, как слёзы текут по щекам. «Это сон. Это просто кошмар. Сейчас проснусь…»
Запах кофе. Горький, знакомый. Звук капель, стучащих по карнизу. Виктор открыл глаза. Он лежал на полу своей квартиры-студии, в луже холодного пота. Утро пробивалось сквозь жалюзи, рисуя на стене полосатые тени.
– Чёрт… – он поднялся, опираясь на диван. Тело дрожало, как после марафона. Во рту пересохло, а в висках стучало. «Сколько времени?» Часы на кухне показывали 6:17.
Он потянулся к бутылке с водой, но взгляд зацепился за стену. Там, где вчера висел постер с видом Нью-Йорка, теперь красовалась картина. Не его рук дело.
– Что за… – Виктор подошёл ближе, сжимая бутылку так, что пластик затрещал.
Холст изображал девочку в плаще цвета ночного неба. Её рука протягивалась к силуэту человека с пустыми глазницами. Фон – спирали и геометрические фигуры, словно схемы чужого сознания. Краски казались свежими, влажными. Он протянул палец, но не осмелился прикоснуться.
– Галлюцинации, – прошептал он, отступая. – Переутомление. Надо выспаться.
Но сон не шёл. Виктор бродил по квартире, как призрак, наливая виски в стакан с дрожащих рук. Каждый угол комнаты вызывал подозрение: тень от торшера изгибалась слишком странно, узор на ковре будто двигался, если смотреть боковым зрением. Он включил телевизор – ток-шоу с громким смехом, – но голоса ведущих казались искусственными, как у роботов.
– Всё нормально, – он говорил вслух, будто проверяя реальность собственного голоса. – Всё на месте. Диван чёрный. Холодильник гудит. Часы тикают.
Но когда он повернулся к стене, картины уже не было. Только гвоздь, торчащий из обоев.
– Не может быть… – Виктор подошёл вплотную, водил ладонью по поверхности. Обои шершавые, чуть шероховатые. Ни намёка на краску. – Я схожу с ума.
На кухне зашипела кофеварка. Он не помнил, что включал её. Запах горелых зёрен смешался с ароматом виски, создавая тошнотворный коктейль. Виктор выпил залпом, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. «Надо собраться. Вызвать доктора. Или… нет, они подумают, что я псих».
Он оделся на автомате: чёрная водолазка, кожаная куртка. В прихожей зеркало показало ему лицо незнакомца – осунувшееся, с тёмными кругами под глазами. «Спятишь, если будешь сидеть тут», – решил он и вышел на улицу.
Утро встретило его проливным дождём. Виктор шёл, не замечая луж. Прохожие с зонтами казались ему тенями, их лица размытыми пятнами. В ушах звенело, но не от тишины – от напряжения, будто мозг пытался уловить звук за гранью слуха.
– Вик! – чей-то голос пробился сквозь шум дождя.
Он обернулся. Сергей махал рукой из-под навеса кафе «Эклипс», прикрываясь газетой от дождя.
– Ты как призрак! Иди сюда!
О проекте
О подписке