Интересна речь Томашевича, который много раз был присяжным. «К стыду нашему, гг., – говорил оратор, – интеллигенция от этой высокой повинности уклоняется всякими возможными и невозможными путями. Нередко вы видите состав присяжных заседателей исключительно из одних крестьян, и если среди них есть два-три человека грамотных, то и то слава Богу. Таким образом, большинству присяжных заседателей в этих провинциальных судах вы даете в руки право разбираться в том, в чем трудно нередко разобраться еще мало опытному юристу». Кроме того, бедные присяжные-крестьяне, вынужденные сидеть в суде 10-12 дней, в городе, не имея средств к существованию, могут подвергнуться соблазну.

«Техническую неподготовленность наших присяжных заседателей» отмечал и Министр Юстиции. Смысл его длиннейшей речи-лекции по ст. 16 сводился к тому, что право применять наказания принадлежит не присяжным, а коронному суду. В том же духе высказался октябрист Скоропадский. Другой октябрист, Дмитрюков, наоборот, постарался опровергнуть этот принцип, а также сообщил, что 13 ноября 1904 г. И. Г. Щегловитов, будучи председателем петербургского юридического общества, выступил за предоставление присяжным права заявить об отсрочке наказания. Щегловитов подтвердил это обстоятельство, указав, что тогда он и впрямь так думал, но изменил свое мнение, когда ему довелось разрабатывать настоящий законопроект.

Против добавления вновь высказались Министр Юстиции и фракция правых. Отметим, что среди тех членов Г. Думы, кому доводилось быть присяжным, нашлись как сторонники (гр. Стенбок-Фермор 1 и Гулькин), так и противники (Скоропадский, Томашевич) добавления комиссии. Из сторонников добавления отметим от. Гепецкого.

При втором и третьем чтениях ст. 16 была принята в редакции комиссии.

Изъятия из закона (ст. 3)

Любопытные прения вызвала ст. 3, где перечислялись изъятия из закона. По п. 4 ст. 3 (добавленному комиссией) условное осуждение не применялось к осужденным за конокрадство. Максудов предложил исключить этот пункт, вставленный, по его мнению, «в виде уступки тому раздражению, которое проявляет крестьянское население по отношению к конокрадам».

Крестьяне рассуждали, конечно, наоборот. Юркевич предложил добавить к списку изъятий из закона кражу вообще всякого имущества крестьян. В центре засмеялись над такой простодушной поправкой, но оратор был непреклонен: «Вы, дворяне, защищаете всех воров, а я защищаю кражу у крестьян». К поправке присоединился и Фомкин.

Тимошкин предложил добавить к списку кражу крупного рогатого скота, верный своей идее фикс Челышев – тех, кто занимается тайной продажей спиртных напитков.

Министр Юстиции высказался за сохранение п. 4 и поддержал поправку Челышева. Что касается поправки Юркевича, то кражи крестьянского имущества, будучи ничтожными, подлежат ведению волостных судов, которых настоящий законопроект не касается. Дума так и голосовала: приняла дополнение Челышева, большинством 28 голосов, и поправку Тимошкина, отклонив поправку Юркевича.

Отношение фракций и групп

К самой идее условного осуждения правые отнеслись «сочувственно». «Великое дело поверить человеку, сказать, что он и в падении все же остается с некоторыми хорошими свойствами души, что для него возможно исправление», – говорил еп. Митрофан. Однако фракция поддержала только правительственную редакцию законопроекта, и то желая внести в нее поправки. Что касается комиссионной редакции, то с ней правые не согласились, «так как комиссионные поправки исказили самый принцип внесением политиканства и превратили его в безусловно вредный и крайне несвоевременный». Потому фракция голосовала против перехода к постатейному чтению.

Октябристы и трудовики поддержали законопроект в редакции комиссии.

Социал-демократы воздержались от голосования.

При баллотировке перехода к постатейному чтению произошел такой обмен мнениями:

– Эх, братцы, мало вас, голубчики, немножко, – сказал кто-то слева противникам законопроекта.

– Смеется хорошо тот, кто смеется последний, – возразил голос справа.

– Это правда, – согласились слева.

– Кутлер, стыдно, – сказал кто-то справа.

Единение Щегловитова с центром и левой

Во время выступления Щегловитова раздавались рукоплескания то центра, то даже левой. После заявления Министра, что высказывания Пуришкевича «практического значения не имеют», слева кто-то крикнул: «браво».

«Земщина» написала про «трогательное единение министра юстиции с явными революционерами и их вдохновителями», которое-де было нарушено лишь в вопросе о крепости. Впрочем, на следующий день после выхода этого номера газеты Щегловитов возражал и против второй важной комиссионной поправки (ст. 16). Говоря же по поводу крепости, Министр Юстиции дважды повторил любопытный тезис: сторонники законопроекта, «предъявляющие требования недостижимые», «требования, совершенно выходящие из пределов оснований, на которых условное осуждение может покоиться», гораздо опаснее противников. Видимо, подразумевается, что законопроект, испорченный поправками комиссии, принесет вред вместо пользы. Возможно, Министр опасался за участь такого исправленного закона в Г. Совете.

Правые: чем хуже, тем лучше

В рядах этих опасных сторонников комиссионных поправок неожиданно оказались Пуришкевич и Марков 2.

Пуришкевич при обсуждении ст. 1 заявил: «с моей личной точки зрения, чем больше вы внесете лишних наслоений в этот закон, тем лучше. Я лично приветствовал бы это, потому что верю, что все безобразие этих наслоений ясно и ярко скажется в Г. Совете; и тогда он внес бы в этот закон тот корректив, который здесь ввести невозможно».

Докладчик возмутился: «Такая оценка деятельности того учреждения, в котором имеет честь быть депутат Пуришкевич, по моему мнению, совершенно недопустима»

– Партия, любочка, а не учреждения, – заявил Пуришкевич с места под смех депутатов.

– Член Г. Думы Пуришкевич. Прошу вас так не выражаться, – вмешался Председатель.

Марков 2 был еще откровеннее, чем Пуришкевич, и по поводу ст. 16 заявил: «Как члену правой фракции, мне было бы весьма желательно, чтобы эта ст. 16 прошла именно в этом безумном, бессмысленном направлении, ибо ясно, что в таком виде законопроект несомненно провалится в дальнейшей инстанции». Оратор попытался было оговориться, что не будет становиться на эту «чисто партийную, хотя и совершенно верную, точку зрения: чем хуже в данном случае, тем лучше». Он-де сознательно будет голосовать за предоставление присяжным права применения условного осуждения – потому, что крестьяне против законопроекта и, попадая в число присяжных, никогда этим правом не воспользуются. Но в конце речи Марков 2 вернулся к своей обычной откровенности: «Я приглашаю вас пойти против желания г. Министра Юстиции, ибо я верю, что благодаря такому разумному вашему поступку, вы придете к желанному для меня результату, к тому, чтобы законопроект об условном осуждении никогда не стал законом. (Рукоплескания справа)».

Итак, оба они считали возможным голосовать со своими противниками, чтобы гарантированно испортить все дело!

«Земщина» выражалась осторожнее: «Надо надеяться, что Г. Совет исправит что можно в этом несчастном законе».

Крестьяне

Ранее уже говорилось про заявление 30 крестьян-депутатов о снятии законопроекта с очереди. Ряд крестьян были против условного осуждения. От. Гепецкий, обосновывая свое голосование, даже говорил: «я должен сказать несколько слов, тем более, что мне известно, что некоторые из крестьян возражают принципиально против этого законопроекта. И мне очень не хотелось бы, конечно, чтобы крестьяне, видя, что священник будет голосовать за министерский законопроект, соблазнились бы по этому поводу».

Как можно было ожидать, за законопроект выступил Гулькин. В конце своей длинной речи он напомнил, что противники вероисповедного законопроекта тоже грозили, «что нам достанется от крестьян за тот законопроект», но крестьяне, наоборот, «хвалили тех, которые голосовали за вероисповедный вопрос». «Вот где собака-то зарыта», – сказал кто-то справа, имея в виду, что обнаружились мотивы голосования Гулькина и по этому законопроекту.

Челышев «от имени крестьян» заявил, что те будут голосовать за принцип условного осуждения. Как можно было ожидать и тут, оратор от лица крестьян обратил внимание Правительства на отравление спиртными напитками как на главную причину, толкающую народ на преступления.

При третьем чтении выразительную речь против условного осуждения произнес Сторчак: «Почему это непременно нужно условное осуждение? Если я хороший человек, то я суда не боюсь. На что мне условное осуждение? Я прав, я никого не трону. Другое дело, если крестьянин крестьянина оскорбил – это ничего, а если дворянина, то, здравствуйте, напакостил, нагадостил, подают в суд и вдруг применять условное осуждение – я, мол, был пьян, простите, пожалуйста, сделайте милость. Члены Г. Думы все знают, что они неприкосновенны, это пока они сидят в Г. Думе. А что будет с вами, как вы придете домой, и вам набьют морду? Условное осуждение?».

Члены Г. Думы встретили эту речь дружным смехом, и выступавший следующим Марков 2 попытался их пристыдить за смех «над словами истинного сына народа», на что гр. Бобринский 2 заметил с места: «сам смеялся».

Партийная рознь заедает нашу Думу

Мудрую речь произнес гр. Бобринский 1, находивший, что сторонники законопроекта защищают его лишь из политических соображений.

«к величайшему сожалению, мы не избегли здесь той язвы, которая заедает нашу Г. Думу, той органической болезни, которой мы страдаем, той подводной скалы, о которую непременно рушится всякое пожелание, всякое доброе начинание, будь оно внесено Правительством, будь оно внесено кем-нибудь из нас: это наша постоянная и вечная партийная рознь. Под углом этой партийности ложно освещается всякий вопрос, и прения непременно вводят нас в совершенно другую область обсуждения, в которой поневоле приходится вращаться».

Указав на заявление 30 крестьян, оратор продолжал: «России, которая следит за нами и которая устала от наших распрей, совершенно безразлично, кто из нас бросит перчатку или поднимет эту перчатку; наши взаимные колкости, уколы, наше красноречие и споры, все это давно приелось, давно известно: мы нового ничего не говорим. Весьма понятно, что в крестьянских головах отзовется такая мысль: ах, опять началось политиканство. Оставим это и перейдем к более насущному требованию».

Если же ораторы, защищавшие законопроект, действительно являются сторонниками условного осуждения, то гр. Бобринский 1 советовал им отказаться от крепости, от политической окраски. «…если вы установите принцип условного осуждения – это будет полезный шаг в деле уголовного производства. Но, гг., если вы проведете закон так, как он вносится комиссией, то это будет мертворожденная мера, которая оправдывается политическими партийными целями, но не благом государства».

Инцидент с еп. Митрофаном

Вернемся к речи еп. Митрофана. Приветствуя сам принцип условного осуждения, владыка от лица своей фракции выступил против распространения законопроекта на крепость, рассказал о случаях политических убийств священников в его губернии и назвал милосердие к политическим преступникам сентиментализмом и лицемерием.

Сторонники поправки о крепости, особенно левые, пришли в ярость.

«Мы слышали, гг., – говорил Гегечкори, – сегодня из уст представителя Христа, наместника Христа, вместо проповеди любви, всепрощения, проповедь, клокочущую злобой и ненавистью; мы видели, гг., сегодня, как еп. Митрофан из политических побуждений, из чувства ненависти к своим политическим противникам забыл все, забыл о том, представителем кого его считает население; мы видели, что еп. Митрофан забыл, что он прежде всего епископ».

Караулов напомнил эпизод с митр.Филаретом и д-ром Гаазом: митрополит сказал, что невинно осужденных не бывает, Гааз возразил, что его собеседник забыл о Христе, на что митрополит ответил, что сейчас, наоборот, Христос о нем забыл. Оратор назвал вл. Митрофана «забывшимся клириком», который дал повод социал-демократам бросить упрек и себе, и православной церкви.

Гр. Беннигсен щегольнул цитатой из блж. Августина, где говорилось о милосердии, свойственном христианским правителям.

«Если глава церкви говорит, что нужно мстить, а не прощать, – спрашивал Кропотов, – то как же будут понимать это дело простые смертные?».

Больше всех сказал Гулькин, в речи которого, как обычно, нашла выход двухвековая старообрядческая неприязнь к представителям господствующей Церкви. Оратор поставил владыке Митрофану в пример святителей Амвросия Медиоланского и Иоанна Златоуста, которые заступались за народ перед правителями. Гулькин напомнил слова Спасителя, что прощать нужно до седмижды семидесяти раз, владыка же Митрофан «не хочет и один раз простить». Что до убитых священников, то они сами виноваты, что вступили в союз русского народа: «Если хочет владыка Митрофан и священники, чтобы народ их любил, то они должны прежде сами полюбить народ и тем показать пример людям, и не ввязываться в ту партию, которая не по совести служителю церкви. Спаситель наш Иисус Христос ни к какой партии не принадлежал. Это дело гражданское, дело Правительства, а не дело священников». Левые то и дело смеялись во время этой тирады.

Сам владыка отсутствовал при этих речах и потому ответил не с кафедры, а через газеты. Он объяснил, что мы обязаны прощать обиды, причиненные лично нам, но не можем распространять такое прощение на лиц, угрожающих безопасности наших ближних. «Едва ли можно сказать преступнику, покушавшемуся на ниспровержение общественного строя, организовавшему преступные сообщества и нисколько не раскаивающемуся: иди и впредь делай так же. Пусть скажет это кто-либо другой, а я не скажу и думаю, что, так поступая, я не сделаю чего-либо несоответствующего моему званию».

Сразу два протеста правых на действия Председателя 26.X

Правые подали протест против действий Хомякова, допустившего личные выпады в адрес представителей православного духовенства. Авторы обвиняли Председателя в «явном пристрастии», являющемся «одной из главных помех для плодотворной и мирной работы Г. Думы», «покровительстве определенным партийным вожделениям, направленным против святой Православной Церкви и ея достойных пастырей».

В том же заседании Хомяков заслужил и еще один протест. Председатель не сделал замечаний левым, кричавшим Замысловскому с мест, зато, когда оратор стал отвечать на возгласы, Хомяков попросил его «не нарушать порядка». Справедливость была восстановлена лишь после указания Замысловского, что его оскорбляют. Затем Гегечкори, не названный по имени, взял слово по личному вопросу и пояснил свой возглас о «бывшем кадете». Когда же Замысловский пожелал ответить, то Председатель не дал ему слово, ссылаясь на Наказ, не допускающий прений по личному вопросу. В итоге правые подали второй протест, отметив, что Хомяков «забывает свою главнейшую обязанность – беспристрастие».

Вскоре в «Земщине» появилось шуточное стихотворение о том, как Председатель просит левых соблюдать приличие, а Пуришкевича исключает на 15 заседаний.

 
Так правит Думою почтенный Хомяков
Под крик восторженный кадетов и жидов.
 

Курьезы

Маклаков даже обратился к депутатам: гг. судьи

При обсуждении этого юридического законопроекта адвокат Маклаков ощутил себя настолько в своей стихии, что даже заговорился: «И, гг. судьи (смех справа), гг. члены Г. Думы… да, говоря об этом законе я больше всего чувствую себя в обстановке судейского зала, ибо этот закон есть судейский закон, и вам за него скажут спасибо именно судьи».

Судейские душки

Марков 2 рассуждал о том, что неудивительно слышать защиту настоящего законопроекта от присяжных поверенных: «Когда вы видите на этой кафедре присяжного поверенного, одного из тех «судейских душек», при слушании которых у судейских дамочек бегают в пояснице мурашки». Председательствующий кн. Волконский остановил оратора просьбой не употреблять «таких выражений, совсем не подходящих в Г. Думе».

Антропологическое исследование типов преступников

Пуришкевич, между прочим, со ссылкой на науку объявил, что преступления являются результатом дегенерации. В доказательство он сослался на книгу о женщинах-убийцах, предками которых были пьяницы или преступники. «Я разбирался в этих типах, всматривался в них: сколько сходства между ними и левыми представителями», – заявил оратор под смех справа.

Гегечкори возвратил Пуришкевичу его аттестацию: «Мы думаем, гг., без всяких антропологических исследований можно уже установить – тут наука не при чем, тут факт сам по себе ясен – к какому именно типу может принадлежать этот дегенерат».