Открываю глаза. На прикроватной тумбочке противно пищит электронный будильник, мигая зелёными цифрами: семь тридцать. Мои руки скрещены на груди, а пальцы вцепились в плечи. Как будто я пытаюсь защититься от чего-то невидимого. Шея напряжена, зубы стиснуты.
«Да выключи его!» – раздражённый сонный голос мужа заставляет меня вздрогнуть, возвращая мысли в реальность.
Тянусь к будильнику и нажимаю кнопку. Поворачиваюсь к ворчуну:
– Я на работу.
– Угу. Я тоже сейчас встаю, милая, – говорит Матвей, зевая. – Ты не забыла? Сегодня приезжает твой отец.
– Отец? Дорогой, ты что-то путаешь. Он же был вчера.
– Он был вчера? – Приподнимаясь и опираясь на левый локоть, муж внимательно смотрит на меня. Повисает пауза.
– Что? Разве нет?
Мои рёбра сжимаются. В памяти мгновенно всплывает человек на мотоцикле, и… Я в ужасе вскакиваю с кровати, как ошпаренная. Поднимаю майку, смотрю на свой живот, трогая его руками. Выдыхаю:
«Господи! Какое облегчение. На мне нет никаких дыр от пуль».
В растерянном взгляде мужа читается вопрос.
– Объясни, милая. Что случилось? – его голос звучит настороженно. Откидывая одеяло и вставая, Матвей подходит и заключает меня в объятия. – Тебя всю трясёт, любимая. Ты заболела? – Он бережно касается моего лба своей ладонью. – Температуры вроде нет.
– Не знаю. – Отстраняюсь и иду в ванную.
По пути останавливаюсь возле зеркала и всматриваюсь в своё отражение. На меня смотрит бледное, испуганное лицо.
Принимая душ, я в деталях вспоминаю весь вчерашний день. Затем сон, снившийся всю ночь: психушка, Маньяк, Бритва.
– Я могу отличить сон от реальности! Я не схожу сума! – возмущённо повышаю голос на Матвея, который, выслушав меня за завтраком, после долгого молчания, пытается убедить, что всё это мне приснилось: и психушка, и день рождения отца, и мотоциклист, и моя смерть.
Не окончив завтрак, бросаю вилку на стол.
«Я не сумасшедшая!»
Вскакиваю, хватаю сумку, ключи от машины и выбегаю на улицу. Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь от возмущения и тревоги.
«Что со мной происходит? Я же не сумасшедшая! Так больно и обидно, когда самый близкий человек не верит тебе».
Опираюсь спиной на колонну, поддерживающую балкон второго этажа. В сумке звонит телефон.
– Ян, ты где? – Голос Павла звучит раздражённо.
Вскидываю руку, смотрю на часы: восемь тридцать.
«Опять опаздываю на работу».
– Я еду, – отвечаю резко и кратко. Отключаю телефон и иду к машине.
Ровно в девять забегаю в отделение. Возле дежурного толпится народ. Киваю ему и, пробегая мимо, замедляюсь.
«Стоп. Я уже видела этих людей».
Останавливаюсь, всматриваюсь в лица. Дежурный приветственно кивает в ответ.
«Что за бред?»
Медленно иду по коридору, растерянно оборачиваясь на толпу.
– Ты, как всегда, Трость, – вставая из-за стола, кидает обиженно Павел и выходит из кабинета.
Это становится последней каплей. Я срываюсь и кричу ему в спину:
– Что? Что я опять не так сделала? Вечно ты всем недоволен!
Выхожу следом за ним из кабинета и поднимаюсь на второй этаж. Меня колотит от ярости.
«Что за день такой? Сейчас меньше всего хочется видеть начальника с его нотациями. Павел тоже хорош!»
Дохожу до открытой двери кабинета Егрыза – так мы с Павлом между собой называем Егора Степановича. Павел мнётся на пороге. Я слегка подталкиваю в кабинет. Егрыз сидит, постукивая ручкой по столу. Значит, настроение у него плохое: сейчас начнёт пилить. Опережаю его: быстро здороваюсь, кидаю папку на стол и вываливаю всю информацию, что мы с Павлом выяснили накануне по текущему делу.
Паша садится за стол напротив меня. По мере того как я зачитываю рапорт, глаза напарника становятся всё шире. На его лице читается полное недоумение.
– Ну вот, можете же, Трость! – Лицо Егрыза, напротив, расплывается в довольной улыбке. – Сейчас же выезжайте!
Я встаю из-за стола, беру свою папку и направляюсь к выходу. Павел догоняет меня на лестнице, хватает за плечи и резко разворачивает.
– Ты мне объясни, пожалуйста, Трость, что это было сейчас? – На лице напарника застывает неподдельное удивление.
– Что? Не понимаю тебя. Я рассказала всё, что мы с тобой вчера выяснили. И ещё, у меня есть к тебе вопрос по поводу вчерашнего вечера. Только давай вернёмся в наш кабинет.
Я быстро сбегаю по лестнице. Зайдя, бросаю папку на стол и подхожу к окну.
«Лавочка с кормильцем птиц не появилась».
– Я тебя внимательно слушаю, коллега! – Горин садится, закидывает ногу на ногу, скрещивает руки на груди.
Выражение его лица вызывает у меня смех.
«Высокомерный болван!»
– Что ты ржёшь, Трость? Я разве что-то смешное сказал? Может, у тебя просто крыша поехала?
«Последний вопрос прозвучал обидно».
– Что из того, что я докладывала Егрызу, тебе непонятно? – спрашиваю уже серьёзно.
– Мне всё непонятно. Мы вчера с тобой ничего не обсуждали! Я тебя даже не видел вчера!
Павел говорит с возмущением, а я стою в оцепенении. Видимо, мой растерянный вид его тревожит. Он встаёт, подходит к окну и берёт меня за руку.
– С тобой всё в порядке, Ян? – голос напарника смягчается. Большим пальцем он гладит костяшки на моей сжатой в кулак руке.
Я не могу прийти в себя. В голове звучит его последняя фраза: «Я тебя даже не видел вчера!»
– Паша, открой мою папку и посмотри вчерашние записи, – говорю еле слышно. – Неужели… – Я опускаю голову и наблюдаю за его пальцем на своей руке.
Павел аккуратно отпускает меня, подходит к столу и открывает папку. Несколько секунд он листает, пытаясь найти записи за вчерашний день.
– Ты издеваешься надо мной? – с силой захлопывая папку, обиженно спрашивает напарник, глядя прямо мне в глаза.
– Нет. – Меня мутит, ноги ватные. До меня начинает доходить, что в папке нет никаких записей и Матвей прав. Неужели всё это приснилось? – Я сейчас тебе всё объясню, – пододвигаю стул и сажусь рядом с напарником.
– Может, тебе отпуск взять, Ян? – выслушав меня, после короткой паузы предлагает Горин.
– Я не понимаю, что происходит, – говорю дрожащим голосом, стараясь собраться с мыслями.
Павел достаёт телефон и набирает номер:
– Черти! Никто трубку не берёт! Ты за рулём? – Кладёт телефон в карман и встаёт.
– Да, а что? – смахиваю со щеки незаметную слезу.
– Работаем, Яна! – ободряюще вскрикивает он, поднимая меня со стула, и тащит за локоть к выходу.
– Куда едем? – Поворачиваю ключ зажигания и вопросительно смотрю на Павла.
– Осмотрим место преступления ещё раз. Может, что-то упустили.
– Хорошо. Потом едем ко мне. Нужно приготовить ужин. Папа приезжает сегодня.
– Давно не видел твоего отца. Как он?
– Да, блин! – взвизгиваю и в бешенстве бью ладонями по рулю. Понимаю, что всё это уже было. Но как это объяснить? Как это воспринимать? Чувствую дрожь по всему телу.
– Я что-то не то сказал? – тихо спрашивает напарник.
– Дежавю! Я не понимаю, что мне делать с этим. Не понимаю, Паша! Услышь меня, пожалуйста! У меня такое ощущение, что я стою в переполненной людьми комнате, зная, что сейчас всё взорвётся к чёртовой матери. Кричу об этом, но меня никто не слышит! Мне никто не верит! – голос надламывается от крика.
Я замолкаю, уткнувшись лбом в ладони на руле.
«Возьми себя в руки. Сейчас всё пройдёт. Есть же всему происходящему какое-то разумное объяснение».
– Куда ты звонил? – спрашиваю, немного успокоившись.
– В лабораторию, – отвечает Павел, косясь на меня.
– Жди здесь! – Выхожу из машины и бегу в лабораторию, которая находится через дорогу от нашего участка.
– Куда ты? – слышу вопрос Горина, но не отвечаю, уже перебегая дорогу.
Прохладный воздух и запах реагентов, смешанный с ароматом кофе, встречают меня в кабинете Эдика.
– У меня обед, – раздражённо произносит он дежурную фразу и кладёт на пластиковую тарелку перед собой огромный бутерброд.
– Привет, Эдик. Это я! – улыбаюсь и, игнорируя «стоп-слово», подхожу к нему. – Я быстро! Мне бы узнать про грязь с ботинок.
– Да вам всем быстро! – возмущается он, но, вытерев руки о халат, всё-таки лезет в компьютер.
Прожевав, Эдик тихо сыпет проклятия себе под нос, так чтобы я не услышала. Меня всегда это умиляет. Смешной, невысокого роста, полноватый Эдик хочет казаться очень деловым. Но у него это совершенно не получается, поэтому его стремление выглядит комично.
«Хомяк!»
Принтер включается и начинает громко печатать отчёт. С замиранием сердца жду, когда выйдет весь лист. Как только документ оказывается в лотке, хватаю его и жадно вчитываюсь в текст.
Внутри, откуда-то из живота, поднимается волнение. Я не понимаю, нужно ли мне сейчас радоваться или наоборот. Рада одному: я всё-таки не сошла с ума, и документ это подтверждает.
– Спасибо, ты лучший! – чмокаю «хомяка» в лоб и, выбегая из лаборатории, несусь со всех ног обратно к машине.
Садясь в машину, протягиваю листок Павлу и внимательно за ним наблюдаю.
– Я не сумасшедшая! – заключаю с довольной улыбкой, когда он дочитывает отчёт.
– Я, значит, сумасшедший? И ничего не помню? – В его растерянности есть что-то пугающее.
– Нет, Паша. Нам нужно разобраться, что вообще происходит.
– Я вчера был дома, немного приболел. Мы с тобой точно не пересекались. К Эдику я не ходил и не звонил. Откуда ты тогда знаешь о том, что написано в экспертизе? – Горин смотрит на меня с подозрением. – Ты сама звонила вчера Эдику? Так?
– Клянусь тебе, Паша, – произношу медленно, глядя напарнику в глаза, чтобы у него не возникло никаких сомнений в моих словах. – Я не звонила, не приезжала к Эдику и даже голубей ему не посылала. Клянусь!
– Тогда как ты об этом узнала? – Павел повторяет за мной так же медленно, точно подражая.
– Я уже рассказала тебе в кабинете, как всё было!
Мы продолжаем препираться, выпучив глаза друг на друга, словно два болвана. Горин замолкает и отворачивается.
– Что будем делать? – вздыхаю, глядя на него.
В этот момент в сумке начинает звонить телефон. Номер незнакомый.
– Слушаю!
– Дочка, привет. Утром не смог до тебя дозвониться. У вас всё в порядке? Я сегодня приезжаю, как договорились?
– Папа? Да, папуль, привет! С днём рождения, родной! – растерянно смотрю на Павла. Он смотрит на меня.
Дальше я почти не слышу, что говорит отец, отвечаю коротко: «да», «нет», «хорошо». Пытаюсь принять происходящее. Закончив разговор, убираю телефон в сумку.
Говорить дальше сложно. Мы молчим. О чём думает мой напарник, нетрудно догадаться. Да и я уже начинаю сомневаться в собственной вменяемости.
– Паша, давай так. Сейчас я еду за продуктами, потом домой. Ты приезжаешь к нам к 19:00 на ужин. Дальше будем действовать по обстоятельствам. Ствол не сдавай, – смотрю на него серьёзно.
– Понял! Буду у тебя к семи, – отвечает напарник, выходя из машины. Он знает этот мой взгляд и понимает, что я сейчас не шучу и не притворяюсь. Дело действительно очень серьёзное.
Завожу мотор и по дороге в магазин пробую мыслить логически.
«Первое: я каким-то образом вернулась во вчерашний день. Бред, но это факт. Почему? Второе: психушка – это сон или нет? Третье: кто хочет меня убить? Чтобы во всём разобраться, нужно: сегодня не умереть и выяснить личность стрелка».
– Столько вопросов и ни одного ответа, – бормочу себе под нос, заезжая на парковку супермаркета.
***
Горин приезжает на час раньше назначенного времени.
– Хочешь помочь мне с салатом? – спрашиваю, усмехаясь и закрывая за ним входную дверь.
– Нет. У меня другое к тебе предложение.
– Я заинтригована! – Возвращаюсь к столу и нарезке огурцов.
– Ян, давай-ка прикинем, кто может желать тебе смерти. Начнём с тех, кого ты посадила, – предлагает Павел, доставая из своей сумки дела и садясь рядом со мной за стол.
– Это здравая мысль! Значит, ты мне веришь? – Смотрю на него испытывающим взглядом.
– Я же не сдал оружие и притащил сюда эти документы.
– Да, я вижу, – перевожу взгляд на кобуру на его поясе. – Это значит «да»?
– Я должен ответить на этот вопрос?
– Для меня это важно.
– Скорее «да», чем «нет».
– Хорошо. Меня устраивает такой ответ, коллега, – улыбаюсь, чувствуя, как внутри становится чуть спокойнее от присутствия его крепкого плеча рядом.
– А где Матвей? – спрашивает Паша, открывая первое дело.
– Скоро придёт. Что здесь у нас? – Заглядываю в папку. – Плющев? Точно, он та ещё сволочь. Убил свою сожительницу и её восьмилетнюю дочь. Тяжёлое дело.
– Нет, этот вряд ли. Во-первых, он ещё сидит, а во-вторых, такие, как он, чаще всего ссыкуны. На рожон не полезут.
– Согласна с тобой. Давай дальше.
Из духовки тянется аромат запекающейся рыбы. Павел смотрит на меня голодными, почти умоляющими глазами:
– Ян, дай что-нибудь пожевать!
Я засовываю ему отрезанную дольку огурца в рот.
– Не отвлекайся, времени у нас немного.
– Когда это должно случиться? – спрашивает напарник, прожевав огурец.
– Где-то около полуночи, точнее не скажу.
Горин машинально трогает рукой оружие в кобуре.
– Поехали дальше. Самойлов Степан Андреевич, он же Стрекоза. Он из банды Ермолова: грабежи, наркота, проститутки, вымогательства. Полный комплект.
– Да, он человека до смерти забил. Наглый и безжалостный. Угрожал мне на допросах, между прочим. – Заглядываю в дело. – Он что, уже вышел?
– Вышел по УДО. Ермолов, видимо, постарался. Так бы тянуть ему десятку.
– Думаешь, он может? – Встаю, чтобы вынуть горячее из духовки.
– Думаю, да, – выписывая данные Самойлова себе в блокнот, сухо отвечает Паша.
– Вкусно у вас здесь пахнет! – говорит Матвей, входя в кухню и протягивая Павлу руку.
– Твоя жена морит меня голодом, – отвечает Горин, пожимая ему руку, и достаёт следующее дело.
– И заставляет работать? – смеётся Матвей, подходя ко мне. Виновато улыбается и прижимается своими губами к моим губам. – Привет, любимая.
– Привет, любимый, – шепчу в ответ, давая понять, что я не обижаюсь на него за утреннее недопонимание.
– Выпьем? – доставая из холодильника виски и лёд, муж обращается к Павлу.
– С удовольствием! Еду в этом доме мне не дают, дайте хоть выпить!
– Паша, не отвлекайся. – Присаживаюсь рядом с напарником. Матвей ставит перед ним стакан с выпивкой.
– Милая, не буду вам мешать. Если что я в кабинете.
– «Милая», – передразнивает его Горин. – Вы всегда так общаетесь?
– Как «так»? – внимательно смотрю на Павла.
– Как в кино. Слишком правильно, неестественно.
– Ты просто завидуешь нашему счастью, – смеюсь, слегка толкая его плечом. – Как у тебя, кстати, с твоей… как её? – щёлкаю пальцами, пытаясь вспомнить имя его последней девушки.
– Неважно. Пупок, – бурчит Паша.
– Чей пупок? О чём ты?
– Ян, давай работать. Пупок – это Пупков Фёдор Николаевич. Работает с цыганским бароном. Ты посадила его за сутенёрство три года назад.
– Да, помню его. Там ещё среди проституток были совсем юные девчонки. Ужас.
– На этом всё. Остальные так, мелочь пузатая.
– Значит, у нас два кандидата. Уже что-то. Нам нужно допросить этого мотоциклиста.
– Допросить, – усмехается Павел. – Пусть он сначала приедет. Я пойду, покурю.
«Всё-таки он мне не верит до конца. Я бы на его месте тоже не поверила».
Этот странный вечер, кажется, никогда не закончится: те же разговоры, те же шутки. Только мне совсем не до смеха. Во время ужина я поглядываю то на часы, то на Павла, стараясь при этом выглядеть непринуждённо. Напарник пьёт мало, но я замечаю, что он нервничает и крайне немногословен в беседе с отцом и Матвеем. Да и мои нервишки тоже пошаливают. Но я хотя бы это умело скрываю.
За окном темнеет, вечер обещает прохладу. Матвей, изрядно выпивший и захмелевший, за ужином несёт какую-то чушь и всё время смотрит в телефон. Обычно муж ограничивается несколькими бокалами. Его поведение кажется мне несколько странным.
После чая отец сообщает, что ему сейчас нужно заехать на работу. От мысли, что лаборатория заменила ему дом и там он чувствует себя лучше, чем в пустой квартире, становится грустно. Муж вызывает папе такси. Затем невнятно бормочет: «Пойду прилягу». Пошатываясь, прощается с гостями и поднимается в спальню. Переглядываемся с папой. Оба недовольно качаем головой.
Когда за окном мелькают огни фар, отец поднимается из-за стола, берёт пиджак.
– Вот и машина приехала. Ну что, родная, провожай меня, – говорит папа, подмигивая мне.
Как только отец выходит из дома, Горин хватает меня за руку и еле слышно шепчет:
– Там у вас возле забора справа есть овраг. Ты роняешь отца туда и занимаешь позицию. Я страхую сзади. Главное – взять стрелка живым.
– Поняла. – Вытаскиваю пистолет из-за ремня.
Спешно догоняю папу и перехватываю его возле калитки, пряча оружие за спину. Вечер тихий, даже слишком, лишь издалека доносится лай собак. Паша выходит следом. Проверяет, чтобы Матвей остался в доме, и тихо закрывает калитку.
Такси подмигивает фарами, ожидая на дороге.
С диким рёвом из-за поворота вылетает мотоциклист и на скорости несётся прямо к нам. В его руке автомат, он открывает огонь. Я толкаю отца в овраг и, прицелившись, насколько это возможно в потёмках, стреляю в приближающегося врага. Паша лежит на другой стороне тропинки в цветах и палит по мотоциклисту.
Человек с автоматом с криком слетает со своего железного коня и приземляется в нескольких метрах от нас. Мотоцикл, пролетев мимо, с грохотом врезается в калитку.
– Все живы? – кричит напарник из своего укрытия.
Я поворачиваюсь к отцу. Тот лежит без движения, уронив голову на землю.
– Пап? – Приподнимаюсь и переворачиваю тяжёлое тело отца. Его белая рубашка заплывает кровью.
– Паша, вызывай скорую помощь! Скорее! – пытаясь нащупать пульс на шее отца, повторяю: – Господи, пожалуйста, только не умирай. Господи!
Слёзы текут по щекам. Едва уловимый пульс выводит меня из панического состояния. На секунду я чувствую облегчение.
Павел, вызвавший скорую помощь, сидит у лежащего на асфальте тела мотоциклиста. Мне кажется, что проходит целая вечность, прежде чем я слышу характерный звук приближающегося автомобиля скорой помощи.
Мы выезжаем следом на моей машине. За рулём Горин. Мчим по шоссе. В душе пустота. В голове картина похорон отца. Перед глазами мелькают картинки его окровавленной рубашки и безжизненного лица в моих руках.
«Я не переживу этого…»
– Он выкарабкается! – прерывает молчание напарник, будто читая мои мысли.
Я ничего не отвечаю. Понимаю, что ранение тяжёлое. Большая потеря крови, возможно, задеты жизненно важные органы.
В больнице мы проводим всю ночь. Наш «стрелок» погиб на месте. Отец проводит несколько часов на операционном столе, но ранение оказывается несовместимым с жизнью. Я стараюсь держаться, когда хирург, взяв меня за руку, сообщает о смерти папы.
Паша куда-то всё время звонит, с кем-то ругается по телефону, чего-то требует. Мне всё равно. Моя жизнь осталась там, в овраге. Внутри лишь чёрная дыра, что засасывает меня без остатка. К этому добавляется жуткая усталость. Меня пугает, что я не плачу. Нет выхода этому состоянию. Всё запечаталось внутри, запеклось. Но когда-то эта лавина прорвётся наружу.
– Ян, давай я отвезу тебя домой. Поспишь пару часов, и поедем выяснять, кто этот стрелок.
– Нет. Я должна увидеть того, кто убил моего отца. Он погиб из-за меня.
– Поспишь два часа, и поедем. Я пока попытаюсь выяснить личность стрелка.
Мои глаза закрываются. Голос Павла отдаляется. Всё кружится и гаснет.
О проекте
О подписке