Отзывы на книги автора «Юкио Мисима»

Мисима задел в своей тетралогии тему реинкарнации, и в каждой части описывается разная реинкарнация одной души - Киёаки, лучшего друга Хонды. "Храм на рассвете" описывает ту часть жизни Хонды, когда он начинает переосмысливать и вспоминать свою жизнь. Наконец-то автор ставит его на первый план и теперь можно познакомиться с ним поближе. Как одному из главных героев, ему пришлось пройти немалый путь, чтобы чего-то достичь и что-то осознать. Он будто сравнивает две религии, индуизм и буддизм, в их догмах, основных правилах верования, ритуалах, в их понимании реинкарнации души. Хонда сравнивает индуизм с чем-то быстротечным как бурная река, а буддизм с чем-то медитативным как капающая вода. И через ритуалы и смену места для молитв главный герой начинает рассуждать о жизни своей и каждого человека. Он понимает, что рассветы и закаты у каждого человека будут разные. Я сама в процессе чтения книги, окунаясь в повседневные события и случайные встречи Хонды, отожествляла жизнь как храм, в который приходят разные люди с разными молитвами и целями. Кто-то желает близким здоровья и успехов, кто-то просит искупления грехов, кто-то приходит сюда из-за сложившейся привычки, кто-то хочет вернуть или оплакивает потерянное. Так и наша жизнь - или привычка, или желание жить, или искупление грехов, или чистый альтруизм.

Юкио Мисима стал первым и пока единственным для меня писателем, открыто затронувшим тему зла.
Все, кого я когда-либо читала до этого, приходили к выводу, что зло — это обязательно внешнее, что это проходит, что в конечном счете оно не приносит удовольствия и добро всё равно победит (нет). Зашоренные фантазийными мирами умы, взращенные на однобоких сказочных персонажах.

Юкио стал для меня первым, кто открыто сказал, что зло — такая же часть нас. Что зло является внутренним и иногда даже ведущим. Что оно втайне радуется чужим неудачам, а особых случаях даже смертям "недостойных".
Он называет это самолюбием. Проклятием.

О зле говорить непринято, но оно есть везде, оно влияет непосредственно на нас. Зло, как и добро, весьма субъективно и зависит от контекста.
Где определить эти границы "справедливого" зла и возмездия за причиненные страдания? Где находятся рамки тирании и психологического насилия в угоду себе?
Словом, когда можно начинать беспокоиться?

На эти и другие вопросы пытаются ответить герои «Падения ангела» — старик Сигэкуни Хонда и подросток-сирота Тору Ясунага. Они познают эту жизнь через призму своего собственного восприятия, ищут ответы, но однозначно никто их не находит. Мисима прежде всего заставляет нас думать, ужасаться и познавать себя вместе с персонажами. В книге своя философия на кончиках пальцев. Вспомнив о судьбе самого Юкио, можно погрузиться в самые мрачные мысли писателя в заключительной книге перед совершенным им государственным переворотом и последующим за ним самоубийством. Это исповедь самоубийцы, нашедшего успокоение в собственных идеалах и принесшего себя в жертву ради них.

Это философское путешествие на грани разумного и откровения души перед лицом смерти.

"Игры зверей" относят к зрелому периоду классика японской литературы, которого в России в последние годы продолжают открывать широкому кругу читателей, помимо традиционных "Золотого храма" и "Исповеди маски". Роман нельзя назвать программным для автора, поэтому и отзывы не столь категорично хороши, а скорее противоречивы. Но все они, пожалуй, не учитывают одного момента, который отражён в конце текста в примечании: Мисима писал свой роман как пародию на пьесу театра Но "Могила девы" японского актёра и драматурга XIV века Канъами Киёцугу. И здесь, кажется, кроется тот самый "дьявол в деталях": пародия – не адаптация и не ремейк, а комическая стилизация, если слово употреблено правильно. Как и что делать, учить писателя не нужно: он создавал и для театра, а некоторые пьесы ставили не только в Японии. Но чисто комического у Мисимы быть не может, только с приставкой "траги".

Любовные треугольники и прочие фигуры в творчестве автора также присутствовали. К примеру, в "Жажде любви" или "Запретных цветах". Но здесь герои получаются скорее схематичными, как и всё произведение в целом. В театре Но актёры используют маски, которые обозначают амплуа, а у каждого жеста или действия есть своё значение. Возможно, театрального эффекта Мисима и добивался в нелинейном повествовании, не столь гармоничном, как обычно, пытаясь передать каноническую историю, которая с самого начала обречена на трагический исход. Текст написан очень просто, ровно, без особых сюрпризов по ходу сюжета, поэтично, как только Мисима умеет. Герои ведут себя на 100% в японской традиции – они не стараются изменить судьбу, а покоряются ей. Более того, схематичность персонажей не отрицает разноплановости характеров. Иппей, получивший по голове от любовника жены и превратившийся в ребёнка, – в числе ярких и запоминающихся героев в библиографии писателя.

Пожалуй, важнейший момент в "Играх зверей" заключается в том, что здесь нет однозначных героев и злодеев. В зависимости от вашего угла зрения статусы могут меняться. В конечном счёте это история о самопожертвовании, взаимоотношениях, которые обречены на печальный конец, и предопределённости выбора в традиционном обществе, где женщина находится в подчинённом положении (в 1950-х страна недалеко продвинулась с XIV века в этом плане). Грустный, парадоксальный и лаконичный роман столпа японской литературы.

«Все это его не трогало. Внутри у него что-то сломалось. Время напоминает ливень, капли дождя ударяют по множеству людей, и Хонда знал, что эти капли пропитают водой все без исключения камешки-судьбы — нигде нет силы, способной это предотвратить.»

Дар чтения человеческих душ - счастье.
Дар чтения человеческих душ - проклятие.
Дар чтения человеческих душ - дар Юкио Мисимы.

Я не понимаю, как он это делал. Как можно создать тетралогию, в которой каждая часть одновременно настолько тесно сплетена между собой и отличается всем. Настроением, посылом, углом зрения.
И пусть по-прежнему миром правит любовь, тут она всегда разная.
В первой части - обреченная, пламенная, юношеская. Во второй - яростная, сыновья, пугающая и зажигающая.
И вот третья часть. И, пожалуй, это любовь стала для меня ударом поддых. Настолько в ней все дышит обреченностью, отчаянием, мрачными тайнами. Некая завораживающая смертельная красота есть в этой любви. Она неторопливо, размеренно входит в повествование, наполняя и жизнь Хонды, и страницы перед читателем вязким, тяжелым духом. Уже нет сил для борьбы. Ещё нет сил для смирения.
Зато есть жажда познания. То, что всегда отличало главного героя этой части. И есть извечные, после определенного рубежа, вопросы: что ждет человека и его душу дальше? Бесконечные циклы перерождений или что-то ещё. Как отпустить прошлое и обрести себя.
Как, в конце-то концов, позволить себе наконец-то быть хоть немного собой. Вспомнить, какого это, дышать полной грудью, отдаться своим желаниям и выпустить на свободу хоть немного от того, кто был обречен был быть зрителем двух ярких жизней.
Тут с первого плана осторожно смещается душа Киёаки, выпуская вперед Хонду.
Горит уже не мотылек, а скорее грустная старая птица, видевшая слишком много.

Это было тяжело. И грустно. И впереди ещё год жизни Мисимы и одна книга, прожив которую я, наверное, внутренне завершу вместе с писателем тот путь познания себя и мира, который привел его в Итигаю в ноябре 1970 года.

Сигэкуни Хонде - 78 лет. Он ушел на заслуженный отдых, похоронил жену и начал путешествовать со своей подругой Кэйко. Однажды он решает показать ей сигнальную станцию "Тэйкоку", на которую случайно набрел на днях. Там они встречают 16летнего подростка-сироту Тору Ясунага, единственного работника этой станции. Особенно не мудрствуя, Хонда с первого взгляда понимает, что это очередное перерождение друга его юности Киёаки Мацугаэ, и решает его усыновить, чтобы дать ему то, чего не было у Киёаки, Исао и Йинг Тьян.

Тору свято верит в свою особенность, что в его теории подкреплено родинками в виде созвездия на неокрепшей юношеской груди. "Тору был избранным, непохожим на других, этот сирота был убежден в собственной чистоте, которая позволяет ему творить любое зло". Таня @TanyaTnnk , если ты посчитала Киёаки мудаком, мне интересно, как бы ты назвала Тору. Мне он показался таким же запоминающимся и ярким, как Киёаки, но вывернутым наоборот. Все в нем переведено в негатив и доведено до абсурда.

В последней части Море Изобилия совсем нет философских размышлений и историй религий, что так характерно для предыдущих. Я ожидала, что будет совсем наоборот, так как это последний роман Мисимы, написанный перед попыткой государственного переворота и последующим самоубийством, что должно было наложить немалый отпечаток на произведение. Но нет, роман полностью "сюжетный". Есть только крохотная вставка о смертных ангелах и признаках их падения, которые очевидно накладываются на жизнь Тору.

"Падение ангела" понравилось мне Тору, герой которого доминирует над романом так же, как это делал Киёаки в то время, как Исао и принцесса Лунный свет, на мой взгляд, получились блеклыми и пустыми. Но мне не хватило философичности, характерной для всей тетралогии. Хоть сначала она и показалась мне лишней и местами ненужной, я привыкла к ней и прониклась, тем более она открывает читателю (особенно далекому от азиатской культуры) огромный пласт информации.

Отзывы на предыдущие части - #Лепестки_снега_на_пальцах_Мисимы

Сборник эссе, выпущенный в 1967-м году раскрывает характер Мисимы больше, чем многие из его произведений. Даже не так, этот сборник идеален как подспорье для знакомства с автором, и лучше начинать с него, нежели известных романов. Потому как данные размышления раскроют характер автора и смысл, который он закладывал в свои романы больше, нежели просто книги художественной направленности.

Мисима по своему двуличный человек, который мечется из одной стороны в другую. Он опоздал родиться в 20-м веке, потому как традиции, к которым он хочет стремиться и остаться в них, канули в 17-18-х веках, когда самурай был тем, кем его хочет увидеть Мисима - мастером меча, стремящимся к смерти.

Пожалуй, для современных реалий многие моменты будут непонятны, особенно, если читатели никак не взаимодействуют с Японией, и пик волны популяризации Мисима в 50-е и 60-е годы тоже останется где-то за кадром. И останется много вопросов, или же эссе покажутся брехнёй той ещё.

Моё самое близкое знакомство с Мисимой состоялось в университете, когда каждый слог, рассказ, пьеса или роман подвергались точечному изучению словосложения автора. Потому как японским языком Мисима владел отменно, он отыгрывал каждое произведение и переносил его на себя, пытаясь полностью слиться с происходящим в книгах, оставляя читателя довольным таким ходом.

Данное же эссе посвящено разбору известного "Хагакурэ" (1906 г.), опорной книгой для самураев, которые хотят придерживаться традиций Бусидо, и чем занимательно это чтение, то, как автор сравниваниет выражения из оригинала с собой, современностью, обществом и пытается рассказать о своих чувствах, не говоря ничего конкретно.

Мисима - эдакий консерватор, скучающий по старому самурайству и эпохе Мейдзи (1868-1912), когда Япония держала свои бразды правления внутри страны, сохраняя иерархию, не путая чужих и своих, и держалась за традиции крепче некуда, чтобы не дать Западу захватить себя целиком, но в итоге сдалась. В эпоху Мейдзи Запад уже вторгся в Японию, но старые устои были крепки, именно эти правила Мисима цитирует чаще всего, стараясь указать на их праведность в японском обществе, тем не менее, отталкивая то, как Запад помог Японии развиваться.

И да, в этом есть основное двуличие:

Он рассматривает "Хагакурэ" с одной единственной стороны - японской, показывая возмущение на изменение в обществе: мужчины становятся женоподобны, женщины же наоборот пытаются забрать часть власти себе (в той же семье), иерархия и уважение к старшим уходят не в ту сторону.

Только сборник Хагакурэ собрал в себя правила и традиции 17-18-х веков, ещё не зная, какой станет Япония в будущем.

Большую часть рассуждений Мисима посвящает разбору инстинктов жизни и смерти (в которые многие верят, хотя инстинктов у человека нет), раскрывая оные как философское стремление души жить каждый день как последний. Такое было характерно в эпоху внутренних войн и клановых разборок, но уже поздно, поздно и очень поздно.

В 1906-м году "Хагакурэ" находил отклик в тех, кто не хотел видеть чужих на своих землях, оставляя страну для себя и своего народа, не позволяя чужому разваливать свои устои, которые складывались из века в век.

В 1967-м году разбор оригинала выглядит достаточно странным и субъективным, хотя зная, как Мисима стремился смерти и как он закончил жизнь, такой вопрос даже не возникает при чтении.

Мисима не откланяет блага реальности и не заговаривает о них, сравнивает только людей прошлого и нынешнего в крайне однобоком ключе. Безумный эгоист 20-го века, громко кричащий, что раньше было лучше, а сейчас и трава бледнее, и небо не такое голубое.

"Только к 50 годам человек проявляет то, на что он способен".

Мисима напрочь игнорирует социальные нормы современности, разбирая только ушедшие эпохи, восхищаясь прошлым как неким оплотом, способным удержать людей и общество от изменений.

"Времена меняются, и достойных людей становится всё меньше".

Настоящий плевок в современность, которая отличается от истории и от чего-то не даёт Мисиме спокойно спать.

Эссе, как крик о помощи - человек заплутал, забылся и не нашёл себя. Ему нравится то, что было, а то, что пришло на замену прошлому - не нравится. Он жаждет преклонения, он уверен, что прав, но вот кланяться другим упорно не хочет.

Этот сборник - хороший показатель эгоизма Мисимы и веры в собственную правду, которую он привносил в каждую из своих книг, и раскрывающий факт того, как он закончит жизнь и почему.

Мисима видел красоту в смерти, которая окружала его всю жизнь, свою собственную красоту, и именно мысли о смерти он хотел раскрыть в данном сборнике, попутно показывая свою брезгливость к современным реалиям.

Это второй сборник рассказов, который я прочитала у Мисимы. На мой взгляд здесь собраны более глубокие по смысловому содержанию рассказы, чем в сборнике "Фонтаны под дождем", может быть, написанные в более зрелый период жизни, мне стоит подробнее ознакомиться с биографией автора.

Была все же пара рассказов, которые я не совсем поняла. Например, рассказ Газета оставил ощущение сюра, какая-то неврастеничная героиня с богатым воображением ищет связи там, где их нет, но спишем все на шок. Довольно любопытный рассказ Термос о случайной встрече бывших любовников в другой стране, но блин, этот самый термос - нелепейшая деталь, связавшая героев.

Но все же самое большое впечатление произвели два рассказа. Первый - Смерть в середине лета, по которому назван сборник. Любое произведение Мисимы - это глубокое погружение в психологию человека. И в этом рассказе он исследует, как горе влияет на человека, насколько по-разному каждый относится к ситуации. На протяжении рассказа читатель наблюдает, как супруги сначала принимают удар от гибели своих детей и сестры мужа, затем как они воспринимают себя и окружающий мир через призму горя, как справляются с потерей и возвращаются к привычной жизни.

Второй рассказ - Патриотизм, о совместном самоубийстве супругов. Конечно, детальное описание харакири малоприятно, но меня рассказ зацепил не самим содержанием. Вспомнив, как окончилась жизнь Мисимы, не могу не задаваться вопросом, думал ли он сам о чем-то, подобном мыслям героя его рассказа.

Этот сборник понравился мне больше первого.

С большой осторожностью читаю японских авторов. Все-таки их культура особенно отличается от нашей, и я всегда боюсь просто не уловить или не понять вещей очевидных для японца и абсолютно, не имеющих значений, человека западной культуры.
А если учесть, что Юкио Мисимо даже для своих соотечественников при жизни был личностью эксцентричной, и умер весьма эпатажно, совершив публичное харакири, то игнорировать вступление, написанное Григорием Чхартишвили (Б.Акунин) было бы просто преступлением.
Не уверена, что мне до конца удалось разобраться во всех идейных замыслах автора, но эта статья, действительно, помогла мне хоть чуточку понять его жизненную философию.

Роман основан на реальных событиях, случившихся в знаменитом Золотом храме в Киото в 1950 году.
Кульминация романа здесь явно не ключевое событие, она уложилась буквально на четырех страница и описана очень поверхностно, хотя для самого Храма это событие имело разрушающее значение в прямом смысле этого слова.
А вот весь роман – это, по сути, завязка - исповедь, которая должна помочь читателю понять мотивы, которые привели главного героя к финальным событиям.

Известно, что образ главного героя Мисимо списывал с себя.
В мысли и слова Мидзагути – главного героя, автор вкладывает свои рассуждения на тему красоты и уродства, созидания и разрушения, жизни и смерти.

Мидзагути – сын священника захолустного храма, с детства не отличающийся сильным здоровьем и имеющий сильный речевой дефект – заикание, был постоянным объектом насмешек одноклассников. Именно заикание воздвигло стену между ним и окружающим миром, развило замкнутость и любовь к уединению.

С самого раннего детства отец рассказывал о Золотом Храме, который называл самым прекрасным созданием на Земле. Со временем Храм превратится для Мидзагути в некий фетиш, объект поклонения.
Золотой Храм – совершенное воплощение красоты, молодой монах – нечто уродливое и далекое от совершенства, они, как два антагониста сольются в странном противостоянии.

Открывая внутренний, не совсем здоровый, на мой взгляд, мир своего героя, Мисимо транслирует свою философию, которой он придерживался на протяжении всей жизни: СМЕРТЬ делает ПРЕКРАСНОЕ ещё более необычным, волнующим, завораживающим. Для него эти два понятия всегда являлись частями неразрывного равенства.

И Мидзагути выбирает СМЕРТЬ для совершенного воплощения красоты…

Мисимо нередко сравнивают с нашим Федором Михайловичем. По атмосфере этакая японская Достоевщина – тяжелая, гнетущая.
Но мне понравилось читать, и это оказалось легче, чем я могла себе представить.
Намного сложнее собрать мысли и написать отзыв.

Японскую литературу можно либо любить, либо не понимать. Потому что тут сразу надо постараться охватить и особенности культуры, и исторические предпосылки, и местный фольклор. Правда, иногда нам помогают. Вот, Харуки Мураками, например, вообще пишет специально для европейцев. А Юкио Мисима, очарованный поэзией Оскара Уайльда и древнегреческим эпосом, старается соответствовать им.

С первого раза неподготовленному читателю въехать удается не всегда. Ну вот как мне было объяснить своему другу, что, когда у Кэндзабуро Оэ главный герой переезжает с малолетним сыном в бункер, это не сюрреализм и не слабоумие? Это гротескный страх перед милитаризированным обществом. Потому что этот народ практически пережил ядерный апокалипсис. Сами то давно перестали гречку скупать с сахаром? И как объяснить маме, которая впервые в жизни взяла в руки японского автора, фразу "она вела себя как истинная европейка и ДАЖЕ СИДЕЛА НА СТУЛЬЯХ". То есть, объяснить все это можно. Нельзя заставить воспринимать персонажей такими, какие они есть, с учетом миллиона мелочей.

Возвращаясь к Мисима. Читая его, придется учитывать, во-первых, тот факт, что огромный пласт японской культуры построен на суициде. И понятие это они воспринимают совершенно иначе, нежели мы.  Во-вторых, конкретно Мисима был зациклен на этой теме как никто другой.  Поэтому, когда мы встречаем такие явления в произведениях Мисимы - это не клиническая депрессия, не жертва буллинга или дискриминации. И не надо искать в этом глубоко трагичный подтекст. У даного конкретного автора это проявление доблести, отваги и чести. И если рассматривать персонажей через такую призму, все, вроде, встает на свои места.

Все повести в сборнике, как мне показалось, объединены темой взросления и становления личности. При чем иногда Мисима вытаскивает такие глубокие и мерзкие мотивы,  в существование которых и верить то не очень хотелось. Не то что бы не реалистично - ОЧЕНЬ реалистично - не поэтично, скорее.  Зато правда.

"Фонтаны под дождем" - мелочность, самолюбование, самореализация за счет другого.

"Булка с изюмом" - равнодушие.

"Меч" - честь, осознание недосягаемости идеала.

"Море и закат" - вера и разочарование.

"Сигарета"  - страстное желание нравиться, соответствовать и не зависеть.

Мужчина, стремящийся быть самим собой, заслуживает уважения и мужской солидарности. Но если самим собой стремится быть мальчик, сверстники не оставят его в покое ни на минуту. Главная задача мальчика - как можно скорее стать кем-то другим.

"Мытарство" - ярость, месть за собственную беспомощность.

"Паломничество в Кумано" - жертвенность и тщеславие.

В любовных отношениях восхищение окружающих почти столь же важно, как искренние чувства влюбленных.

Книга самурая» от японского классика Юкио Мисимы, хочется сказать, - вещь на любителя, но скорее - вещь в себе. Для того, чтобы не уснуть по ходу и не выбросить в панике томик в далёкий чулан, нужно, во-первых, любить и понимать Мисиму. По крайней мере, знать, что он жил и умер как воин, был человеком незаурядным и увлечённым: в определённом смысле фанатиком. Эдакий самурай в не самурайские послевоенные времена экономического бума и отказа от идеалов предыдущих эпох.

Во-вторых, хорошо бы интересоваться Японией. Знать, что те самые самураи - это не головорезы и не порождения поп-культуры а-ля суши и аниме, которые безальтернативно ассоциируются со страной, а носители определённых качеств, менталитета, принципов. Иначе, как у некоторых американских диванных рецензентов, всё опять скатится к тому, что писатель - сексист, фашист и ксенофоб. Если вы любите «художественного» Мисиму, то опять же его философский текст, отражающий собственную идеологию и стиль жизни, может показаться чуждым и странным.

Но это именно та самая книга, которая позволит понять, как и, главное, почему японский автор пришёл к государственному перевороту и покончил с собой в самурайских традициях на глазах у всех. Сочинение о свободе, чести и страсти - всамделишных, искренних и таких необычных для современного мира, в эпоху, когда люди переобуваются по нескольку раз в день.