Цитаты из книги «Коломбина для Рыжего»

– О том, что оказывается, счастье бывает тихим. Тише, чем ветер. Это откровение для меня. Спасибо тебе.

Он несет меня бережно, и вместе с тем уверенно и легко. Не таясь от всех, не стесняясь своего чувства, не пряча ни от кого желания в глазах – гордо и счастливо. Я смотрю на него и удивляюсь: как могла жить без этого парня раньше? Без его шуток и ласковых слов, без его рук, оберегающих меня. Без этих широких плеч, которые так люблю обнимать. Мой Рыжий. Только мой. Единственный и любимый. Не знаю, что отражается в моих глазах, надеюсь, все мои чувства к нему, но он вдруг перестает улыбаться, когда я поднимаю ладонь и провожу пальцами по его щеке. Ласково огладив, потянувшись к лицу, целую в губы. – Люблю, – говорю тихо, не разрывая взгляд. – Я люблю тебя, Вить. – Еще скажи! – выдыхает он, и теперь уже я не могу сдержать улыбки: надо же, до чего мой муж серьезен. –Люблю. – Еще! Тань, ну, пожалуйста! – Люблю, Артемьев! Очень-очень люблю! Люблю…

Но Рыжий уже улыбается, поднимая руки вверх, окончательно сдаваясь на нашу волю. – Да, я хороший! Я самый лучший, малыш! Не стоило во мне сомневаться. На эту его обаятельную улыбку невозможно не ответить, и вот уже Снусмумрик крутится у его ног вместе с фыркающим Шрэком, заглядывая в глаза: – Дядя Витя, а ты еще п-про-окатишь меня на шее? Мы п-побегаем с тобой наперегонки, ну пожалуйста! Квартира у Артемьевых просто огромная и Снусмумрик, впервые оказавшись в ней, сначала прятался за высокими спинками мягких диванов, боясь показать нос, пока Шрэк его оттуда не выгнал, заставив бегать, игриво кусая за пятки. Малыш долгое время был привязан к Элечке и теперь, оставшись на выходные в гостях в «Орлином гнезде» вместе с Бабой Ягой караулить домовых, искать потерянную шапку-невидимку и старый сапог, в котором каждое утро сами собой появляются конфеты, на глазах оживает, превращаясь из стеснительного и тихого ребенка в радостного, забавного мальчугана. – Бежим, дядь Вить! – взвизгнув, снова со Шрэком уносится прочь, и мне остается только пожать плечами, когда Бампер с криком: «А вот сейчас догоню! Кто первый, тот с Бабой Ягой идет гулять!» с извиняющимся видом, исчезает из комнаты…».

«…Ну, здравствуй, мальчик. Давай знакомиться? – Зд-дравствуйте, Баба Яга. Д-давайте. – Надо же, какой непосредственный ребенок. Правнучек, твоя работа? – Не знаю, ба, о чем ты. – А м-меня Пашкой зовут, по фамилии П-петров. А у вас, бабушка, п-правда есть метла и настоящая ступа? Я порываюсь что-то сказать, чтобы исправить ситуацию, пока побледневшая от смущения Элечка хватает ртом воздух под хохот Максима Аристарховича, но Рыжий уже тянет меня к себе, шепча на ухо: – Не переживай, Танька. Сейчас Яга отведет Пашку на кухню, соврет, что ступу с метлой свистнули домовые, а потом накормит твоего Снусмумрика до отвала конфетами. Бабуля в детях души не чает, так что отличный вечер нам и родителям обеспечен!..»

Вообще-то, узнав о гостях, отец заказал ужин в ресторане, но Элечка так переживала, как лучше принять гостей и чем накормить с дороги, что пока мы с отцом потели за уборкой, а Рыжий выгуливал Снусмумрика, приготовила вполне приличный обед. И даже испекла грибной пирог сверх задуманного: а вдруг гости проголодаются по-настоящему?

Он сам шагает вперед, раскрывая объятия. Улыбается открыто и счастливо. – Прилетела, моя ласточка. Ну, чего испугалась? Иди же сюда скорее, чуть не сдох без тебя! – Вить! Вить! – слезы сами бегут из глаз, когда я бросаюсь к нему… – Иди ко мне, Коломбина. Иди к своему Рыжему. …влетаю в сильные объятия и обнимаю за шею. Целую щеки, лицо, губы, совсем не стесняясь любопытных глаз. Забыв в этот миг о целом мире. – А ты разве мой? – всхлипываю, пропадая в его руках. Приникая щекой к груди, под которой бьется сильное, отзывчивое сердце. – Ну а чей же еще? – смеясь, искренне удивляется самый любимый на свете парень. Прижимает к себе, зарываясь лицом в волосы. Обнимает так, как умеет только он: крепко и ласково. – Твой, Колючка. Только твой. Со всеми потрохами!

– Артемьев, тебе говорили, что ты не умеешь признаваться в любви? – Нет, – разводит он руками. – Как-то не приходилось никому говорить. Я, знаешь ли, не каждый день встречаю любовь всей жизни.

Вот теперь я смотрю на Рыжего так, как хочу – жадно и открыто. Против воли отзываюсь на исходящую от него тревогу, впитывая, запоминая его серьезным и собранным. Сжатым и опасным, словно готовая вот-вот расправиться тугая пружина.

– Я был рядом, но так и не заметил, когда ты выросла. Когда стала такой взрослой. Скажи Виктору, пусть приезжает в гости, мы будем вас ждать. И я понимаю, что мой отец самый лучший! – Скажу, пап. Непременно скажу! Я обещаю и признаюсь, когда мы оба успокаиваемся. – Пап, я ненадолго. Мне надо спешить. Но я обязательно, слышишь! Обязательно завтра приеду к тебе! С Рыжим! И к Элечке, и к Снусмумрику, только, пожалуйста, пожалуйста, пап, больше не оставайся один, хорошо? И он обещает: – Ох, Танечка… Хорошо. – И включи, наконец, свет!

Впрочем, как и самой Колючке понять, что мужчина на то и мужчина, чтобы самостоятельно нести ответственность за свои слова. Я постараюсь объяснить это ей максимально доходчиво и как можно скорее. Желательно этой же ночью. Упрямство, испуг, каприз – неважно, что заставило ее спрятаться от меня, я больше никогда не лягу спать один. Теперь у нее есть Рыжий, и ей придется со мной считаться. С тем, что я болен ею, и это не излечить.