2. ЛИШЬ БЫ ДИТЯ НЕ ЗАПЛАКАЛО

Эти невероятные истории – отголоски времен ГУЛАГа. И то чудо, о котором в каждой из них пойдет речь – это не только чудо спасения ребенка, но и чудо материнской любви…

Девочка в посылке

Собиралась эта история по разрозненным воспоминаниям детства, затем дополнялась какими-то наблюдениями, случайно услышанными обрывками разговоров. И гораздо позже, когда я сама уже держала на руках собственного ребенка, об истории наших бывших соседей в Норильске рассказала мне мама.

Боришкевичи были с Западной Украины. Тетю Тамару в Норильск, что называется, приволокли за косы (и в прямом, и в переносном смысле). В 1946 году, когда по лесам отлавливали бендеровцев, она, на тот момент пятнадцатилетняя девочка, «попала под раздачу». По поручению своей мамы несла в лес узелок с едой, поскольку в лесу скрывался ее дядя (возрастом едва ли на год ее старше). Пытали и избивали ее жестоко, потом затолкали в скотский вагон (целый состав таких девчонок и молодых женщин отправили тогда в Сибирь). В Красноярске пересадили на пароход, довезли до Дудинки, а от Дудинки до Норильска восемьдесят километров гнали пешком. Дело было в сентябре, и в Норильске уже лежал снег.

Из детства сохранилось одно воспоминание. Тетя Тамара и мама сидели за большим круглым столом, и каждая делилась какими-то переживаниями. А мне было лет шесть, и я сидела как раз под этим столом, скрытая скатертью с кистями и павлинами. Тетя Тамара вспоминала то, что потом не давало мне спать по ночам…

Девочек-украинок гнали по промерзшей дороге до Норильска. Вдруг одна из них запела:

«Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю,

Чому я ни сокил, чому ни лэтаю…»

И вдруг все, кто шел в колонне, дружно подхватили:

«Чому же ты, Боже, мне крылов ни дал,

Я б зэмлю покинув и в небо злэтал…»

Видимо, такой силы было это исполнение, что у охранников выступили слезы. Девочек начали избивать прикладами, таскать за косы, чтобы прекратили песню.

В Норильске работы велись на рудниках: независимо от пола и возраста в основном занимались тем, что перетаскивали на поверхность из рудника тачки с рудой. Правда, с прибытием новой партии заключенных-мужчин, женщин перевели на подсобные работы.

Это были первые четыре года ее юности. А потом, когда ей было двадцать, она встретила дядю Володю. Он был тоже с Украины, на начало войны работал водителем, его взяли в плен немцы, а после освобождения Украины уже нашими войсками, отправили в ГУЛАГ.

В начале пятидесятых для политических заключенных появилось послабление. Касалось оно только Норильска или было во всех лагерях, не знаю. Но в Норильске заключенным, объединившимся в семью, давали место в «семейном» бараке. Это был такой же барак, как и остальные, просто одна пара отделялась от другой матерчатыми занавесками.

Когда Тамара забеременела, и беременность была уже на седьмом-восьмом месяце, ее перевели на «легкий труд». «Легкотрудницы» ухаживали в медсанчасти за больными, стирали простыни и бинты, чистили и убирали. Тамара родила девочку, три месяца ей полагалось отпуска, а потом тюремные ясли – до года. А вот после года детей у матерей «изымали», направляли по детдомам, давали новые имена и фамилии, то есть, даже если получишь свободу, найти потом своего ребеночка вряд ли сможешь.

До года девочке, которую назвали Любой, оставался месяц, когда и придумали Тамара и ее начаьница-докторша план по спасению ребенка. Тамаре докторша как-то подарила свою старенькую кофточку, пожалела молодую старательную девушку. А потом врачиха увидела, какие красивые вышитые узоры появились на этой старой кофточке. Тамара оказалась великолепной вышивальщицей и белошвеей. Персонал медчасти в очередь становился за заказами, и по этому случаю ей даже делались небольшие послабления: раньше отпусками с работы, прикармливали – беременная все-таки. Владея ювелирными технологиями вышивания, мережки и т.д., Тамара для норильских медичек-модниц стала человеком незаменимым.

Поэтому, когда оставался месяц до года Любе, и ее должны были у матери отобрать, видя, как плачет Тамара, докторша решила ей помочь. У нее был приятель – летчик, с ним она и договорилась. Написана была справка о смерти ребенка, а Любочку, напоив маковым отваром (чтобы ребенок неожиданно не заплакал), запеленали и запаковали в посылку. Летчик, зная, что находится в посылке, довольно бережно положил ее рядом с собой. Еще недели за три Тамара написала своей матери на Украину, чтобы та ждала в Красноярске и нашла летчика с такой-то фамилией – он прилетит из Норильска. Большего она написать не могла. Через всю огромную страну мать Тамары добралась в Краснярск и встречала каждый рейс из Норильска. Наконец прибыл тот самый, летчик аккуратно передал женщине посылку, и так бабушка познакомилась с внучкой.

А потом, лет до семи Люба жила с бабушкой. Своих родителей она увидела, когда мы все вселялись в новый дом. На ул. Комсомольской, 30 мы с Боришкевичами оказались соседями. Туда-то и привезла бабушка Любу к родителям, уже освобожденным, но не до конца реабилитированным.

Малыш в чемодане

Эту историю рассказал мне тот самый бывший малыш, только теперь это был взрослый солидный человек, директор одной из томских гимназий. Я ее так и передам от первого лица.

«Мои родители поженились в студенчестве, на выпускном курсе, было это в конце войны. Они закончили медицинский и были направлены в Магаданскую область. Я родился, конечно, ослабленным, как и большинство, наверное, детей, родившихся в тех тяжелых условиях. После трехмесячного отпуска по уходу за ребенком мама вынуждена была сдать меня в ясли, я постоянно болел, и врачи не были уверены, что не умру до года. В это время отца вызвали в Москву, а мама должна была отработать еще год. Ей полагался месячный отпуск, и она подала заявление. Но начальник медчасти, понимая, что мама может и не вернуться (поскольку папа уже уехал из Магадана), решил, что ребенок останется в круглосуточных яслях.

– Да, вы вольнонаемная и имеете право на отпуск, – заявил он, – но ребенка с вами я отпускать не обязан.

Мама была в отчаянии. И тут ее выручил один из ее бывших пациентов – из политических заключенных. Надо сказать, что врачей на Колыме не хватало, и лечили они всех – и охрану, и заключенных, и начальство. И вот бывший зек, уже отсидевший, но не до конца отпущенный, «на поселении», который работал при медсанчасти, кажется, истопником, он маме и помог – в благодарность за то, что она его с того света вытащила.

Этот человек подрабатывал тем, что мастерил чемоданы – делал их из фанеры и обивал дерматином. Фабричных-то в ту пору не было, люди в основном ездили с узлами да с корзинами. А он мастерил очень неплохие, аккуратные. Промерив мой рост, он сделал для мамы небольшой чемоданчик и прокрутил в нем едва заметные дырочки, чтобы я не задохнулся.

Перед вылетом мама напоила меня успокоительным, чтобы не заплакал в неподходящий момент, и я почти сутки проспал. Самолеты были небольшие и ненадежные, лететь нужно было до ближайшей пересадки на поезд часов семь. Надежной оставалась только охрана, контроль на вылете и при посадке.

И вот мама, упаковав меня в чемодан и замирая от страха, подходит к контролеру, замерзшими руками приоткрывает застежки чемоданчика, и тут (вот уж действительно чудо!) она видит, что этот охранник – ее бывший больной, она даже вспоминает его имя и отчество! Порой в критические моменты жизни память нам действительно преподносит сюрпризы. Ведь за это время через ее руки прошли сотни больных.

– Ну как, Иван Макарович, печень больше не беспокоит? – спрашивает она заботливо. Иван Макарович, которого докторша вспомнила и назвала по имени-отчеству, разулыбался, вскользь глянул на содержимое приоткрытого чемодана, и посчитал неудобным рыться в женском белье докторши, которая ему так помогла.

В самолете, где помещалось человек четырнадцать, летчик посоветовал пассажирам положить вещи на пол. Может начаться тряска, не исключено, что кто-то ударится. От одной мысли, что ее больной годовалый сын будет лежать на ледяном полу салона, мать сама похолодела. Она крепче прижала к себе чемодан и сказала пилоту, что везет в министерство ценные бумаги, и ей велено довезти их в сохранности. Это подействовало, и больше ей не предлагали освободиться от багажа.

– Тот перелет стал для мамы самым тяжелым воспоминанием в жизни. Семь часов она сквозь рев мотора пыталась услышать мое дыхание и в то же время боялась, что я проснусь и закричу».

Времена, конечно, не выбирают. Но в любом времени есть люди, которые, рискуя если не жизнью, то уж точно – судьбой, помогают спасать ребенка. Я думаю о той докторше, о том летчике, о тамариной матери. Я думаю о том заключенном-истопнике, изготовившем чемодан для малыша. А еще – о невероятной материнской любви.

3. ВСЕ БЫ ОТДАЛ ЗА…

Фраза «Полцарства – за коня» всем, наверное, знакома. Не всегда деньги или материальные блага становятся самым необходимым. Бывает, что более важна чья-то своевременная помощь, минуты и секунды, а то и просто добрый совет. Вот здесь и случаются чудеса…

«Ищи человека»

Одна моя знакомая, врач, как-то сказала: «Не борись с системой, ищи человека…» Возможно, кому-то такой совет покажется конформистским, но я не раз убеждалась в его действенности.

Вот рассказ одной матери особенного ребенка, как иллюстрация этого простого правила.

«В начале девяностых годов, когда обвалились все поставки импортных лекарств, многие просто не знали, как спасать своих близких. Моему мальчику нужен был церебролизин в ампулах, без него он бы просто не смог дальше жить. В поисках средства я дошла до начальника областного аптекоуправления, и он откровенно мне сказал: этого лекарства нет в стране.

Я стояла и смотрела на него, я просто не знала, что делать и куда еще идти. Может, вид отчаявшейся матери чем-то тронул этого человека, он сказал: «Попробую вам помочь…» Мы привыкли, что чиновники – это какие-то бездушные механизмы, служители системы, лишенные сострадания и совести. Но иногда и чиновничье сердце – это сердце человеческое.

Без особых надежд я вышла из аптекоуправления, я не знала, как мне смотреть в глаза своему ребенку, измученному головными болями. Неожиданно через неделю раздался телефонный звонок от того самого чиновника. «Приходите за церебролизином». Между тем, в то время церебролизин был на вес золота, в объявлениях и по телевидению, и по радио, и в газетах то и дело проносился просто-таки стон: «Срочно! Церебролизин за любую цену!»

И вот захожу в кабинет, и начальник подает мне сверток, в котором золотые для меня ампулы. На них что-то написано иероглифами, и никакого перевода, даже на латинице, – нет.

– Это точно церебролизин? – засомневалась я. – И сколько я вам должна?

– Нисколько. Идите и лечите своего мальчика.

Позже я еще раз зашла к этому человеку, просто поблагодарить. И узнала, каким путем попали ампулы в мои руки. Этот человек, не имея возможности помочь мне через официальные каналы, нашел телефон старинного приятеля, с которым когда-то вместе учились. Тот связался со знакомым судовым врачом торгового судна во Владивостоке, который как раз собирался в рейс до Японии. В Японии врач купил те заветные ампулы, предназначенные, конечно, для японцев – потому и промаркированы они были только по-японски.

Те ампулы помогли поддержать здоровье моего сына. Он до сих пор жив, и при его диагнозе, неплохо себя чувствует.

Прошло более двадцати пяти лет с тех событий. Начальник аптекоуправления давно ушел на пенсию, переехал из Томска куда-то в европейскую часть страны к родственникам, фамилий его далекого друга и того судового врача, который купил в Японии ампулы, я, к сожалению, не знаю. Но я все время вспоминаю этот случай, и по прошествии лет все чаще думаю, что в тех условиях, в той неразберихе, в том всеобщем пофигизме нашлись ответственные люди, которые, по сути, спасли моего мальчика – больного ребенка, которого они никогда в жизни не видели. Спасли не по обязанности, а из человеческого сострадания. Для меня это осталось в памяти настоящим чудом милосердия».

Статус и фамилия – для доброго поступка

Как часто люди при должности, одна фамилия которых наводит трепет на окружающих, пользуются этим для решения каких-то своих меркантильных делишек. Но иногда люди со статусом просто помогают другим, даже незнакомым. Вот рассказ женщины, которой помог именно такой человек.

«В годы перестройки отправилась я в отпуск к тетушке в Фергану вместе с четырехлетним сыном. Мне тогда было двадцать пять, сама еще девчонка, почти никакого жизненного опыта. И хотя более опытные знакомые предупреждали, что в союзных республиках процветает коррупция, а потому на всякий случай денег надо взять побольше, я как-то не предполагала, что столкнусь с этим злом.

Погостили мы у тетушки, собрались в обратную дорогу, с сумками и чемоданом приехали на вокзал Ферганы. Подошла моя очередь к кассе, я попросила сквозной билет от Ферганы до Томска через Ташкент, где была пересадка. Кассирша отдает мне билет, а там написано: «Ташкент-Омск».

– Простите, но до Ташкента-то мне как добираться? А из Омска до Томска? И ребенка вы в билет не вписали…

– Ничего не знаю, – на голубом глазу отвечает кассирша, – как дала, так и дала. Следующий!

Я пытаюсь что-то возразить, но меня отталкивает следующий, очередь напирает, и меня из нее просто выталкивают. Я стою посреди вокзала в чужом городе, через полчаса посадка до Ташкента, на чемодане дремлет мой ребенок, и я не могу понять, как вернуться домой? Слезами горю не поможешь, но слезы все-таки капают, до меня постепенно доходит безвыходность моего положения. И вдруг чей-то голос:

– Девушка, вам помочь?

Рядом остановился средних лет мужчина, я ему протягиваю билет, всхлипывая, обрисовываю ситуацию. И тут меня озаряет: