11

Позже Рюити, чтобы загладить вину, пригласил меня выпить. Как я ни отказывался, он настоял на своем и после работы с семи вечера угощал меня в ресторанчике неподалеку; напившись, он рассказал, почему так разозлился, и его мужественная откровенность глубоко тронула меня. Несмотря на простоватый вид, Рюити обладал удивительной способностью к самоанализу. Причиной его гнева стала не только ревность, – как он объяснил, ему невыносима была мысль, что «эта холодная женщина так страстно откликалась на ласки доктора».

Несмотря на вполне здоровый вид Рюити, его самооценка была буквально растерзана в клочья. Как и многие мужчины его возраста, на свою сексуальность он поставил все, что было у него за душой.

Нашу беседу я изложу дальше. По ходу разговора между нами возникла симпатия – нас, мужчин, объединила запутанная загадка, которую представляла собой Рэйко. Но если для Рюити эта загадка таила в себе очарование, то для меня, психоаналитика, она была унизительна.

Постепенно меня охватывал страх, и я уже засомневался в своих способностях и таланте психоаналитика, а такое со мной случилось впервые – я всегда был очень уверен в себе.

Карл Роджерс^[3] в своей работе «Клиент-центрированная терапия» подробно рассматривает позицию консультанта и выбор им метода лечения. Роджерс объясняет, что пациент в психологическом и поведенческом смысле ищет в консультанте «значимую замену себе». Благодаря эмоционально теплым отношениям с психотерапевтом возникает полное доверие, вскоре пациент спокойно признается в любых проступках и при этом уверен, что его слова воспримут с пониманием и уважением. Психотерапевт должен стать как бы бумажной фигуркой, в которой при обряде очищения сосредоточены грехи пациента.

Осознавал ли я в полной мере, что влекла за собой эта роль? Не таились ли во мне холодная объективность, прагматичное научное любопытство и другие нечистые помыслы? Может, Рэйко была послана мне с небес, чтобы я задумался над собственным несовершенством?

Такой взгляд подталкивал меня сойти с тропы науки на религиозную почву, и я прекрасно понимал, что мне это не пристало. Но с обычными пациентами трудности в лечении только подстегивали мой боевой дух, а Рэйко обладала странной силой, от которой мой боевой дух сходил на нет.

Как психоаналитик, я имею дело с невидимым глазу объектом – человеческим разумом и не могу не признать, что уже поэтому в моей профессии кроется противоречие. Из всех медицинских специальностей самая наглядная – хирургия: от хирурга требуется извлечь пораженный болезнью орган, используя профессиональное мастерство и соответствующие инструменты, и на этом его вмешательство заканчивается. В психиатрии же единственный инструмент для лечения разума – другой разум, и потому противопоставление здорового человека больному, человека нормального – человеку особенному всегда относительно.

Но я несколько отклонился от темы, так что вернемся к Рюити: чем больше он пил, тем сильнее терял контроль над собой и все многословнее жаловался на Рэйко. Он, несомненно, любил ее и считал, что она тоже его любит (как психоаналитик, я в этом сомневался), но телом Рэйко не давала ему никаких доказательств своей любви: что бы он ни делал, все было бесполезно. Однако эта холодность не утомляла его, – наоборот, его еще сильнее тянуло к Рэйко, она совершенно его пленила.

– Раньше я не представлял, что могу увлечься такой женщиной. Меня словно затягивает в бездонный омут, – сказал он, и этот образ показался мне до странности реалистичным.

Как я уже говорил, я не обязан выслушивать подобные излияния – я не веду колонку читательских писем в газете, – но когда человек, с которым ты не был знаком до сегодняшнего утра, открывает тебе душу, можно и проявить сочувствие. Я слушал, и постепенно у меня возникла гипотеза: а вдруг фригидность и злые выдумки Рэйко проистекают из того, что Рюити под предлогом, что она не девственница, никогда не просил ее выйти за него замуж? Может ли проблема исчезнуть, если Рюити и Рэйко завтра же поженятся? Я и в этом не был уверен. Конечно, не стоило примешивать личное, однако я испытывал двоякие чувства. С одной стороны, как врач, я должен быть осмотрителен – если устрою их свадьбу, а потом болезнь Рэйко усугубится, это будет катастрофа. С другой же – в глубине души я вообще не хотел, чтоб они поженились. В конечном счете мне оставалось одно – убедить Рюити, что Рэйко стоит полечиться еще какое-то время.

12

На следующий день, хотя я готов был поспорить, что Рэйко не появится, она спокойно пришла в назначенное время. Я хорошо выспался, полностью вернул себе душевное равновесие и провел ее в кабинет, ни словом не обмолвившись о вчерашнем происшествии.

Я заметил, что ее прекрасные глаза покраснели, – похоже, она не спала всю ночь. На мгновение меня взволновало необычное предположение. Как правило, мало кому хочется приходить к психоаналитику в таком состоянии, но все зависит от пациента: как ни странно, этим утром у Рэйко, едва она вошла в кабинет, пропал нервный тик, и я решил, что после всех пережитых потрясений психоанализ начал помогать.

Рэйко устроилась в кресле, сняла шарф, и в вырезе костюма обнажился треугольник белой кожи, который она принялась поглаживать своими красивыми пальцами снизу вверх.

– Ах, как легко мне здесь дышится! – воскликнула она. – Знаете, я никогда так не радовалась, как сегодня, когда думала, что приду сюда. Во всем мире я по-настоящему отдыхаю душой и телом только на этой кушетке.

– Я думал, она для вас сродни электрическому стулу.

– Ах, доктор! – серьезно отозвалась она на мою грубую шутку. – В этом все и дело. Может быть, самый закоренелый преступник испытает облегчение, когда сядет на электрический стул.

Было понятно, что она осознает свою вину, но я твердо решил не заговаривать первым о вчерашнем инциденте.

– Что ж, устраивайтесь поудобнее и рассказывайте мне все, что приходит в голову.

Зачастую третья встреча с пациентом, то есть второй сеанс, хоть и не имеет решающего значения для успеха или неудачи метода свободных ассоциаций, знаменует собой ключевой поворот в лечении. Ослабевает нервная реакция, и, что еще важнее, пациент начинает осознавать: он не понимает, в чем заключаются его проблемы. Это «непонимание» очень важно, ведь до второго сеанса пациент был убежден, что знает точно, почему и зачем пришел на консультацию. На самом же деле он обманывался, считая, будто обратиться к психоаналитику его побудила героическая «воля». И третий сеанс открывает ему глаза на неопределенную природу этой воли, а также на другие установки, противоположные тому, что обычно подразумевают под термином «воля».

Именно этого я и ждал; стараясь, чтобы Рэйко не думала о моем присутствии, я уткнул остро заточенный карандаш в блокнот и принял выжидательную позу. Я люблю, чтобы карандаш был заточен очень тщательно, поэтому вынужден прятать его, когда имею дело с пациентами, страдающими айхмофобией, или боязнью острых предметов.

В рассеянном тусклом свете мягкие губы Рэйко готовились сложить слова. Каждый раз, глядя на них, я поневоле задумывался о тайнах человеческой природы. В лишенном ярких красок кабинете губы Рэйко выделялись, как маленький яркий цветок, но в словах, которые вот-вот произнесут эти губы, таилась вся память необъятной вселенной. Чтобы такой цветок распустился, вся история человечества, все проблемы духа должны были по крупицам собраться воедино и черпать силы друг у друга. Через эти прекрасные цветы мы, психоаналитики, связаны с памятью земных просторов и глубин океана.

– Мне стало скучно без работы, – с закрытыми глазами быстро заговорила Рэйко. – Захотелось дойти до офиса, снаружи посмотреть, что там делается. Сажусь, как обычно, в электричку. Что это? Ни одного пассажира. Смотрю в окно, вся реклама – пустые листы бумаги, ни одного знака, ни одной картинки. Выхожу из электрички, но по пути к офису, несмотря на хорошую утреннюю погоду, не встречаю ни души. Наконец понимаю, что сплю, но это не важно. Решаю дойти куда смогу и двигаюсь дальше. На той стороне улицы, где стоит здание нашей компании, нет ни одной машины… Возле здания никого, и в окнах офиса на восьмом этаже никаких признаков работы. Вдруг в одном из окон восьмого этажа вспыхнул яркий свет. Прежде тусклое, словно мертвое, окно вдруг засияло, – наверное, солнечные лучи отразились в распахнутой раме. Я с радостью и надеждой вскрикнула: «Там кто-то есть!» – и сразу же в окне показалась черная тень. Интуиция подсказала, что это Рюити. Он поставил ногу на подоконник и высунулся из окна. Я отчаянно закричала: «Стой, стой!» – но он наклонился вперед еще сильнее и упал вниз головой… Залитая солнцем пустая дорога была забрызгана кровью, словно туда выплеснули целое ведро, а в луже, наполовину в крови, лежал, содрогаясь в конвульсиях, молодой человек. Я бросилась к нему, обняла. Лицо его было ужасно разбито, но я знала, что это Рюити. Я закричала и проснулась. Была полночь, у изголовья резко, отчетливо, зловеще тикали часы. До утра я так и не смогла заснуть. Вот и пришла к вам невыспавшейся.

Я прилежно протоколировал ее сон и размышлял, действительно ли это приснилось ей нынешней ночью; в остальном выдумкой рассказ не выглядел. Если учесть ситуацию, не было бы ничего странного в том, что Рэйко желает самоубийства Рюити. Однако она навязывала мне свою интерпретацию сна как единственно верную, и я поневоле заскучал.

Договорив, Рэйко какое-то время молчала. Ее обтянутая костюмом грудь бурно вздымалась. Потом она резко села на кушетке, закрыла лицо руками и в слезах воскликнула:

– Доктор, простите меня! Это неправда. Все неправда. Я постоянно лгу!

– Все нормально, успокойтесь, – благожелательным тоном ободрил я ее. – Здесь вам нечего бояться, так что не важно, правда это или нет. Я уже говорил: вы можете рассказывать все, что приходит в голову.

– Да, конечно, но… – Рэйко никак не могла унять слезы. Затем достала платок, высморкалась и посмотрела мне в глаза. – А можно немного поднять кресло?

– Разумеется.

Я протянул руку, нажал кнопку и поднял спинку почти вертикально. Рэйко развернула сиденье и оказалась лицом ко мне. Глядя на ее мокрое от слез, ужасно бледное лицо, на спутанные у висков волосы, которые свисали, точно водоросли, я на миг увидел в этой современной девушке призрак Водяной Девы из легенд.

– На самом деле я сегодня пришла, чтобы извиниться перед вами. Но до сих пор никак не могла произнести эти слова. Простите, пожалуйста, за вчерашнее. Рюити поступил нехорошо, но я очень виновата. Я написала этот дневник и подстроила, чтобы Рюити его нашел. Я так не уверена в себе, что у меня не было иного способа удержать его сердце, кроме как заставить ужасно ревновать.

– Другого способа и правда не было?

– Да, я очень виновата перед вами, но хотя бы так…

– Рэйко, – улучив момент, строго произнес я. – Вы правда питаете к Рюити искренние чувства?

– Да, конечно. А что?

– Собираетесь ли вы после лечения, полностью избавившись от фригидности, радоваться новой жизни с Рюити или бросите его, чтобы испытать эту радость в объятиях другого мужчины?

– Конечно, первое. Я пришла к вам, потому что дурно поступила с Рюити, – я все это делаю ради него.

– Нет. – Я решительно положил карандаш на раскрытый блокнот и, глядя ей в глаза, произнес: – Это не так. В отношениях с Рюити вы хотите навсегда остаться фригидной.

– Почему?!

– Это следует из моего анализа. С первого сеанса вы утверждаете, что хотите излечиться от фригидности, однако я вижу, что все ваше существо сопротивляется. Это и есть причина всех симптомов вашего нервного заболевания. Ваша совесть борется с упорным нежеланием излечиться, и из этого разлада возникли и ваш тик, и другие симптомы. Придя ко мне впервые, вы пожаловались, что не слышите музыку, а позже признались во лжи, сказали, что музыка – просто эвфемизм для вашей фригидности. Но на самом деле вы не лгали. Для вашего бессознательного музыка – не символ оргазма, а голос совести, который убеждает: «Ради Рюити я хочу излечиться от фригидности». Но этому голосу противоречит ваше упорное нежелание излечиться, вы запрещаете себе слышать музыку – вот что означает эта метафора… Это также проясняет связь между ножницами и пенисом. Вы обладаете некоторыми познаниями в психоанализе и намеренно придали этим предметам образ сексуальных символов, чтобы ввести меня в заблуждение, но в действительности их легко интерпретировать. Пенис представляет собой ваше собственное сознание, которое вы проецируете на Рюити, его пол и нетерпеливое желание доставить вам удовольствие. Ножницы символизируют отрицание и скрытую враждебность к нему, то есть ваше упрямое внутреннее сопротивление. Искать другие объяснения незачем. Прочитав в вашем письме «странно, что режущий и отрезаемый предметы вызывают одни и те же ассоциации», я уже нашел ключ к решению. На самом деле нет ничего странного в том, что два этих предмета друг с другом связаны, поскольку они оба – часть вас… Так что же? Признайте, вы ведь не хотите излечиться?

Рэйко опустила голову, как смиренная дева на скамье подсудимых.

Не стану отрицать: люблю видеть, когда пациент повержен.

– Ну что? – продолжал настаивать я. – Будете и дальше, используя меня и свой фальшивый дневник, мучить Рюити? Вы хотите косвенно донести до Рюити жестокую правду: «Я ничего не чувствую с тобой, но почувствую с другим мужчиной». Так я прав?

Рэйко некоторое время сидела, не поднимая головы, и молчала. Потом срывающимся голосом произнесла:

– Да, доктор, вы правы.

– Но почему?

– Думаю, если не рассказать вам всего, вы не поймете. В письме вы спросили: «Был ли у Вас младший брат или близнец, с которым Вы отчаянно боролись за материнскую грудь?» Да, у меня был брат. Наверное, это до сих пор сказывается на моей жизни. Я должна рассказать…

– Хорошо, рассказывайте.

Я снова взял острый карандаш и с интересом приготовился слушать.