6

Удобное кресло у меня в кабинете можно установить в трех положениях – пациент в этом кресле может даже лежать на спине. Но я установил его так, чтобы спина Рэйко находилась под углом примерно сорок пять градусов, а взгляд был направлен на пустую серую стену и потолок.

Я сел на низкий стул у изголовья, чтобы Рэйко меня не видела.

– Все хорошо? – начал я проникновенным, внушающим доверие голосом: такой тон и мне придавал уверенности в себе. – Я хочу, чтобы вы открыто говорили все, что приходит в голову. Давайте договоримся, что вы полностью отбрасываете следующие мысли:

(1) Это неинтересно.

(2) Это не имеет отношения к моей болезни.

(3) Об этом говорить стыдно.

(4) Это рассказывать неприятно.

(5) Сказав это, я рассержу доктора.

Договорились? Полностью выкиньте эти пять соображений из головы.

– Да, хорошо, – сразу ответила Рэйко.

В ее словах отчетливо звучала решимость поручить свое тело моему лечению, и это меня успокоило. В то же время на мгновение где-то на краю сознания мелькнула мысль: а не таким ли тоном она говорила, отдавая свое тело красавцу, который не дал ей ничего почувствовать?

– Например, такая ситуация. Вы в деревне, смотрите на пейзаж. Рисовые поля. Суходольные поля. На холме роща. Несколько домов, в небе кружит коршун. Я хочу, чтобы вы сказали мне, как вы это видите, что это вызывает у вас в душе. Пусть даже вы заметили выгребную яму, пусть вместо коршуна летит самолет, пусть по меже идет не гармонирующая с деревенским пейзажем женщина в норковом манто… Порядок не важен, можете описывать все подряд, без разбора. Считайте, что вы просто докладчик, передатчик. Не нужно при этом давать личные оценки, упорядочивать или искажать описание своими суждениями. Ну что, согласны?

– Да.

Рэйко, словно пациент, согласившийся на некую страшную операцию, закрыла глаза. Взглянув на ее лицо сверху, я обратил внимание на тени красивых длинных ресниц у нее на щеках; она выглядела практически святой.

– Большой сарай. Я вхожу туда. Сарай у дома Сюн-тяна. Дом ведь старый. Сюн-тян – это мой троюродный брат, который потом стал моим женихом, – сказал, что покажет мне интересную вещь. Я… В общем, я так и не вошла. Испугалась чего-то. Не поняла, чего именно. Потом я одна щелкаю ножницами, вырезаю фигурки из голубой бумаги для оригами. Маленькой меня коротко стригли, и руки у меня были ловкие. Я… режу и режу бумагу, и сколько ни режу, голубой лист не кончается, сколько ни тяну, он везде… вот так. Я режу. И понимаю, что за это время голубой лист слился с синим небом. Я опять берусь за ножницы, и тут небо разрывается, из разрывов… Ах, как ужасно!

Рэйко с криком закрыла лицо руками.

– Чего вы испугались? Скажите все! Скажите, и страх исчезнет.

– Бык…

– Бык? Что он делает?

– Выскочил бык. Бешено вздымая пыль, стремительно мчится на меня. Два его рога… Нет, это не рога, у них непристойная форма… Да, это не рога. У них форма мужского члена. Все это приблизилось и вдруг исчезло. Мгновение – и я уже ученица женской школы. Подружки надо мной смеются: когда они начинают разговоры об этом, я никак не могу поверить, говорю, если делать это, тело разорвет, нужно будет ложиться в больницу. У меня было об этом очень странное представление. Например, история о женщине с железной нижней частью тела, которая завлекает мужчин и душит их своими сильными бедрами. Наверное, из какой-нибудь сказки Западной Европы. Отсюда возникло убеждение, что железо в нижней части тела нужно всегда доводить до блеска, как обувь. Почему – не понимаю. Считается, что покрытая пылью машина, как и пыльные туфли, – это стыдно, и железная нижняя часть тела – то же самое. Нанести масло… Да, нанести масло с каким-нибудь прекрасным ароматом и полировать… Странно, я в каком-то неизвестном месте, не там, где родилась. Учительская в школе пошива европейской одежды. Я поссорилась с училкой – старой девой, меня выгнали из школы. Но я в такую школу не ходила и не ссорилась с учительницей. Кройка и шитье – ведь это ножницы. Так, поняла! Железная нижняя часть тела – ножницы. Они заржавели, ими неудобно пользоваться, поэтому тетя объясняла, что надо смазать их маслом. Специального масла не было, и она дала мне какое-то импортное масло для волос. Я знала, что у тети есть любовник, которого она прячет от дяди. Однажды летним вечером…

– Однажды летним вечером?..

Рэйко, рассеянно уставившись в потолок, некоторое время молчала.

– Вы что-то увидели?

– Увидела.

– Что?

– Нет, ничего.

Рэйко внезапно закрыла лицо руками и расплакалась.

Откровенно говоря, я вынужден признать, что первая попытка использовать метод свободных ассоциаций закончилась провалом. Казалось бы, Рэйко выказывала мне полное доверие, но на самом деле, чтобы скрыть упорное сопротивление, замаскировать то, что утаивала, она умело злоупотребляла случайными сексуальными символами. Тут явно работала ее фантазия. Фантазия и бессознательное движение мысли странным образом смешивались.

Она слишком много знала о психоанализе!

Поэтому после первого сеанса лечения мы договорились, что она напишет мне письмо, где изложит то, о чем не смогла сказать, перебирая свободные ассоциации.

7

С Рэйко я аккуратно брал плату за каждый сеанс. Пусть в душе она надо мной и посмеивалась, это не имело значения. Меня больше беспокоили легкие признаки истерии; ее жалобам на фригидность – проблему, с которой она ко мне пришла, – я особого значения не придавал. Я перечитал книгу Штекеля^[1], где фригидность всесторонне исследуется на основе богатого клинического опыта, и осознал, что неопределенное, принятое в обществе название «фригидность» многозначно и весьма сложно. Меня поразило, что в этом классическом труде, изданном в 1920 году, уже описаны принципиальные основы психосоматической медицины – нового научного направления в современной Америке.

Штекель утверждает, что нынешние времена – эпоха импотентов: большинство мужчин, принадлежащих к высшим культурным слоям общества, так или иначе страдают половым бессилием, а большинство женщин фригидны. Он также смело заявляет: чем ниже уровень образованности человека, тем активнее его сексуальная жизнь, но не благодаря «мощной животной жизненной силе», а просто потому, что она «вегетативного» характера. Во всех отношениях это всего лишь «функция спинного мозга».

Рэйко обманула меня, но, быть может, в этом крылась и ирония: как точно она описала проблему, ныне свойственную всему человечеству. Современное человечество вообще не способно слышать музыку.

Тут я должен сменить тему и затронуть собственную личную жизнь – непростую для меня тему.

Я холост, но причина не в импотенции или склонности к извращениям. Хотя у меня большой опыт длительных отношений с женщинами, со своей нынешней любовницей, медсестрой Ямаути Акэми, я никогда не сожительствовал. Акэми молода, и, в отличие от Рэйко, у нее яркое, приветливое, как будто детское лицо, будто небрежно нарисованное кистью, – такие лица нравятся мужчинам. Акэми никогда не показывала, что ревнует меня к знакомым и тем более к пациентам, однако Рэйко она невзлюбила с первого дня.

– У меня к ней душа не лежит, – сказала мне Акэми после первой встречи с Рэйко, хотя по службе медсестре не следовало бы давать оценок пациентам. – Она не придет. Похоже, обманывает вас, я…

– Все пациенты говорят неправду. Приходят сюда, страдая от собственной лжи. Считается, что у тех, кто искуснее лжет, заболевание тяжелее. И если они аккуратно платят за лечение, не понимаю, в чем обман. Вряд ли кто-то специально приходит к психоаналитику, чтобы его надуть.

На этом все закончилось, но, когда выяснилось, что Рэйко обманула меня с музыкой, Акэми невзлюбила ее еще больше.

В сексе у нас с Акэми не было никаких проблем – желая сохранить свободу, она боялась разве что забеременеть, не выказывала ни намека на симптомы нервной болезни, а по своему складу была легковозбудимой, чувственной женщиной.

Как-то ночью Акэми сказала, что прежде чувствовала себя совершенно свободной, разве что нуждалась в физических отношениях и удовольствии от них, но после знакомства с Рэйко все изменилось. И продолжила:

– Я столкнулась с этой женщиной и теперь мучаюсь. Она пришла на консультацию, поздоровалась, мы обменялись беглыми взглядами, и в тот же миг я будто прочла ее мысли: «Как так?! Эта женщина надела белый медицинский халат, но сквозь него просвечивает самое обыкновенное женское тело – стоит мужчине ее коснуться, она готова визжать от радости». И от этой мысли я застыла: ее фригидность сияла, как новый, белоснежный, сверкающий холодильник, и это раздражало. Прежде я жила мыслью, что мне подвластны мои душевные порывы, но встретилась с ней и ощутила: «Эта женщина владеет не только своей душой, но и телом». Я как будто оказалась ниже ее.

Эта отчаянная жалоба поставила меня в трудное положение. У Акэми были такие редкие для женщины качества, как нежелание выходить замуж и отсутствие ревности; пользуясь этим, я внушил ей ценность духовной свободы, между тем обеспечив свободу и себе, а вдобавок поддерживая между нами подлинно современные отношения без взаимных притязаний. Но Акэми зашла слишком далеко – теперь ее манила нелепая свобода плоти, и это загоняло меня в тупик. Поэтому я изо всех сил постарался исправить ее заблуждения:

– Акэми, это не так. Комплекс неполноценности и потеря свободы как раз у нее. Ведь свобода женщины именно в том, чтобы, воспламенившись телом, найти в нем все свойственные человеку наслаждения, – с этого и начинается подлинный жизненный опыт. Подумай, она-то ведь тоскует по телу «обыкновенной», простой женщины. Ты наверняка и сама заметила. И очень странно думать, будто она свободна духовно и физически. Физическая неудовлетворенность ведет к потере душевного равновесия, а это заканчивается пустой суетой и бесплодными усилиями. Часто фригидная женщина, страстно желая получить удовольствие, меняет мужчин как перчатки, и, хотя со стороны выглядит свободной, нет человека несчастнее.

Моя логика вроде бы убедила Акэми, но, видимо, ее, словно прекрасные поэтические строки, все-таки влекла мысль о том, что фригидная женщина, порабощая мужчин, может им не принадлежать. Вероятно, это представлялось ей абсолютной победой в любви.

В конце концов я повысил голос:

– Хочешь стать истеричкой? Хочешь, чтобы люди тебя жалели, глядя, как у тебя дергается щека? – попенял я Акэми, и она наконец-то прислушалась.

Той ночью Акэми, как обычно, кричала от наслаждения, а потом почему-то заплакала. Абсолютно здоровая женщина сожалеет о собственном здоровье – если Рэйко так на нее подействовала, как же не содрогаться, наблюдая скрытую во фригидности опасность, которая, подобно яду, действует не только на саму носительницу сексуального отклонения, но и на других?

Признаться, этот вечер странно повлиял не только на Акэми, но и на меня.

В какой-то миг мне показалось, будто я слышу, как шуршит игла по бороздкам вращающейся пластинки, где уже нет записи. Эти бороздки – бесконечная колея, и шорох трения не прекращался, он звучал у меня в ушах неотступно. Как будто музыка на пластинке закончилась в далеком прошлом, куда моя память не могла вернуться. Музыка умерла очень давно.

Это длилось какие-то секунды; потом я потряс головой, желая избавиться от наваждения, и с воодушевлением вернулся к блаженному слиянию наших тел. В моей спальне не было патефона, и никто не ставил пластинки.