– А это самое любопытное! Дело в том, что Беренгария, будучи еще принцессой Наваррской, прежде чем выйти замуж за английского короля, долгое время скиталась по Европе – многие хотели жениться на ней – она была лакомой партией для коронованных особ Европы – еще бы, наследница Наварры! Ее то и дело захватывали в плен, потом освобождали, потом опять она становилась заложницей очередного принца – а их тогда бродило по дорогам несчетное количество – не забывай, это было время крестовых походов и Европу наводнили странствующие рыцари и бандиты, и порой трудно было различить – кто есть кто. И вот однажды, в лесах Шампани, на Беренгарию и ее эскорт – или, вернее, его жалкие остатки – напал отряд вооруженных до зубов мародеров. Невесте английского короля грозила смертельная опасность, но ей на выручку пришли рыцари окрестного замка, хозяйкой которого была…

– Катрин де Бофор! – воскликнула Изабель.

– Конечно, ты знаешь легенду о том, откуда взялась Паллада^[47]. Беренгария нашла приют в замке и провела там несколько месяцев, за которые успела сдружиться с благородной дамой.

– Она гостила в замке до того, как Катрин изнасиловали английские крестоносцы, или после? – в вопросе Изабель звучала ирония. – Думаю, до – иначе графиня не была бы столь гостеприимной к невесте английского короля.

– Как ты права, carissima! – одобрительно кивнул Росси. – Беренгария гостила в замке Бофор до известного тебе события, которое стало отправной точкой для Ордена. И, уезжая, оставила графине на память…

– Гребень? – оживилась Изабель.

– Нет, почему же гребень? – Росси удивился.

– Но как же? – вздернула бровки молодая женщина. – Вы только что сказали – гребень носит имя Беренгарии.

– Да, носит, но это вовсе не значит, что он таковым является.

– Не понимаю. Если она оставила гребень…

– Да нет же! – в нетерпении воскликнул старик. – Беренгария подарила Катрин де Бофор молитвенник – в полном соответствии с тогдашними традициями – настоящее произведение готического искусства – в золотом окладе, инкрустированный драгоценными камнями, с рисунками изумительной красоты.

– Все равно не понимаю, – Изабель пожала плечами. – А при чем тут гребень?

– О, дитя мое! – прищурился Росси. – Сдается мне, эта тема очень тебя интересует!

– Вовсе нет, – она поджала губы. – Но гребень Альба знаменит. Правда, я не подозревала, что он настолько старинный.

– Старинный, но не настолько. Конец семнадцатого века. А тот молитвенник экспонируется в Лувре. Его выставили на аукцион сорок лет назад. Я пытался его заполучить, но не вышло… Лот перекупил кто-то из дома Ротшильдов, а потом…

– Нельзя ли ближе к делу! – довольно резко попросила Изабель. – Я по-прежнему ничего не понимаю.

– Я вот-вот перейду к сути! – пообещал Росси. – Проблема в том, что когда речь заходит об истории, я увлекаюсь… Так вот, молитвенник. Бофоры владели им века, пока в 1679 году французская принцесса, племянница Людовика XIV, Мария Луиза Орлеанская не вышла замуж за испанского короля Карлоса II. Сердце короля-солнце не дрогнуло, когда он отдал шестнадцатилетнюю девочку одержимому безумцу Карлу. Более того, испанского монарха подозревали в инцесте.

– И что? При чем тут Бофоры?

– Терпение, дитя мое! Марию Орлеанскую сопровождала многочисленная и знатная свита, так как по слухам, принцесса была вовсе не племянницей французского короля, а его дочерью.

– Подумаешь, – Изабель наморщила носик.

– Вместе с принцессой в Эскориал^[48] отправились ее придворные дамы. Одна из них Катрин, графиня де Бофор.

– Очередная Катрин! – фыркнула Изабель.

– Это имя носили королевы и святые. Но графиня была совсем юной, всего на год старше своей королевы. Для нее нашелся жених при испанском дворе. Угадаешь, кто?

Изабель закатила глаза: – Ну конечно! Герцог Альба?!

– Точнее, будущий 10-й герцог Альба, тогда он еще звался маркизом Толедо. Предполагается, что в качестве приданого она получила и молитвенник Беренгарии.

– Но при чем тут гребень?

– В отличие от Марии Луизы, которая была несчастлива в браке и ненавидела Испанию до конца дней, Катрин полюбила и мужа, и страну, в которой вскоре почувствовала себя как дома. В качестве свадебного подарка дон Франсиско Альварес де Толедо преподнес невесте пейнету невероятной красоты.

– Пейнета Альба…

– Именно! Впоследствии на зубцы гребня был нанесен текст на старофранцузском языке – изящное ле^[49], которое Беренгария посвятила подруге и записала на форзаце^[50] молитвенника. Это настоящий шедевр – и литературный, и ювелирный. И конечно, несомненный исторический артефакт. Впервые пейнету надела Катрин де Бофор на собственное венчание. И с тех пор все невесты дома Альба венчались, набросив белоснежную мантилью из валенсианских кружев на высокий гребень. Так, вернее, было, пока во времена Гражданской войны^[51] дворец Лирия не разграбили красные, и гребень не затерялся… Если точнее, все думали, что он затерялся. А он преспокойно себе лежал в подвалах Франко, и после того, как тот умер в 1975 году, все его состояние перешло к Хуану Карлосу, а тот не спешил с разбором наследства. Вот так и вышло, что несколько лет назад пейнету передала русской примадонне королева София. Ее чрезвычайно впечатлил русский «Дон Кихот», и она решила подарить Анне Королевой что-нибудь истинно испанское. Не нашли ничего лучшего, чем отдать ей гребень Беренгарии. Да какое она имеет на него право!

– Ну, не меньшее, чем вы… дедушка, – усмехнулась Изабель.

– Ошибаешься! Ах, как ты ошибаешься, дитя мое! Да будет тебе известно, наш род Росси идет от четырнадцатого герцога Альба, который во время Пиренейских войн^[52] путешествовал с матушкой по Европе. Несколько месяцев он провел в Венеции. И тайно обвенчался там со знаменитой куртизанкой Марией Гонфалоньери…

– С куртизанкой? – Изабель была шокирована.

– Венецианские куртизанки того времени были прекрасными образованными женщинами и редкий мужчина мог устоять перед их прелестью и умом. Вот юный Альба и попался.

– То есть, если вы мой дед, а она моя пра… пра… прабабка, – растерянно проговорила Изабель, – то я – потомок герцогов Альба?..

– Ты мгновенно ухватила суть! – воскликнул Росси. – И да будет тебе известно, у меня есть подписанное по всем правилам свидетельство о браке дона Карлоса Мигеля Фитцджеймса Стюарта и Сильва и моей прапрапрабабки Марии. А также свидетельство о рождении моего предка – Винченцо Гонфалоньери.

– Почему об этом ничего не было известно? – прошептала ошарашенная Изабель.

– К сожалению, брак был аннулирован в 1815 году Святейшим Престолом по требованию короля Испании Фердинанда VII, как не получивший официального монаршего одобрения. Кстати, может, брак и не был бы расторгнут, но на момент его заключения юный Альба был несовершеннолетним.

– Проклятье! – вырвалось у Изабель.

– Да уж, – вздохнул Росси. – Марию поспешно выдали за венецианского торговца Росси, и тот признал Винченцо Гонфалоньери законным сыном. Надо заметить, почтенный негоциант оказался прекрасным мужем и отцом, брак принес ему немалую выгоду, так как за Марией дали отличное приданое. Именно с этого союза началось восхождение нашего рода. Со временем Росси стали элитой венецианской знати, потеснив Контарини, Гритти и Гримани… Испанская история была похоронена в семейных архивах и, скорее всего, сгнила бы от плесени и грибка, если б твой дедушка, – он приосанился, – не начал наводить порядок в семейной библиотеке. Ее немного подтопило во время очередного наводнения в конце пятидесятых, и надо было срочно принимать меры. Я посвятил разбору несколько лет, и то, что обнаружил, повергло меня, тогда еще молодого человека, в шок. Примерно, в каком сейчас находишься ты. А еще я нашел упоминание о последней воле моего… нашего предка. Герцог Карлос Мигель Альба завещал пейнету Беренгарии Марии Гонфалоньери-Росси – видимо, он не переставал любить ее до конца дней. Но, естественно, подобное упоминание не имеет никакой юридической силы.

– Несомненно, – с сожалением кивнула Изабель.

– И тогда я попытался заполучить гребень собственными методами. Считаю – и ты со мной согласишься – я имею на него право. И ты – как праправнучка Марии Гонфалоньери. Я даже привлек специального агента. Это влетело мне во внушительную сумму, почти полмиллиона евро! И все коту под хвост.

– Как так? – удивилась Изабель.

– Та самая мадам Королева, о которой ты упомянула – оказалась не так проста. Наш агент погиб при очень подозрительных обстоятельствах – в его смерти обвиняют серийного убийцу – но что-то мне с трудом в это верится. Полагаю, ты должна кое-что знать об этом. Кстати, тебе не любопытно, почему я об этом знаю?

Сказать, что Изабель была поражена – не сказать ничего. Росси с удовольствием наблюдал, как она меняется в лице – растерянность сменяется изумлением, изумление – страхом, страх – паникой. Конечно, девочка не ожидала, что он в курсе всего, происходящего в Палладе – пусть даже это казнь очередного преступника или тренировка нового боевика. Однако, девочка заинтересовалась – вон, как глазки заблестели. Интересно, что ее больше поразило? Известие о том, что она – потомок могущественного дома, или вероятность того, что ему известно все, что творится в ее засекреченной организации?

– У нас утечка? – выдержав паузу, спросила Изабель.

– Скажем так – я знаю очень много. И у меня везде друзья.

– Значит, друзья? – каменным тоном заметила она.

Росси усмехнулся: – Друзей надо заводить умело, и ценить. Ну, carissima, – продолжил он. – Уверен, мы сможем найти общий язык. Нам стоит объединить наши усилия, – он поднял примирительно руку, – Не волнуйся, я говорю только о временном сотрудничестве, хотя – как знать? Вдруг мы станем настолько полезны друг другу, что объединим и наши организации.

– Не думаю, – Изабель покачала головой. – Не вижу смысла.

– Это как посмотреть. С какой точки зрения. Например, под углом твоих личных желаний. Чего бы тебе больше всего хотелось?

– Почему вы спрашиваете? – надменно вздернула голову Изабель.

– Потому что я могу дать тебе все, что пожелаешь.

– Мне достаточно власти. Уж чего-чего…

– Мне это известно. Ты теперь Магистр Ордена – по завещанию Моник.

– Интронизации еще не было, – сухо откликнулась молодая женщина. – Я пока что исполняю обязанности, экселенца. И стараюсь делать это максимально хорошо.

– Не сомневаюсь. Говоришь, власти тебе достаточно?.. Но можешь ли ты употребить эту власть во благо лично себе? Да так, чтобы не вмешался этот ваш пресловутый Маршал? Он способен спутать все твои планы, если пожелает.

– Магистры не пользуются данной им властью в личных целях, – с достоинством заявила Изабель. – Это низко.

– Неужели? Не будь такой наивной, принцесса! Твоя бабка Моник лично санкционировала казнь серийного убийцы по ходатайству твоей крестной мадам Перейра.

– И что? – подняла голову Изабель. – Обычное дело. Почему она не должна была?

– Да потому, милое мое дитя, что в том не было необходимости. За тем маньяком охотились спецслужбы некоторых стран – достаточно было сдать его властям одной из них. Не делай вид, что ты не понимаешь, о чем речь.

Изабель раздраженно поджала губы и выпрямилась в кресле.

– Ты в курсе, по чьей просьбе была проведена акция, в результате которой погиб не только маньяк, но и еще один человек?

– Да, – наконец кивнула она. – По просьбе Анны Королевой, примадонны Парижской Оперы. Человек, случайно погибший в тот день – Мигель Кортес де Сильва, виконт Вильяреаль.

– Это был мой агент.

– Ваш агент? Виконт?

– Он унаследовал титул совсем незадолго до гибели, – тонко улыбнулся Росси. – Но это неважно. Важно следующее. Мне удалось по своим каналам получить расшифровку протокола акции. К сожалению, в нем отсутствует важная деталь.

– Какая?

– Рыцарь, проводивший акцию, покинул место казни на несколько минут. И поэтому протокол не зафиксировал, кто же убил моего агента. А мне бы хотелось этот вопрос выяснить.

– Зачем?

– Зачем? Странный вопрос! Я не люблю, когда мне путают карты и мешаются под ногами. Меня это раздражает, – казалось, Росси сожалел не о смерти сомнительного виконта, а о даром потерянном времени и впустую потраченных немалых средствах. Необходима компенсация. И его внучка вполне может ее обеспечить.

– И если узнаете, кто вам помешал, как вы поступите?

– Им придется туго.

Росси произнес эти слова буднично, но в них сквозила такая неприкрытая угроза, что у Изабель не возникло сомнений – тому, кто встал на дороге ее деда, мало не покажется. Тем временем, старик, постукивая пальцами по подлокотнику кресла, внимательно следил за молодой женщиной. О, она – истинная француженка. Почти не пользуется макияжем – но как хороша, свежа и изящна. В ней нет ничего от рода Росси – женщины их семьи обладают чисто итальянским вкусом – элегантность превыше всего. Это конечно, мило, но порой утомляет.

– Не отказывайся от союза со мной, carissima. Я могу дать тебе верных людей для осуществления лично твоих желаний и планов. Чего тебе хотелось бы? У тебя есть враги? Наверняка есть – у такой красивой и могущественной женщины их не может не быть. У тебя есть шанс покончить с ними.

– С врагами я справлюсь сама, – на губах молодой женщины промелькнула презрительная улыбка.

– К сожалению, не всегда возможно сделать это так, чтобы не навлечь на себя губительные подозрения. Скажи, от кого бы ты хотела избавиться? Или кем завладеть?

– Вы сказали «Кем?», – ее правая бровь удивленно изогнулась. – Разве можно завладеть человеком?

– О-о!!! – рассмеялся старик. – Еще как можно! Причем не купить – нет, я не позволил бы своей внучке унизить себя подобным образом. А именно завладеть – умом, телом, сердцем. Признайся дедушке!

– С чего вы взяли, что у меня могут быть подобные желания?

– Я давно за тобой наблюдаю. Порой, когда ты думаешь, что тебя никто не видит – например, в ложе Оперы – у тебя такое особое выражение лица – нежное, чувственное, но… грустное.

– Вы ошибаетесь, – чуть запнувшись, возразила Изабель.

– Дитя мое, я так давно живу на свете, что сразу могу отличить сердце, заблудившееся в чаще безответной любви… Не надо спорить, а лучше прими мою помощь.

– А что вы хотите взамен? – деловито поинтересовалась графиня де Бофор.

– Не обижай старика! – замахал он руками. – Я бы помог тебе совершенно бескорыстно. И только когда наши мысли, желания, претензии стали б одним целым – лишь тогда я бы предложил тебе помочь мне… Да и себе самой, a dit la verita^[53]…

– Вы говорите о пейнете Альба? Вы не оставили надежды ее получить? И я должна вам верить? – фыркнула Изабель.

– Должна. Зачем мне тебя обманывать? Я отправлю к тебе моих агентов. Постарайся внедрить их в сеть организации – тогда в сложный момент тебе будет на кого положиться.

– Это очень трудно, – встревожилась Изабель – Рыцари проходят жесточайший отбор.

– Не волнуйся. Это будут люди, которые без труда впишутся в любую структуру, не вызывая подозрений.

– Я подумаю. Но и вы… сдержите ваше обещание.

– Ага! – обрадовался старик. – Значит, я был прав! Несомненно, ты мечтаешь о мужчине! Отлично! Тогда подумай о том, как прекрасно ты будешь смотреться в подвенечном платье и с пейнетой в волосах! Истинная Альба!

– Вы соблазняете меня, экселенца?.. – чуть улыбнулась Изабель, но мечтательно зажмурилась. Росси удовлетворенно откинулся в кресле – кажется, цель достигнута. Не стоит, однако, обольщаться очевидной легкостью, с которой он разбередил в этом алчном и своевольном сердце мятежную бурю. Светлые глаза сверкают отчаянным желанием, но не следует забывать, что эта тридцатилетняя женщина – плоть от плоти Моник – хитрая и бессердечная. Необходимо умелой рукой направлять ее и неотступно следить за ней. И тогда спустя несколько лет будет кому передать власть – ей, Изабель де Бофор, достойной могущественных предков – и его самого – команданте^[54] Винченцо Гонфалоньери Росси. А самому можно будет отправиться на покой – и осуществить давнюю мечту, если на то будет воля божья.

И чуть позже, январь 2013 года, Москва

– Не поворачиваться! Налево. Еще раз налево. Сказано, не поворачиваться! – мужчина беспрекословно подчинялся, но несколько раз инстинктивно его голова дергалась в сторону голоса, отдававшего приказы. Меж лопаток его, не переставая, бежали капли липкого пота – так страшно ему не было, даже когда в детстве мать оставляла его в темном чулане. В чулане водились крысы. Животные не проявляли открытой агрессии, но мальчик испытывал отчаянный страх, когда они с писком подбегали к нему, заинтересовавшись его домашними тапками.

– Медленно поднимайся, – перед ним была достаточно крутая лестница, ступеньки которой тоскливо заскрипели, подобно доскам эшафота. Он и чувствовал себя, будто приговоренный к смерти – этот голос… Впервые он его услышал, когда мучимый жаждой мести вынашивал жестокие и, чего греха таить, мало выполнимые планы. Его жена Танечка – единственная женщина, которая его любила, и которую до невыносимой боли в груди любил он – умерла спустя неделю после несложной операции – ошибка пьяного анестезиолога. Он выжидал под окнами врача несколько недель кряду, предвкушая, как затянет на ненавистной шее бельевую веревку. И вот, когда сладкий момент был уже изумительно близок, он услышал этот тихий бесполый голос: «Остановись. Оттуда, куда ты так стремишься, обратной дороги нет». Через неделю анестезиолог неосторожно упал, ударился головой и впал в кому, из которой так и не вышел. Сердобольные родственники отключили его от аппарата жизнеобеспечения примерно спустя полгода. А еще через несколько месяцев к нему явился Александр.

… – Теперь направо, – мужчина повиновался. Он был безусловно готов к тому, что это последние шаги в его жизни – скорее всего, ему не простят – как они это называют – «эксцесс исполнителя».^[55]

Он оказался в комнате с зеркалами – высокие и узкие, они были расставлены так, что во всех он видел свое отражение – невысокий сутулый человек в очках и с залысинами, в дешевом пальто и поношенных ботинках. Руки в карманах – чтобы никто не увидел, как они дрожат от страха. Он не боялся смерти – он неистово боялся боли. Даже порезанный палец причинял ему страдания – а вид рассеченной плоти повергал в полуобморочное состояние, он призывал всю свою мужественность, но ее, как правило, не хватало, и он начинал плакать, как десятилетний пацан, и никак не мог остановиться.

– Доминик, здравствуйте, – послышался другой голос, такой же бесполый, но – более высокий. Первый он определил бы как тенор, а этот был скорее, фальцетом. Сейчас его назвали именем, которое он выбрал себе для работы в Ордене. Не все рыцари пользовались псевдонимами, но это не возбранялось.

– Здравствуйте, – выдавил он, глубже втягивая голову в плечи.

– Доминик, вы понимаете, почему вы здесь?

– Я… я… я не знаю.

– Неужели?.. – в голосе прозвучала плохо скрытая ирония.

– Я и правда не понимаю…

– Тогда мне придется вам кое-что напомнить. Например – ваш проступок двухмесячной давности. Вы помните, что натворили? Вы убили невинного человека.

– Я… помню, – Доминик задрожал.

– Метко стреляете, Доминик. Кто б мог подумать…

– Да… простите.

– Вам это сошло с рук. В ваше положение вошли и оставили убийство безнаказанным, так как сочли его несчастным случаем. Вы должны были чувствовать благодарность.

– Поверьте мне, я чувствовал! – воскликнул он.

– Но вы не остановились.

– О чем… о чем вы говорите?! – пролепетал он.

– Что вы натворили на кладбище?! – интонации фальцета стали резкими, даже визгливыми.

– Я… не знаю, как это произошло.

– Надеюсь, вы понимаете, что ваше нынешнее положение плачевно, не сказать более? – прямо спросил фальцет.

– Мне ясно дали это понять, – пробормотал Доминик. – Я готов.

– Боюсь, что вы до конца не представляете, что вас ждет. Око за око.

– То есть, меня замуруют заживо? – его голос дрогнул.

– Угу, – это «угу» прозвучало до странности мирно, вовсе не угрожающе и оттого он испугался еще сильнее.

– А вы чего ожидали?.. Око за око.

У него затряслись не только руки, но и колени. Он представил себе помещение в пару квадратных метров, холод, жажду и голод – словом, все, на что он обрек Антонину Сергеевну Сукору – немолодую воспитательницу детского садика. Но если б они только знали… если б только знали…