Цитаты из книги «Коломбина для Рыжего»

Мне кажется, что Рыжий вот-вот зайдет в комнату и ответит на мою грубость, как умеет только он, но он все стоит и стоит на балконе. Один, под ветром, в расстегнутой настежь рубашке. Облокотившись на перила, надолго роняет голову на руки, но вот поднимает подбородок и замирает, словно действительно смотрит на звезды. Играет в пальцах вспыхнувшим огоньком сигареты… Стоит… И я, так и не дождавшись его возвращения, незаметно для себя засыпаю, убаюканная теплом подушки и едва уловимым ароматом мужского парфюма…

– Чертов Рыжий! И откуда ты только взялся на мою голову! И почему мне раньше проще жилось? Нет, спать-спать-спать! Немедленно и желательно крепко! Вздох выходит громким и безнадежно-тяжелым, почти таким же беспросветным, как мысли, витающие в голове. Я поворачиваюсь на бок, сую ладони под щеку и продолжаю удивляться, махнув рукой на здравый смысл. Откуда взялся? С такими глазами и улыбкой, что впору запечатлеть на фотографии и сутками любоваться, втайне от всех оставляя на бумажных щеках жирные следы помады, как тринадцатилетняя девчонка. С руками смелыми и бесстыжими, которые не забыть. С голосом, пробирающим душу насквозь, и словами, от которых хочется выть, потому что не всему сказанному можно верить. Легко получающему глупую Коломбину и знающему, чем занять десяток девчонок. Милых, симпатичных, не мучимых никакими сомненьями.

– Послушай, Коломбина, а ты что же, совсем не ревнуешь меня? Ну хоть чуть-чуть?.. Как-то даже обидно за себя. Не знала б Рыжего, поверила бы, что он серьезен, а так… плуту плутовское.

– Это не так увлекательно, как ты думаешь. Люди не воланчики и не мячики, им бывает больно. Он на мгновение замирает… и вот уже снова шепчет, на этот раз серьезно. Или мне только так кажется. – Ох, Коломбина, как же трудно с тобой… И слов не подобрать, и самому не подобраться. Вся колючая, как елка. Почему, м-м? Почему именно ты… Бампер не договаривает, касаясь губами кожи за ухом, – сначала осторожно, словно пробуя ее на вкус, но с каждым прикосновением все настойчивее, – и мне приходится додумать мысль самой, с трудом ухватившись за тень уплывающего сознания. – Ты облизываешь меня уже чертову уйму времени, не похоже, чтобы ты поранился. Мне никогда не удастся смутить его. Вот и сейчас он только глубже забирается ладонью под рубашку, закрыв нас от Светки плечом и почти уложив на постель. – О, я поранился, вредная моя. Ты даже не представляешь насколько глубоко. Так глубоко, что все кровоточит и болит, но от твоих колючек не откажусь, не надейся. Здесь даже реанимация не поможет, только искусственное дыхание рот в рот…

Он что, серьезно собрался идти туда, где полно девчонок, полуголым? Играя прессом и крепкими бицепсами? Когда пуговица на джинсах расстегнута так, что брюки держатся на бедрах на одном честном слове? Хотя «честное слово» у Бампера впечатляющее, стесняться нечего. Позер – чтоб его! Но разве это повод, так открыто себя демонстрировать?

Это, несомненно, хозяин дома. Сын похож на мать, но стоит мужчине улыбнуться, и я понимаю, от кого Рыжий унаследовал ухмылку и уверенный взгляд. – Да мы на улицу собрались, Люд, не рычи. Ты время видела? Твои примерки раньше полночи не оканчиваются, а я устал сегодня, как черт. Сейчас вот выгуляю троглодита, и спать… О! Сын вернулся! Света? Здравствуй. А кто это у нас тут на пороге стоит? Что за гостья такая, что ты, Витька, как петух гребень поднял? Неужели… – Важная гостья, пап, – перебивает отца Рыжий. – Татьяной зовут. Познакомься, Таня, – говорит, прижав меня к своему боку, – Максим Аристархович Артемьев. Глава семейства и просто толстый жук по жизни. Родная кровь, в общем. Мужчина отсмеивается, ни капли не смутившись такому представлению. – Что толстый, это ты, конечно, Витька, хватил! – замечает с нажимом в голосе. – Не бедствуем и ладно. А вот насчет родной крови… Я тебя, сын, так редко вижу, что смотри, однажды не признаю, будешь по два дня пропадать. Только и останется, что тест на ДНК делать.

– Таня? – высовывается от стены Светка, окидывая соперницу ревнивым взглядом. – А ху из зис у нас Танья? – живо интересуется. Это легко. Это тот вопрос, на который я наконец-то могу ответить, не уколовшись об иглы Коломбины. – А Таня у нас – большая симпатия. Искренняя и сердечная.

«Я познакомлю вас ближе. Обещаю. Коломбина тебе понравится. – А если нет, Витя? – А если нет, мать… – Я запускаю пальцы в волосы и сжимаю их до боли, поднимая лицо к потолку больничной палаты. – Если нет, тогда останется писать друг другу письма и надеяться на свидание».

Две затяжки, и сигарета летит в окно – мне не нравится, что Коломбине неуютно.

– Конечно, я мог бы обратиться к другому человеку, но зачем… когда у меня есть ты. Он только что был так серьезен, до холода в глазах, и вдруг произносит конец фразы слишком интимно, даже нежно. Настолько многообещающе, ласково огладив меня взглядом, что у меня пропадает всякое желание улыбаться. Мне не устоять перед ним. Не устоять, если он вздумает играть со мной, как кот с мышью.